Это портрет страны, собранный из рассказов живущих в ней людей. В работе книга пятая - «Время second-hand: конец красного человека». Это рассказ о последних 20 годах русской истории. Это двадцать людских судеб. В отрывке, который писательница представляет читателям «АиФ», - судьба 28-летней Олеси Николаевой, младшего сержанта милиции, рассказанная её мамой. Время действия - ноябрь 2006 г.
- Я скоро умру от своих рассказов… Зачем я рассказываю? Ничем вы мне не поможете.
* * *
Передали по телевизору… уже все соседи знали. Город гудел…
А мы с Настенькой… с внучкой… были дома. Телевизор у нас не работал, давно сломался из-за старости. Ждали: «Вот Олеська приедет - новый купим». Затеяли уборку. Стирку. Нам почему-то весело-весело, в этот день смеялись и смеялись. Пришла моя мама… наша бабушка… с огорода: «Ой, девочки, что-то вы сильно весёлые. Смотрите, чтобы не плакали». У меня упало сердце… Как там Олеська? Но вот только вчера мы ей звонили, поздравляли с Днём милиции… Половина моей пенсии уходила на телефонные звонки, услышу её голос… и как-то проживу ещё два-три дня. До следующего звонка... «Мама, ты не плачь, - успокаивала она меня. - Я ношу оружие, но не стреляю. С одной стороны - война, а с другой - спокойная обстановка. Утром я слышала, как мулла поёт, это у них молитва такая… Горы тут живые, а не мёртвые - до самых вершин в траве и в деревьях». «Мама, чеченская земля вся пропитана нефтью. Копай в каждом огороде - всюду нефть».
Зачем их туда послали? Они там воевали не за Родину, а за нефтяные вышки. За мафию. Капля нефти теперь стоит, как капля крови, а может, и подороже. Баррель крови…
Забежала одна соседка… через час другая… «Чего они, - думаю, - разбегались?» Прибегали-то без дела. Посидят и уходят. А по телевизору уже несколько раз передали… (Плачет.)
* * *
Через день нам её привезли… Всё текло… гроб мокрый… Обтирали простынями. Начальство: скорее… скорее… скорее надо хоронить. «Не открывайте. Там - студень». А мы открыли. Все надеялись, что ошибка. По телевизору передали: Олеся Николаева… двадцать один год… Возраст неверный. Вдруг это другая Олеся? Не наша. Выдали нам справку: «…преднамеренное самоповреждение выстрелом из табельного оружия в правую часть головы…» Когда открыли: лицо было живое, хорошее… и маленькая дырочка на левой стороне… Такая маленькая… ну, карандаш войдёт. Опять неправда, как и с возрастом, дырочка на левой стороне, а пишут - на правой. Уехала она в Чечню со сводным отрядом милиционеров, а помогали нам хоронить из отделения милиции, где она работала. Её товарищи. И все они в один голос: какое это самоубийство? Это не самоубийство… выстрел примерно с двух-трёх метров… Выстрел?! Страшно и так… А тут ещё страшнее… На кладбище… У-у-у… (Виновато.) Сила у меня была, как у зверя. Крышку гроба прибьют, а я оторву… зубами бы гвозди грызла. Начальства на кладбище не было. Отказались все от нас… государство первое отказалось… Батюшка не захотел отпевать: грешница… Бог такую запутавшуюся душу не примет. Молодой у нас батюшка… Я теперь в церковь хожу… свечку поставлю… У батюшки спрашивала: «А что, Бог только красивые души любит? Если так, то зачем Он тогда?» Рассказала ему всё, батюшка заплакал: «Как вы ещё живы и не в сумасшедшем доме? Дай ей, Господь, царствие небесное!» Помолился за мою девочку…
* * *
Она собирала чемодан… А мне хотелось всё топтать, рвать. Руки себе кусала, хоть свяжи руки. Не могла спать… «Мама, я еду. Я уже рапорт написала». - «Ты одна воспитываешь ребёнка. Они не имеют права тебя посылать». - «Мама, меня уволят, если я не поеду. Ты же знаешь: у нас всё добровольно-принудительно. Но ты не плачь… Там уже не стреляют, а строят. А я буду охранять. Поеду и заработаю, как другие». Порадовать хотела маму. Бедно мы жили… с копейки… Выйдешь в город - всюду реклама: купи машину… возьми кредит… соблазнись ипотекой… Покупай! Покупай! Люди устали от нищеты, всем хочется пожить красиво. А я в другой раз не знала, чем их накормить, картошка и та кончится. И макароны. На троллейбусный билет не хватало. Простые люди, как мы, ходят по магазинам, как по музеям, ничего не могут купить. Я не могу… А по радио, как вредительство какое-то… специально… чтобы народ разозлить, долдонят - любите богатых! Богатые нас спасут! Дадут работу… И показывают, как они отдыхают… что едят... Раньше люди голосовали за Явлинского… и за Немцова… А потом видят - демократы тоже хотят красиво жить. Про нас забыли. Человек - мясо… человек - пыль… Народ опять повернул к коммунистам… При них террористы не захватывали школы, людей не взрывали в метро… и не было Абрамовичей и Дерипасок… Вексельбергов…
Я - советский человек, и моя мама - советский человек. Строили социализм с коммунизмом. И своих детей я воспитывала по-советски: что торговать стыдно… не в деньгах счастье. Будьте честными, а жизнь отдайте Родине. Учила их Родину любить, а не «бабки» зарабатывать. Всю жизнь гордилась, что я советский человек, а теперь вроде как стыдно. Вроде ты уже не полноценный человек. Были идеалы коммунизма - теперь идеалы капитализма: «Не щади никого, ибо тебя не пощадят». Справочка у меня на руках... «...преднамеренное... выстрелом из табельного оружия...» И Настенька осталась... девять лет Настеньке... Я теперь и бабушка, и мама.
Пока бьётся моё сердце… (С отчаянием.) Я буду… ищу… Хочу знать, как погибла моя дочь… Я никому не верю…
(Открывает дверцу серванта, где рядом с хрустальными рюмочками лежат документы и фотографии. Берёт и раскладывает их на столе.)
Я надеялась… Я ждала, когда вернётся её отряд... Расспрошу их… восстановлю картину… Дырочка на левой стороне, а пишут - на правой. Уже зима. Снег упал. Когда-то я любила снег… И Олеська любила, достанет заранее коньки, смажет жиром. Когда-то давно… давно-давно это было. Горько мне, горько… Смотрю в окно: люди готовятся к Рождеству, бегут с подарками, игрушками. А у меня на кухне постоянно работает приёмник. Местные новости. Жду. Наконец дождалась - сообщение: «Наши милиционеры вернулись из служебной командировки в Чечню...», «наши земляки с честью выполнили свой солдатский долг…», «не посрамили»… Их торжественно встретили на вокзале. Оркестр, цветы. Вручили награды и ценные подарки. Герои вернулись! Об Олеське ни слова… никто не вспомнил… Пропала моя девочка бесследно. Она была первая… первый «чеченский» гроб в городе. Через месяц привезли ещё два гроба - один милиционер постарше, другой совсем молодой. С ними народ прощался в театре... Почётный караул. Венок от общественности… от мэра… Речи. Всё, как положено в таких случаях… Похоронили их на аллее Героев, где «афганские» мальчики лежат… Моя Олеська… она лежит отдельно от всех, она же простая самоубийца… У-у-у… (Не может говорить.) А у меня Настенька… Пенсию за маму ей назначили… полторы тысячи рублей - пятьдесят долларов в месяц. Где правда? Справедливость? Пенсия маленькая… потому что её мама - не герой! Вот если бы мама убила кого-то… подорвала гранатой… А мама убила саму себя… больше никого она не убила… Не герой! Как это объяснить ребёнку? Что я ей дальше скажу? Эта война поганая... Была далеко... Она где-то далеко... а сейчас в моём доме.
Жду, что мне позвонят… Отряд вернулся - и командир, и те ребята, с кем она там была. Позвонят… Обязательно! Молчит телефон... И я сама начала искать… фамилии, номера телефонов…
Два человека были с ней в последний момент… Два свидетеля… Контрольно-пропускной пункт… ка-пэ-пэ… будочка - два на два с половиной метра. Ночное дежурство. Их было трое. Нашла… Вымаливала у них: скажите… мне надо знать… Я больше никуда с этим не пойду. Умоляю! Бегали от меня как ошпаренные. Им приказали молчать. Защищать погоны. Заплатили им… заткнули рты…
* * *
Пока сердце моё бьётся… Я буду искать правду… Никого не боюсь! Я уже не пыль… Не тряпка половая… не букашка. Меня назад в коробочку не загонишь. Мне дочь в мокром гробу привезли… Я проведу своё расследование… Никому уже не верю…
* * *
Два года… Стучусь в двери… хожу по разным инстанциям… Пишу… Пишу в прокуратуру… районную, областную… Генеральному прокурору. (Показывает на стопку писем.) Получаю отписки… Гора отписок! «По факту гибели вашей дочери сообщаем…» И все врут: погибла тринадцатого ноября, а на самом деле одиннадцатого… группа крови первая, а у неё третья… то она была в военном обмундировании, то в гражданском платье… дырочка на левой стороне возле виска, а они пишут - на правой… Написала запрос нашему депутату в Госдуму... Стою на первом этаже в Госдуме… Что я вижу? У меня глаза по кулаку… Я вижу ювелирный ларёк: золотые кольца с бриллиантами и подвески… золотые и серебряные пасхальные яйца… ожерелья… За всю жизнь я столько не заработала, сколько там стоит самое маленькое колечко с бриллиантом. Одно колечко… Наши депутаты… народные… откуда у них такие деньги? Пачка грамот за честную работу у меня… и у мамы… А у них акции «Газпрома»… У нас - бумажки, а у них - деньги. (Зло молчит.)
По кусочкам собрала… по словцу… Кто-то по пьяни проболтался… кто-то знакомым намекнул… Шепнул… Город наш небольшой… Сегодня я уже представляю картину… как там происходило… Была у них грандиозная пьянка в честь Дня милиции. Набухались до беспамятства… устроили бардак… Мальчики любят порезвиться… Убить, напиться и трахнуть - три радости на войне. Вдупель они напились… озверели… А Олеська то ли не далась… то ли она им потом пригрозила: «Я вас всех посажу». И ей не дали уйти…
Говорят и другое… Поговаривают… Стояли они на посту, пропускали машины. Кто-то провозил контрабанду… Всё у них было договорено. Оплачено. А Олеська упёрлась… почему-то она эту машину не пропускала. И в неё выстрелили… Перекрыла она большие деньги, кому-то помешала.
…Что я ещё добавлю? Привезли Олеськины вещи… Бушлат… Отдали золотые серёжки… цепочку… В кармане бушлата лежали орешки и две маленькие шоколадки. К Рождеству, видно, собирала или хотела с кем-то передать. Мобильник долго не отдавали… Все звонки стёрли… два или три только звонка оставили… Я ещё долго могу рассказывать… Ай, хватит? Ну, напишите вы правду… (Плачет.) Вы слышали? Есть туристический тур в Чечню. На военных вертолётах везут и показывают разрушенный Грозный… сёла… Стройка там идёт и война. Всё вместе. Мы ещё плачем, а кто-то уже торгует нашими слезами. Страхом. Как нефтью…
(На следующий день она позвонила мне.)
Ещё добавлю… Я и такое слышала: «Вы сами виноваты, что ваша дочь погибла». А в чём я виновата? Кто мне скажет… В чём?
