«А батюшка будет через час. Поехал за бензином, а там очередь…» — сообщают в храме.
От огромного красно-белого генератора, стоящего под северной стеной, тянется провод в арочное окно без стекол. Левый берег Мариуполя подключен к электричеству лишь частично, и до церкви очередь еще не дошла.
В тени на ступенях собирается в ожидании бесплатного обеда разношерстный местный люд. Оглушающее стрекотание цикад в выжженной солнцем траве прерывается звуками перфоратора и мерным шарканием лопат по серой фэмке, покрытой выемками от прилетов. Рабочие сбивают остатки разрушенной гранитной облицовки с фасада, собирая острые осколки в пыльную кучу.
На пути у нацистов
Храм находится на высоте, откуда открывается впечатляющий вид на курортные поселочки с разноцветными крышами, водную гладь с лиманами и сизую громаду шлаковой горы, выступившую с берега. Трубы «Азовстали», до которых отсюда несколько минут езды, прекратили дымить почти через столетие, и, возможно, навсегда. Если не переводить взгляд с морских далей на разбитый обстрелами храм, тянущийся к небу геометрическими остатками черной арматуры, то кажется, что и войны не было.
Собор Святого Архистратига Михаила принял на себя первый, самый страшный удар в феврале этого года. Здание из красного кирпича, возведенное в середине 90-х в характерной стилистике того времени, после варварского налета нацистов теперь придется отстраивать практически заново. Воскресная школа, в которой «азовцы»* соорудили огневые точки на пути к своему последнему логову в «Азовстали», превращена в развалину.
Для мариупольцев храм, в народе известный как «Поживановская церковь» (в честь бывшего мэра Поживанова, вложившегося в строительство) — это не только центр духовной жизни, но и одна из главных достопримечательностей, которой очень гордятся. 7 апреля, на Благовещение, когда в городе еще шли бои и окрестности содрогались от хлестких, как удар карающего бича, ударов авиации по «Азовстали», в соборе возобновились службы. Несмотря на то, что левобережье пострадало сильнее всего, подавляющая часть прихожан осталась в городе, и многие активно подключились к разбору завалов на территории храма. О масштабах бедствия можно судить по тому, что процесс уборки продолжается по сей день.
Кормят, чем Бог послал
Пока настоятель хлопочет насчет топлива, во дворе храма доваривается каша. Большую печь на дровах, емкость для воды и посуду привез сюда «Народный фронт», а еду варят из гуманитарки.
Елена при храме уже почти два десятка лет, а свое поварское послушание несет больше месяца. В день приходится готовить минимум на полсотни человек. Каша получается каждый раз разная, и частенько — микс из того, что есть в наличии.
«Недавно манки много привезли, а молока-то нету! — рассказывает прихожанка. — Соединили с пшеничной кашей, получилось вкусно. Добавляем тушенку и капусту, получаются ленивые голубцы».
Елена, как и большинство тех, кто трудится при храме, пережила всю войну, находясь в Мариуполе. Выезжала всего на неделю — эвакуировала детей в Россию, а так «просидели на стадионе в подвале, все, как положено».
Стайка детей здесь же, под навесом, за столом, над которым большая икона Спасителя. Заняты делом: из больших ведер разливают в пластиковые стаканчики бархатисто-рубиновый компот. Ягоды и фрукты — из сада при храме.
Пить и набрать воды просят постоянно — в жару в Мариуполе сложно даже местным. На левом берегу даже появление технической воды в квартире — событие, как и подключение к электросетям. Эту тему как раз обсуждают женщины, которые под началом матушки ловко шинкуют батоны на деревянных столах.
«Когда света нет — это еще можно пережить, а когда квартира разрушена — это такая рана… Звонит мне дочь и спрашивает, может быть, оттуда можно что-то забрать? Но нет, ничего не осталось... Мы приехали по Азовстальской на Комсомольский бульвар и стали посередине площадки, где я до войны с внуком гуляла. И тишина вокруг мертвая, и все черное…»
В этой части Мариуполя водный кризис такой же, как и в Донецке, только причина — в разбитых коммуникациях. Одна из прихожанок смеется, рассказывая, как везли емкости, положив их в большие сумки — и опасались, что их примут за мародеров.
Строители усаживаются за столы первыми, осеняя себя крестом перед трапезой. За ними стекается захожий люд: старушки, бездомные, инвалиды и те, кто просто соскучился по горячему. Молодая женщина в черных кашлатых гамашах таскает за собой грязного игрушечного медведика, пытаясь разделить с ним тарелку риса с тушенкой и сигарету: в послевоенном городе не счесть числа подвальным офелиям, потерявшим рассудок.
«Они ненавидят православие»
Прибывшего батюшку тут же обступают в кольцо люди, строители, проектировщики — и надолго уводят на лавочку в сени деревьев на смотровой площадке. Отец Алексей погружается в изучение цветных каталогов с проектами и их живое обсуждение. Уже понятно, что работа предстоит очень серьезная.
Поклонный крест на площадке, установленный на месте статуи Святителя Игнатия Мариупольского, поврежденной обстрелами, отбрасывает тень, по которой видно, что в разговорах пролетел практически час. Но, видимо, договоренности достигнуты.
— Батюшка, у вас есть печать? — спохватывается один из собеседников.
— Сгорела! Вместе с домом, — поясняет отец Алексей.
— Ну хоть подпись поставьте!
Вскоре я узнаю от настоятеля — в пожаре сгинуло все, что пытались спасти от карателей: иконы, деньги, документы.
«“Азовцы” объехали практически все храмы и позабирали у священников машины. Я об этой ситуации сразу же доложил Владыке, и он распорядился прятаться и прятать автомобиль. Они приезжали ко мне домой, угрожали через соседей: “Передайте ему, что ему даже его Бог не поможет!” Они просто ненавидят православие. В церковный дом рядом с воскресной школой 24 февраля зашли “азовцы”, в том числе снайпер и пулеметчик. В заложниках у них остались двадцать прихожан, которые прятались в нижнем храме. Их боевики не выпускали из укрытия.
С храмом расправлялись с яростью: стекла били автоматными очередями, прямой наводкой стреляли из танка. Были прилеты из тяжелой артиллерии, обвалившие верхнюю часть стен».
«Больно, очень больно, — говорит отец Алексей, который доселе был крайне сдержан. — У нас погиб парень, армянин, вывез семью и вернулся восстанавливать храм. Прилетела мина, которая убила его».
Возрождение в белом камне
Мы стоим внутри собора, и августовский свет льется на леса сквозь уродливые пробоины и рябит на стенах, проникая через околочные «ранения» в оставшихся куполах.
«Купола побиты, уничтожены, стены повреждены, — констатирует батюшка. — Попали даже в плиту перекрытия. У нас расписан только нижний храм, и уже в конце февраля мы должны были подниматься наверх, служить и параллельно расписывать дальше… Этого не произошло. Иконостас мы разобрали и отдали на реставрацию. Треть уже была готова, завернута в пленку и сложена в церковном доме, который горел. Многие иконы пострадали. Повреждения серьезные, 70-80 процентов. Храм у нас красный, а после восстановления изменит свой вид и станет белым: при такой степени разрушений невозможно отремонтировать все точечно, да и такой кирпич мы уже не найдем. Крыша и купола, которые изготовят в России, будут другими. Появится новый иконостас. Сейчас своими силами ведем подготовительные работы, а основными займутся российские специалисты. Они сделают все “под ключ”, включая строительство церковного дома, ограду территории и элементы благоустройства».
*Организация, запрещенная в России
