Мы искали её по всей России - простую русскую женщину по имени Олимпиада, в которой бы всё сошлось: и наши рекорды, и наши ушибы, и боль наша, и наша победа.
И мы их находили, множество. Олимпиада Иванова, акушер-гинеколог из Питера, про которую говорят, что она умеет «наворожить» бесплодным семьям детей. Олимпиада Алексеева, учительница из Чувашии, у которой есть пара килограммов почётных дипломов. Блокадница Олимпиада Шубина из Петербурга. Бизнесвумен Олимпиада Стройко, владелица столичной парикмахерской. Олимпиада Русанова из Алтая, рождённая в 1980‑м, когда шли московские Игры. И девочка, зарегистрированная под этим именем месяц назад сочинским загсом.
Все они - каждая своей гранью - давали срез эпохи… Но поехали мы только к одной, самой старшей, в Тверь - к Олимпиаде Васильевне Шемчак, 80 лет. Лет, взятых рывком от пола...
«Внуки не верят»
- Бабушка, вспомните…
- Да страшно вспоминать! Внуки - те так просто не верят в мои рассказы… Не может жизнь быть такой, баба, говорят…
Я верю. Такое невозможно придумать.
- Назвал меня Олимпиадой отец - так звали его любимую учительницу. Четверо нас у матери на руках было, младшему - 7 месяцев, когда отец ушёл на войну. А мы из Калинина, как тогда Тверь называлась, - в эвакуацию. По каменной Бежецкой дороге, на руках у мамы, пешком, с одной котомкой с пелёнками за плечами. Ночевали в подвале, в церкви на полу спали. Там подносили в баках мёрзлую картошку, но мама не успевала нам её ухватить... На железнодорожной станции обрабатывали вшей, оттуда - в Кировскую область, в деревню, где все в лаптях ещё ходили. По пути младший наш простыл - как скот нас везли - и умер. Слава богу, дали довезти до деревни, не выбросили по дороге. Мама днём работала в колхозе, ночью при лучине вязала для фронта носки и варежки. Отец пропал без вести… Когда немец отошёл, вернулись в Калинин, жили в коммуналке. Десятки семей на одну кухню, да…
До 4-го класса я училась, но мама не могла нас одна прокормить, пришлось пойти в люди. Нянькой работала два года в городе Глазове, а в 16 лет поступила в фабрично-заводское училище и после него - сразу на фабрику. Носили ситцевые платья да парусиновые тапочки. Помню, как голодовали: ездили в Редькино на поездах, копали мёрзлую картошку и пекли её на лопате; ели грязную, без соли… А вы говорите, почему не верят… Поэтому.
«Вздрагиваю и просыпаюсь»
Очки, застиранный халатик, золотые серёжки. (Всего две пары было за жизнь: первую сёстры подарили при выходе на пенсию, но одну из них потеряла. Вторую пару купила внучка, а так «за всю жизнь медного кольца не носила».) Олимпиада не спала всю ночь после моего звонка: «Думаю: вдруг что, аферистов же сейчас сколько!.. Жизнь-то другая…» И снова - в ту её жизнь, в которой яркие кадры голодного и дикого детства и потом тёмной полосой 40 лет чёрного труда: как поступила в прядильный цех, как села за свою прядильную машину, так почти через полвека оттуда и проводили на пенсию.
- Сейчас иногда снится: 468 веретён на одной машине, ящики по 40 кило с пряжей, кипы хлопка - я аж вздрагиваю во сне и просыпаюсь. Нет, слава богу, кончилось… Руки жжёные, резаные - где на веретене порвётся, присучать нужно, останавливать машину нельзя… Ни в доме отдыха, ни в санатории, ни на курорте - нигде я за всю жизнь не была. Не выезжала из Твери - только в эвакуацию. И не просила у профкома никогда ничего. Один раз только дали путёвку девочкам в санаторий и один раз на Новый год подарок на ёлку. Всё. Орденов нет. Медалей нет. Так я ж ещё подъезды брала убирать… Муж-то в 30 лет обезножел - гангрена, ходил на протезах. Потом запил... Приду - спит пьяный, стяну одёжу…
«Шикарная» жизнь
Я спрашиваю, смотрела ли Олимпиада Васильевна Олимпиаду-80, она отмахивается: «Какой там!» Как раз тогда от трёх дочерей внуки пошли, скопом. Не до соревнований было - как бы крутануться, чтобы и денег на двух работах заработать, да с детьми малыми посидеть, да не свалиться самой… «В 84‑м, помню, путёвку бесплатную на теплоход давали…» Но тогда внуки пошли уже второй волной - не поехала.
Вышла на пенсию. «Пенсионерам сейчас шикарная жизнь!» 12 тысяч пенсии Олимпиаде Васильевне хватает: «Дети мне помогают, а я мелюзгу балую, гостинцы покупаю».
Ещё спрашиваю, в чём её, Олимпиады Васильевны, радость и счастье, и вижу, как за стёклами очков округляются глаза. «Счастье… Слово-то какое…» - пробует его на язык. Не знает. Зато я, уже сидя перед монитором, отмечаю, как в моём блокноте - сквозь чёрные годы воспоминаний о тяжёлой жизни - идёт строка за строкой о семье. «Дети хорошие, сознательные». «Я детьми горжусь». «Это всё мое богатство». «Отдала себя детям, и за это они меня не обижают». «Дети между собой дружные, а большего мне не надо».
Три дочери. Семеро внуков. Семеро правнуков.
- Счастливая я. Во-первых, от фабрики жильё получила бесплатное. Во-вторых, дети хорошие, в-третьих, войны нет, - говорит Олимпиада Васильевна, а под её ладонью ходит стриженый затылок младшей двухлетней правнучки, которая норовит стащить конфеты с чайного стола. «А ну, брысь!» - и девчонка хохочет, и бабушка держит руку слева - там, где сердце…
…А сочинская Олимпиада - победы, провалы, медали - всё катит вперёд без оглядки на нашу тверскую бабушку. Может быть, теперь, когда главные победы нашей Олимпиады Васильевны - её дети, внуки, правнуки - соберутся рядом, она и сможет посмотреть другую Олимпиаду, сочинскую. Посмотреть и поболеть. Потому что обе они наши русские Олимпиады - Олимпиада Васильевна, вся жизнь которой - один рекорд, и Олимпиада сочинская, все рекорды которой впереди!
