Я абсолютно убеждён, что каждый человек, интересующийся православием, да и вообще христианством, не может пройти мимо имени этого нашего современника и епископа Русской церкви, мимо того наследия, что он нам оставил. Мой мотив прост: вдруг моя заметка, а главное, слова самого митрополита Антония смогут пробудить интерес и к нему, и к Евангелию.
Сразу поясню, слово «сурожский» означает титул, гласящий, что митрополит Антоний возглавлял православные приходы Русской церкви в Англии и Западной Европе. А также напомню, что по традиции епископов (архиепископов, митрополитов) называют часто «владыками».
Жизнь митрополита Антония изложена во многих книгах. Пересказывать её тут не имеет смысла. Думаю, сегодня лучше всего и сильнее всего звучит его автобиография «Без записок».
Лицом к лицу
Я знаком с митрополитом Антонием через его проповеди, беседы, доклады, наставления, интервью. Знаком через тех людей, что знали его лично, общались с ним. Я уверен, что знаком именно с ним, а не просто знаю о нём. Всё дело в том, что публикации митрополита Антония — это всегда его слова, обращённые к живым людям лицом к лицу.
По собственному признаю митрополита Антония, почти всё, что он говорил людям, он говорил без бумажки, не по конспекту. Говорил от сердца, говорил правду, говорил о том, что «созрело у него в душе». Именно поэтому слова владыки звучат не вообще, а касаются самого сердца. Уже на склоне лет митрополит Антоний как-то признался: «Знаете, я священник уже 50 лет с лишним, и я нехороший человек, но то, что я говорю о Боге, — правда. И если то, что я говорю, правдиво, то, несмотря на мою греховность, это может до человека дойти. Есть такое японское присловье: „Если ты стреляешь из лука в цель, твоя стрела не пробьёт центра мишени, если одновременно не пробьёт твоего сердца“».
О человеке и Боге
Пожалуй, больше всего митрополит Антоний говорил о Боге и человеке, об их встрече, о живом и настоящем общении. Для владыки не существовало Бога в своей заоблачности и замкнутости. Тем более, не существовало Бога как абстракции. Не существовало и человека самого по себе. Бог и человек — вместе, Евангелие говорит правду — вот, пожалуй, основа всей проповеди и поучений митрополита Антония.
Владыке принадлежит одно из самых потрясающих высказываний о православной миссии, о том, какое слово Церковь может обратить к окружающему миру: «Мы должны нести в мир веру не только в Бога, но и в человека». Это очень непривычно для российского православия. Большей частью благодаря аскетическим писателям прошлого века и увлечённости государственностью, сегодня в Русской церкви порой утверждается традиция уничижения человека, чуть ли не растворения его или в чём-то низком, то есть грехе, или в чём-то надчеловеческом — высших целях и т. д.
«В человеке есть такая глубина и такая широта, — говорил митрополит Антоний, – которую не может заполнить ничто тварное и земное. В нём есть какая-то бездна, в которую можно уронить всё знание, всю любовь, все человеческие чувства, и оно падает в некие глубины и даже какого-то дна не трогает, от которого мог бы быть отзвук. Наполнить эту бесконечную глубину может только Сам Бог». «Бог нас творит, потому что мы Ему желанны, в самом тёплом и самом глубоком смысле этого слова желанны. Мы Богу не нужны для того, чтобы Он Богом был… Он был бы той же полнотой самодостаточного бытия, той же полнотой торжествующей, ликующей жизни и без нас. Он нас творит нас ради, а не Себя ради».
Но миссия — это не только слова и мысли, которые христиане обращают вовне. Это прежде всего свидетельство о Божьем взгляде, Божьих словах, Божьих делах. И вот именно митрополит Антоний свидетельствовал о вере Бога в человека! «Вот каким явился перед нами Бог, потому что Он захотел стать одним из нас, чтобы ни один человек на земле не стыдился своего Бога: будто Бог так велик, так далёк, что к Нему приступа нет. Он стал одним из нас в нашем унижении и в обездоленности нашей… Он пришёл не праведных, Он пришёл грешников возлюбить и взыскать. Он пришёл для того, чтобы ни один человек, который потерял к себе самому уважение, не мог подумать, что Бог потерял уважение к нему, что больше Бог в нём не видит кого-то достойного Своей любви. Христос стал человеком для того, чтобы все мы, все без остатка, включая тех, которые в себя потеряли всякую веру, знали, что Бог верит в нас, когда мы изверились друг во друге и в себе, верит так, что не боится стать одним из нас».
Именно поэтому быть христианином значит «быть таким человеком, которого Бог может не стыдится».
Место встречи человека и Бога
Для митрополита Антония Церковь — это место встречи человека и Бога. Совершенно вторичны такие отношения, как Церковь и государство, Церковь и политика, Церковь и общество и т. п. «Я никогда не проповедовал православие, — говорил владыка, — я проповедовал Евангелие с православной точки зрения. Я говорил о Русской церкви и говорил о ней правду…»
Опыт Живого Бога и Евангелие — основа жизни верующего человека. Именно поэтому «православие должно быть так же просторно, как Сам Бог». «Если оно не в размер Бога, то это одна из религий, это не опыт о Боге». «Торжество православия, в сущности, не торжество православных над инославными, даже не торжество над человеческой потемнённостью, это торжество Божие над нами самими».
Митрополит Антоний был глубоко убеждён и много раз настаивал, что Церковь никогда не должна говорить из положения силы. «Она не должна быть одной из сил, действующих в том или другом государстве, она должна быть, если хотите, так же бессильна, как Бог, который не насилует, который только призывает и раскрывает красоту и истину вещей, который не навязывает их… Если Церковь занимает положение одной из организаций, которая имеет власть, которая имеет возможность принудить или направить события, то всегда остаётся риск, что она будет желать властвовать, а как только Церковь начинает властвовать, она теряет самое глубинное существо — любовь Божию, понимание тех, кого она должна спасать, а не ломать и перестраивать».
Община
Во многом именно сказанным выше определяется понимание и опыт той приходской общинной жизни, что предстаёт как зримо и ощутимо явленная Церковь. Митрополит Антоний был очень правдив с теми, для кого был предстоятелем — первым в молитве и христианском служении. Он всеми силами и на собственном примере старался указать им путь христианской жизни. Отсюда совершенно непривычные для нашей русской традиции регулярные, простые и откровенные беседы митрополита с прихожанами своего храма. Не лекции, не нотации, а беседы, где важен голос и мнение каждого. Отсюда и его обращение к личному опыту и нередкие признания своих ошибок, своего непонимания. Отсюда и практика молчаливых размышлений и общих исповедей, где тональность задавал сам владыка, обнажая себя, свои сокровенные переживания и мысли.
«Я могу рассказать позорный случай из моей жизни, — сказал в одном из интервью митрополит Антоний, — о том, как я читал Евангелие на Литургии и чувствовал, что читаю эти слова, их понимаю, но до души моей они сейчас не доходят, они, как об стену, ударяются и отскакивают… И когда пришло время для проповеди, я вышел и сказал примерно следующее: «Вот, что со мной сегодня случилось. Я читал вслух Евангелие. Спаситель Христос со мной лично говорил, Он обращался ко мне со Своим словом, а единственное, что я мог Ему ответить, это: Твои слова до меня не доходят, они сегодня для меня пустой звук… Какой ужас!.. Но подумайте сами о себе, — сказал я прихожанам, — когда читается Евангелие в церкви или когда вы его читаете дома, можете ли вы сказать, что каждый раз слова евангельские, слова, которые Спаситель Христос обращает лично к вам, ударяют в вашу душу, потрясают её до глубин, зажигают в ней какой-то свет, новую жизнь вам дают? А если нет, то вы оказываетесь в том положении, в котором оказался я, только моё положение более страшное, потому что Христос меня поставил возвещать вам истину Его, а я сегодня не смог Его слов услышать. Простите меня, помолитесь обо мне и подумайте о себе. Аминь!» Вот проповедь, которую я тогда сказал, которая была правдой, искренностью; и я думаю, что люди были этим, с одной стороны, потрясены, а с другой стороны — чему-то научены. Я мог бы от ума, от какой-то небольшой начитанности им дать комментарий на этот отрывок Евангелия, но это было бы неправдой».
Очень показательно и важно свидетельство митрополита Антония о честном и непотребительском принятии в православие тех людей, что были воспитаны в иных христианских конфессиях. «Мы не принимаем людей легко. Опыт показывает, что они… в какой-то момент загораются очень пламенным желанием принять православие и отталкиваются от той веры, которая была их верой; и вот в этот период я их никогда не принимаю: я не принимаю человека, который отрекается от своего прошлого. Потом начинается период, когда человек входит глубже в православие и начинает чувствовать, как он должен быть благодарен той Церкви, которая его сделала вообще христианином, когда у него нет уже романтики такого чрезвычайного подъёма. Он может спокойно войти в православие, как блудный сын, который домой пришёл, именно домой, а не в какое-то исключительное место. И когда он может обернуться и сказать: да, моя Церковь — католическая, англиканская, протестантская, секта какая-нибудь — мне всё-таки открыла Христа, и я глубоко благодарен ей, — тогда мы их принимаем. Причём большей частью мы заботимся о том, чтобы познакомиться с семьёй, чтобы они поняли этот его поступок…»
Митрополит Антоний и его паства показали, что православные общины в современном мире могут жить только христианством, на полном самообеспечении, следуя Евангелию. Оказывается, епископ может жить скромно, в сторожке, обслуживая сам себя. Оказывается, община может нести ответственность за храм и финансы. Община может давать кандидатов в священники и принимать их с доверием. Священник в такой общине — не начальник, он несёт ответственность — не умозрительную, а настоящую, и перед людьми тоже. Члены общины могут взаимно помогать друг другу. И всё это не ради чего-то вторичного, не ради противопоставления себя «внешним», а ради жизни во Христе.
Кстати, ради свободы и независимости общины был в складчину куплен храм — бывшая англиканская церковь в Лондоне. «Мне патриархия поставила вопрос, — вспоминал владыка, — «А что, если мы вам этот храм купим?» Я наотрез отказался, сказав: „Если вы дадите хоть полушку, этот храм будет на бумаге принадлежать вам, а реально — советскому правительству. Мы этого не хотим, мы хотим оставаться свободными, какими до сих пор были…“»
О молитве
В заключение поделюсь небольшим назиданием о молитве. «…сядь; утихни; подумай о том, что Бог здесь, что искать его нигде не нужно, что тебе хорошо с Ним, и Ему хорошо с тобой; и просто побудь сколько можешь… Я думаю, две – три минуты выдержишь для начала. Тогда тихонько начни молиться. Но молиться такой молитвой, которая не разбивала бы тишину: Господи, помилуй… Господи, помилуй… — или что угодно. Ведь царь Давид в одном из своих псалмов говорит: Радость Ты моя… — можно и так к Богу обращаться. Что угодно можно сказать, лишь бы слова не были отрицанием и уничтожением той тишины, которая начинает рождаться в душе. Вы сами знаете, как иногда неожиданно, без того, чтобы мы что бы то ни было сделали, на нас сходит тишина. Бывает это в любой обстановке, не обязательно там, где тихо, не обязательно в лесу, в поле, не обязательно в пустой церкви; иногда среди шума житейского, среди тревоги вдруг коснётся души какая-то тихость, и душа уходит вглубь, в какой-то град Китеж, который (вдруг оказывается) есть под бурной или рябой поверхностью нашей души и нашего сознания. И иногда это бывает, когда вдвоём с кем-нибудь сидишь. Поговоришь; потом и говорить не хочется, и уходишь вглубь, и всё глубже, и делается всё тише, и нельзя тогда ничего сказать, потому что кажется, что любое слово разобьёт, вдребезги разнесёт эту тишину. А потом эта тишина делается такая глубокая, что в ней рождается возможность что-то сказать; и тогда говоришь осторожно, трезво, немногоречиво, тихо, и каждое слово выбираешь так, чтобы в нём была правда и чтобы оно не разбивало эту Богом данную тишину».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
