280 лет назад, 16 сентября 1745 года, в семье военного инженера по имени Илларион родился сын, которому будет уготована удивительная судьба. Назвали его Михаилом.
Такое сочетание имени и отчества в те годы не было совсем уж большой редкостью в русских семьях. Но в нашем сознании Михаил Илларионович может быть только один. Кутузов. Прославленный полководец, который...
И вот тут нас поджидает сюрприз. Ведь славу полководца составляют выигранные им сражения. Оптимальный вариант — как у Александра Суворова, который считается чуть ли не единственным в истории военачальником, не проигравшим ни одной битвы. Если брать этот критерий, то дела у Кутузова обстоят не очень хорошо. Во всяком случае, он некоторым образом причастен к поражению при Аустерлице в 1805 году — крупнейшему поражению русской армии со времён «Нарвской конфузии» 1700 года. Да, руководство войсками осуществлял император Александр I, оттеснивший Кутузова от командования и принятия решений, но осадочек, как говорится, остался.
Непонятый триумф
Если же брать победы, то до поры их тоже было немного. А точнее — одна, завершившая Русско-турецкую войну 1806–1812 годов. Но на ней стоит остановиться, поскольку именно там, на Дунае, близ крепости Рущук, в полной мере проявился парадоксальный стиль Кутузова.
Он располагал армией едва ли в 15 тысяч человек. А наступавшие войска турок под предводительством самого великого визиря Ахмет-паши насчитывали более 60 тысяч. Сражение у Рущука, состоявшееся 4 июля 1811 года, окончилось странно. Русские выдержали и отбили турецкий натиск. Но потом Кутузов приказал взорвать укрепления Рущука, предал крепость огню и отступил на другой берег Дуная. Ахмет-паша, уверенный в том, что скоро раздавит русских, ринулся за ним. Но был блокирован в своём лагере. И 5 декабря 1811 года подписал с Кутузовым перемирие. Его армия разлагалась, страдала от холода и голода — солдаты были вынуждены питаться павшими лошадьми, к тому же начались болезни... В общем, к моменту перемирия от турецкой армии осталось в живых не более 12 тысяч человек.
Сожжённая крепость, отступление после сражения, затягивание боевых действий, превосходящие силы противника, напавшие летом и превратившиеся к зиме в сброд, трясущиеся от холода и мечтающие выжить, сдавшись в плен... Ничего не напоминает?
Нам — да. А современникам — нет. О том, что всё это, но в грандиозных масштабах, повторится через год, да ещё и в России, они знать не могли. Пока же триумф Кутузова не сочли нужным проанализировать и понять, чем же отличается этот полководец от прочих. Видели лишь то, что на поверхности: Кутузов отступает и избегает сражений.
«Хорош сей гусь»?
Скажем, Пётр Багратион, узнав в 1812 году, что Кутузова назначили главнокомандующим, был вне себя: «Хорош сей гусь, который назван князем и вождём! Я вас уверяю, что он тоже приведёт Наполеона к вам, как и Барклай... Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги».
Письмо это было адресовано московскому генерал-губернатору Фёдору Ростопчину. И на первый взгляд Багратион здесь выступает пророком — всё сбылось по слову его. Другой вопрос — как и с каким результатом. Прежде всего обратим внимание на слова «как и Барклай». Тут Багратион, сам того не зная, попал в яблочко. Дело в том, что он не был посвящён в план «скифской войны», разработанный военным министром Михаилом Барклаем де Толли. А вот Кутузов не просто был посвящён. Фактически он на пару лет предвосхитил план Барклая, который доложил о своих соображениях императору Александру I в 1807 году. Кутузов же ещё в 1805 году пытался отговорить Александра I от сражения при Аустерлице буквально следующими словами: «Чем далее завлечём Наполеона, тем будет он слабее, отдалится от своих резервов, и там, в глубине Галиции, я погребу кости французов». Так что, приняв в 1812 году верховное командование от Барклая, Михаил Илларионович оказался в родной стихии. Он не был знаком с запиской одного из основателей русской военной разведки, Петра Чуйкевича, адресованной Барклаю: «Надобно вести против Наполеона такую войну, к которой он ещё не привык... Заманить противника вглубь и дать сражение со свежими и превосходящими силами и тогда можно будет вознаградить с избытком всю потерю». Но ему и не было нужды её изучать — Кутузов изначально намеревался действовать в том же духе.
Путь обмана
С одним исключением. «Дать сражение» в планы Кутузова не входило вообще. У него был принципиально иной план, о котором он вскользь заметил, отвечая на вопрос: «Неужели вы думаете победить Наполеона?» Вот ответ Кутузова: «Победить — нет. Обмануть — пожалуй».
Именно таким грандиозным обманом и должна была стать вся кампания 1812 года. Марш Наполеона от Немана к Москве и обратно — без крупных сражений, но с катастрофическими потерями. Бородино было вынужденной мерой, дать сражение триумфально наступающему противнику требовали и армия, и императорский двор. Но Кутузов приложил все усилия к тому, чтобы оно так и не стало генеральным сражением, решающим исход всей войны. Этого хотел как раз Наполеон, которого не устраивала боевая ничья Бородинской битвы и который в своём приказе, подводящем её итоги, писал: «Через два дня я вновь дам сражение, ещё более кровопролитное, нежели вчера». Но никакого «через два дня» не было — Кутузов, выдержав натиск Наполеона, оставил поле боя и отступил. Как и при Рущуке годом ранее. И тем самым загнал Наполеона в ловушку Москвы, намеренно оставив там невероятные запасы вина и минимум продовольствия.
А теперь вспомним упрёк Петра Багратиона насчёт интриг Кутузова. Он действительно пустил их в ход. Но только после того, как Наполеон занял Москву. Французский император привёл туда армию численностью около 120 тысяч человек. У Кутузова в строю было чуть больше 87 тысяч человек. Да, ему удался знаменитый Тарутинский манёвр, о котором Наполеон вспоминал так: «Одного положения под Тарутином достаточно было, чтобы открыть мне глаза. Угрожая нашим сообщениям, оно не только прикрывало лучшие области государства и обеспечивало сильные подкрепления, но имело даже вид наступательный...»
Император французов ещё мог поправить положение, атаковав полководца Кутузова. Но он проиграл политику Кутузову — мастеру подковёрной борьбы, который именно средствами интриги создал у Наполеона иллюзию того, что русский император подпишет мир со дня на день. Так тянулось три недели. За это время разложение армии Наполеона достигло апогея, а её численность снизилась до 110 тысяч человек. Зато русские войска получали подкрепления и впервые за всю войну достигли численного превосходства — теперь Кутузов располагал армией в 240 тысяч человек. Наполеону оставалось только бежать.
Что после войны?
Кутузов мог несколько раз уничтожить Наполеона. Но предпочёл не делать этого, а конвоировать то, что осталось от «Великой армии», к границам России и немножко дальше. Кутузов был больше, чем просто полководец. Он был политиком и главной задачей видел не победу в сражении и даже не победу в войне. Он смотрел 411 ещё дальше — на то, как будет устроен мир после войны. И у него возникали сомнения, проливать ли русскую кровь ради чужих интересов: «Я не уверен, что полное изничтожение императора Наполеона и его армии будет таким уж благодеянием для всего света. Его место займёт не Россия и не какаянибудь другая континентальная держава, но та, которая уже господствует на морях, и в таковом случае владычество её будет нестерпимо...»
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
