Мёртвое море под Москвой
Понять страсть самодержицы к обладанию невзрачным сельцом, которое мы сейчас знаем под названием Царицыно, помогает местное предание. «Однажды Екатерина II случайно услышала от одной крестьянки рассказ, - пишет историк Игорь Сергеев. - Мол, от болезни рук, случившейся после полоскания зимой белья в проруби, ей чрезвычайно помогает грязь, взятая со дна пруда в селении Чёрная Грязь. И будущая императрица приняла несколько сеансов этой грязи». Подтверждает легенду переписка императрицы. 19 марта 1781 г. она писала барону Гримму, что чёрная грязь прекрасно помогла ей от ревматизма, а теперь направляет к целебным водам князя Орлова, чьё состояние здоровья вызывает у неё опасения.
Полюбив подмосковное сельцо за целительность вод его зеркальных прудов, императрица именно здесь решила провести торжественную конфирмацию условий Кючук-Кайнарджийского мирного договора с Турцией. Архитектурное оформление она поручила архитектору Баженову - «гениальному неудачнику», как назвал его историк русского искусства Игорь Грабарь.
«Я призвала Баженова, - писала Екатерина всё тому же барону Гримму, - моего архитектора, и сказала ему: друг мой, в трёх верстах от города есть луг; представьте себе, что этот луг - Чёрное море; что из города к нему ведут две дороги: так пусть одна из этих дорог будет Танаисом (рекой Дон), а другая - Борисфеном (рекой Днепр); в устье первого вы построите банкетную залу, которую назовёте Азовом; в устье другого - театр, который назовёте Кинбурном; вы начертите песком Крымский полуостров, поместите на нём Керчь и Еникале в виде бальных зал; налево от Танаиса устроите буфеты с вином и мясом для народа; напротив Крыма будет иллюминация... из-за Дуная вы пустите фейерверк, а на площади, которая должна изображать Чёрное море, расставите и рассеете лодки, иллюминированные корабли». В этом письме изложена целая художественная программа, характерная для карнавального мышления уходящей в прошлое эпохи барокко с её буффонадой и фейерверками.
На стройку спустил имущество жены
Нетрудно догадаться, почему Екатерина обратилась с творческим заданием именно к Баженову: у него (совместно с коллегой Казаковым) уже имелся опыт архитектурного оформления массового гулянья на Ходынском поле. Не сохранившиеся до наших дней павильоны были первым произведением в стиле русской готики, изобретённом двумя великими зодчими и использованном ими при застройке Царицына.
Кандидат архитектуры Геннадий Наумкин исследовал соответствие замысла Екатерины II постройкам Баженова, в том числе снесённым по приказу императрицы, вскоре разочаровавшейся в проекте, и доказал: береговая линия Верхнего пруда почти с точностью географической карты моделировала отвоёванное у турок Черноморское побережье. Прочтение Наумкиным замысла Екатерины отметает, на его взгляд, маловразумительные догадки искусствоведов о якобы масонских символах, использованных Баженовым в архитектурном декоре царицынских построек.
Масонство ни при чём, убеждён исследователь, если знать, как в архитектуре барокко включался в композицию солнечный свет, как символы передавали общую идею. Кстати, разгадку охлаждения императрицы к проекту Баженова Наумкин видит не столько в огромном долге в 15 тыс. руб., в который Баженов залез, реализуя заказ Екатерины (для расплаты ему пришлось даже продать имущество своё и своей жены), а скорее в том, что московский зодчий поставил на одной оси два одинаковых дворца - Екатерины и Павла, с которым у него установились дружеские отношения (не зря впоследствии Баженов будет проектировать Инженерный замок - любимое детище Павла, ставшее местом его гибели). «Матушка», как известно, не любившая своего сына и не допускавшая мысли о передаче ему российского престола, открыто не критиковала замысел Баженова, но вскоре передала дела по застройке подмосковной усадьбы Матвею Казакову. Сегодня раскрашенные фигуры Баженова и Казакова мирно соседствуют у входа в музей «Царицыно». Между тем при жизни их положение не было столь близким и мирным. Геннадий Наумкин полагает, что никогда не было творческого союза двух выдающихся зодчих, а поведение Казакова, сменившего коллегу на позиции придворного архитектора, не отличалось моральной безупречностью.
