Отрывок из книги Аркадия Мамонтова «Чек на тот свет»

За двое суток до трагедии командир «Тарантула», узкоглазый текинец Байрам Аннакулиев, больше похожий на казаха, чем на туркмена, получил от министра МВД Туркменистана приказ — остановить машину с героином, которая должна была пересечь ирано-туркменскую границу, и доставить товар в Ашхабад. Что дальше — ни Байрам, ни его бойцы не знали, но мало у кого возникали сомнения в том, что героин не будет уничтожен. Опаснейший наркотик величали в Средней Азии белым или розовым золотом. Деньги, деньги и еще раз деньги. Все это были разборки больших людей, и бойцы отряда, в том числе и Веселов, прекрасно понимали, что лучше не вникать в происходящее и просто выполнять приказы. Бездумно и без сомнения. Только так еще можно сохранить остатки человеческого в душе и собственные жизни.

Отряд добрался до места, когда было еще темно, за час до рассвета. Машина должна была перейти границу уже через несколько часов. Бойцы заняли позицию среди барханов. Байрам вытирал лицо большим черным платком, Александр лежал рядом, держа оружие наизготовку. Байрам, как понял Александр, получил со спутника данные о том, что фура с наркотой пересекает Иранское нагорье. Дорогостоящее оборудование, в котором Александр совершенно не разбирался, командиру явно предоставили его высокопоставленные покровители.

Хотя Веселов, профессиональный военный-пограничник, и получил после распада Союза российское гражданство, жить и работать он остался в Туркмении. В России военному заработать было сложно, поэтому Александр не колебался, когда старый товарищ по Байрам Аннакулиев позвал его в «Тарантул». Александр знал, что ему придется участвовать в не совсем чистых операциях и сомнительных разборках, но он гасил свои сомнения, как ему казалось, здравым смыслом. И правда, не все ли равно — участвовать в войнах, которые есть не что иное, как «разборки» между странами и целыми коалициями, или в мелких операциях? Ведь суть оставась той же: борьба за власть и деньги. А Веселов, как и Байрам, был воином по призванию. Дело было даже не в деньгах — их Александр никогда не считал главным в жизни, — просто выбор был не велик: либо идти в преступники, либо в военные, которые в Туркмении в ту пору мало чем отличались от преступников. И Байрам, и Александр выбрали путь войны.

В Бога и загробную жизнь Байрам не верил. Он считал, что после смерти нет ничего такого, ради чего стоит умирать, но и жизнь ничем не лучше — боль и страдания от вечной борьбы за существование перевешивают радость от самой жизни. Поэтому он воевал, считая, что война — лучшее, что есть в жизни, что она так же естественна, как смерть. Да и сама смерть, настигшая в конце концов Байрама, была смертью воина.

Александру нравился Байрам, он был жесток, но справедлив — более справедлив, чем жесток. Будучи атеистом, он, тем не менее, уважительно относился к религии и не препятствовал своим людям совершать намаз — но только не во время операций: пусть молятся в свободное от работы время. Религиозным бойцам этот запрет не нравился, однако им приходилось сдерживать свое негодование: открыто противоречить Байраму было рискованно, и все это знали. Командир надеялся не на молитвы, а на боевую подготовку своих людей, здравый смысл и выдержку. Человеком он был надежным и проверенным, поэтому министр внутренних дел Туркмении весьма ценил его и хорошо платил бойцам отряда за ратный труд.

Байрам строго ограждал отряд от заразы ваххабизма и влияния талибов, а за измену и наркотики наказывал с азиатской изощренностью. Однажды он отрезал одному бойцу указательный палец за то, что тот курил гашиш во время важной спецоперации, после чего, подняв отрезанный палец вверх, как указку, обратился ко всем присутствующим:

— Смотрите, бойцы! Пусть этот подонок истечет кровью, я не буду его оплакивать, — Байрам говорил спокойно и безжалостно. — Я, как ваш командир, не могу допустить, чтобы моя и ваши жизни зависели от жалкого наркомана, у которого замедленная реакция и трясущиеся руки! Поэтому послушайте, что я скажу: кто хочет кайфовать, пусть идет домой, кто хочет воевать — пусть остается с нами! Лапы у тарантула не отрастают, но я лучше оторву больную лапу, чем позволю себе роскошь опираться на нее!

Несколько человек тогда ушло вместе с искалеченным наркоманом, остальные остались. «Тарантул» был воистину элитой — лучшим воинским подразделением Туркмении. Но ни Байрама, ни его бойцов нет в живых, лишь Александр уцелел... Паук мертв, осталась только одна дрыгающаяся лапа. Неслышный голос пустыни продолжал погонять капитана:

— Беги же! Беги скорее! — Александр напряжением воли ускорил бег, вспоминая своего командира. Нужно отдать ему должное — это был хороший командир.

...Байрам всегда просто выполнял приказ и получал за это деньги. Война — это работа. Больше он и знать ничего не хотел. Александру все это было хорошо понятно, он и сам думал так же. Лежа тогда в дюнах с автоматом, ожидая КамАЗ с наркотой, он думал лишь о том, как выполнить приказ Байрама: «В случае сопротивления противника открывать огонь на поражение». Александр даже не сомневался в правильности своих действий. Незнакомец, схватившийся за пушку, будет убит. Веселов застрелит его, выпустит в него целый рожок с легкостью, присущей профессиональным военным. Ведь это противник, враг, и неважно, кто он там был на самом деле.

***

Бойцы лежали в дюнах, напряженно морщась от палящего утреннего солнца. Байрам сжимал в руке автомат и то и дело смотрел на часы — объект должен был появиться с минуты на минуту...

Наконец на горизонте, между красноватых барханов, материализовалась машина. Тяжело груженый КамАЗ двигался по серпантину дороги на скорости около пятидесяти километров в час, грузно покачиваясь из стороны в сторону. Александр прицелился. Байрам всегда ставил его в прикрытие, зная, что, когда надо будет выпустить пулю, рука Веселова не дрогнет. На него можно было положиться, ему можно было доверять.

КамАЗ медленно подъехал к песчаным дюнам, где в засаде укрылся «Тарантул». Грузовик остановился — шофер заметил шипованную ленту на дороге. Байрам всегда выбирал удачную позицию — отряд расположился сразу за поворотом, возле большого, похожего на верблюда, бархана. Командир отрывисто скомандовал, и девять спецназовцев с дикими криками окружили КамАЗ. Это было целое представление, направленное на то, чтобы устрашить, сломить дух противника. Остальные бойцы вместе с Александром обеспечивали прикрытие.

В кабине сидело всего два человека. Представление, судя по всему, если и не доставило им удовольствия, то весьма впечатлило. Вид у них был совсем не воинственный, хотя напуганными они тоже не казались. Оба подняли руки в знак того, что не станут оказывать сопротивления. Один из мужчин что-то кричал неестественным тенором, должно быть, на фарси. Слов было не разобрать, но по интонации ясно слышалось, что человек молит о пощаде:

— Сдаюсь! Сдаюсь! Не убивайте!

Байрам, агрессивно вскинув автомат, подошел к кабине и резким движением распахнул дверь. Знаком показал, что сопровождающие груз должны выйти из кабины. При этом он, как обычно в таких случаях, выкрикивал жестокие азиатские ругательства и угрозы, чтобы подавить волю противника.

Мотор грузовика недовольно заглох. Из кабины проворно вылезли два иранца в традиционных накидках. Несколько молодых бойцов «отоварили» их прикладами и поставили на колени лицом к переднему колесу. Из широких одежд иранцев были извлечены два пистолета Макарова.

Плененые оставались спокойными и молчали, делая вид, что не говорят по-туркменски. Байрам достал большой армейский нож и поднес его к лицу водителя. Александр улыбнулся — их командир умел нагнать жути. Байрам наклонился к уху иранца и что-то быстро прошептал. Перед глазами пленника замелькал нож. Так играют палочками барабанщики рок-групп и военных оркестров — Байрам быстро двигал пальцами, и огромный острый кинжал крутился, словно юла. Байрам вновь шепотом задал какой-то вопрос. Иранец, зачарованный мельканием ножа в опытных руках спецназовца, одумался и залопотал по-туркменски. Александр внимательно прислушался, но сумел разобрать только обрывочные фразы:

— Нет… Не понимаю… Я ни при чем…

Голос иранца звучал несколько раздраженно. В ответ Байрам влепил строптивцу увесистую затрещину и заорал в ухо, не брезгуя самыми забористыми ругательствами. Раздражение пленника быстро сошло на нет, и разговор стал более продуктивным. К иранцу явно возвращалась память — запас туркменских слов у него рос с каждой минутой. Александр плохо понимал туркменский, но неплохо разбирался в языке жестов. Было похоже, что водитель, сопровождающий груз, выложил перед Байрамом далеко не все карты. Он говорил, что не знает, что именно везет в грузовике, что ему хорошо заплатили за то, чтобы без проблем довести машину до Ашхабада, и даже пообещали удвоить плату, если он не будет совать нос туда, куда не просят. Он нижайше просит сохранить ему жизнь. Он умоляет его не трогать его и груз, потому что от этого зависят жизни его домашних.

Байрам задумался и отдал очередной приказ. Иранцев еще раз обыскали и приказали им лечь на землю, положив руки на затылок. У пленников, несмотря на их заверения в миролюбии, нашлось еще по пистолету за пазухой и по ножу за поясом, а в кабине за сиденьем лежали два семизарядных карабина. Больше в машине никого не было.  Командир знаком дал понять, что операция прошла успешно, и Александр вместе с другими воинами вышел из засады.

Кузов грузовика представлял собой тентованный контейнер, изготовленный из какого-то титанового сплава. Байрам, связавшийся с начальством по рации, получил приказ проверить груз. Бойцы подняли иранцев и обошли КамАЗ сзади. Дверь контейнера была плотно закрыта и заперта на кодовый замок — недешевая защита! Иранцы отказались открывать кузов, объясняя, что не не знают нужную комбинацию и вообще о грузе им ничего конкретно не известно, хотя, конечно, они догадываются, что в контейнере не гуманитарная помощь. Байрам злобно оскалился, но применять нож в качестве аргумента убеждения не стал. Александр понял, что командир поверил пленникам. Что ж, у этого узкоглазого текинца хорошее чутье. Байрам отдал короткий приказ. Плотно сложенный боец из новеньких прикрепил к двери небольшой заряд на основе пластита и, отойдя на пять метров, нажал кнопку пульта дистанционного управления детонатором. Все отвернулись и зажали уши.

Короткий хлопок, и дверь была взломана направленным взрывом как раз в том месте, где был засов. Байрам лично подошел и медленно просунул руку в дымящееся отверстие. Лежащие на земле иранцы затряслись от ужаса. В глазах бойцов «Тарантула» зажегся неподдельный интерес... Командир уверенно отворил титановую дверь контейнера. Она не заскрипела и легко поддалась. Солдаты вытянули шеи, а иранцы стали жаловаться на своем языке Аллаху.

Взору Александра предстала фантастическая картина: внутри контейнера находились тысячи мешочков с порошком кремового цвета. На беглый взгляд здесь было не меньше четырех тонн героина. Байрам вытащил несколько упаковок с какой-то литературой, лежащих поверх груза. Это были ваххабитские листовки и брошюры на нескольких языках, в том числе на туркменском и на русском. Александр уже не раз видел подобную макулатуру. В ней утверждалось, что Аллах одобряет наркотеррор против неверных и принимает мусульман-наркоторговцев как религиозных бойцов, ведущих джихад. Байрам усмехнулся и с презрением бросил брошюрки на землю. Затем снова достал из ножен свой армейский клинок, отнявший много жизней, осторожно проткнул им один из пакетов, вытащил на кончике ножа немного кремового порошка и попробовал его на язык. Узкоглазое лицо Байрама сморщилось в довольной ухмылке:

— Бай-бо!

Он был хитер, этот текинец, очень хитер. Александр любил, когда Байрам так довольно ухмылялся. Это значило, что все идет, как и планировалось. Командир обернулся к подразделению, его морщинистое лицо лучилось радостью. С бойцами многоционального «Тарантула» Байрам всегда говорил по-русски — почти без акцента, хотя характерное туркменское шипение он никогда не скрывал:

— Вот так-то, братки! Хорош-ший груз! «Китайский белый»!.. Порошок самого высшего качества.

Солдаты снова заинтересованно повытягивали шеи, льстиво, но напряженно улыбаясь. Байрам медленно захлопнул дверь и с презрительной гримасой внимательно оглядел своих подчиненных, наблюдая, на чьих лицах проявится гниль алчности. Командир тонко чувствовал, откуда следует ждать неприятностей. Обычно он не дожидался, когда его скрытый враг «созреет», и наносил удар первым. В этом была его сила. От ухмылки Байрама не осталось и следа, губы сжались в обычной жесткой манере. Узкие щелки глаз лучились уже не радостью, а злобой, даже, пожалуй, злорадством.

— Ш-што?! Слюнки потекли? Так подотритесь! — солдаты еле слышно огрызались, но тем не менее смущенно отводили глаза в сторону. Связываться с Байрамом было себе дороже, и все это прекрасно знали.

Героина в КамАЗе было достаточно, чтобы на всю жизнь обеспечить семьи всех присутствующих, подарив родственникам до седьмого колена сытую и безбедную старость. Но Байрам жестко пресекал любые разговоры, касающиеся личного обогащения. Работа бойцов «Тарантула» и так хорошо оплачивалась...

— «Китайский белый»... — повторил Байрам себе под нос и задумался. Он отошел от КамАЗа на десяток метров, прихватив с собой рацию и пачку сигарет Camel, и сел на прогретую землю, подогнув ноги по-турецки. . Ему нужно было все обдумать.

Солдаты принялись тихонько переговариваться между собой. Им неплохо платили, но все же они пришли в подразделение защищать мирных людей от преступников, а не разбираться с конкурентами больших шишек. Это было заявлено официально и прописано в договоре найма. А если уж их и задействуют в подобных операциях, то пусть хотя бы делятся награбленным... Ведь здесь, в этом грузовике, хватит на всех! Спецназовцы хмурились, некоторые почесывали головы и будто бы случайно плевали в сторону Байрама. Командир молчал и, казалось, не обращал внимания на эти выходки. Обычный ропот. Пошушукаются и успокоятся. Так кому же принадлежит этот «китайский белый»?

Что-то здесь было не так. Александр и другие спецназовцы располагали лишь тем количеством информации, которое было необходимо для выполнения приказа, но Байрам знал достаточно, чтобы делать серьезные предположения и выводы. Министр не предупредил его о том, кому конкретно принадлежит груз. Вначале Байрам думал, что появилась новая криминальная группировка, желающая обогатиться на наркотиках. Быть может, ваххабиты или просто преступники. О своих предположениях он не распространялся: ну, конечно же, конкуренты! Мелкие банды, желающие оттяпать кусочек большого пирога.

Но увиденное превзошло даже самые смелые его ожидания: четыре тонны наркоты в титановом контейнере с кодовым электронным замком! Не похоже на криминальных новичков и даже на опытных наркоторговцев-талибов. Тем более что здесь в грузовике был готовый «розовый» героин, произведенный в лучших лабораториях Афгана. Не какой-нибудь грязно-серый таджикский суррогат. Этот сорт героина назывался china white, «китайский белый». Порошок лучшей переработки, высшего качества... К тому же бандиты вряд ли отпустили бы столь богатый груз безо всякого сопровождения. Пара нахальных иранских крестьян с пушками — не в счет. Под нестрижеными ногтями у них были целые залежи чернозема — не такие руки у профессиональных преступников.

Эти иранцы и впрямь ничего не знают. Без сомнения, они всего лишь подрядчики, быть может, должники, а их семьи находятся в заложниках у кредиторов. Так часто бывает: берут какого-нибудь проворовавшегося крестьянина, который еще и хороший отец, а потому не ударится в бега; дают ему машину с грузом и шанс освободиться от долгов. Такой крестьянин лучше убьет себя, чем выдаст хозяев. Да и знает он самый минимум…

Чутье редко подводило командира. Что-то здесь было нечисто.

Байрам отослал трех бойцов за машинами подразделения, стоявшими в пятистах метрах от места операции. Он уже не ухмылялся, он напряженно думал. Александр видел, что командир взволнован, курит чаще, чем обычно, и переговаривается по рации с начальством на повышеных тонах. Один из трех офицеров подразделения, старый лис Бурхануддин, хорошо разбирающийся в электронике, обнаружил в замке незаметный радиомаяк, включающийся при несанкционированном открытии дверей КамАЗа без набора кода. Кто-то уже наверняка засек местоположение «Тарантула». Кто-то, кому явно не понравилось, что взломали его машину с «китайским белым». Но Байраму не велено было покидать место операции. Спецназовцы остались ждать дальнейших распоряжений — судьба груза решалась на самом высшем уровне. А чего стоили их судьбы в большой игре?

...С момента остановки КамАЗа прошло уже около часа. Байрам нервничал все больше. Бойцы подогнали машины к КамАЗу, весь «Тарантул» собрался вместе. Солдаты сели в круг и пили зеленый чай, обсуждая всякую чушь, пытаясь подавить волнение. Паук притаился в пустыне, спрятавшись в тени КамАЗа с героином. Но «китайский белый» не несет ничего, кроме смерти. Небо было кристально чистым, и тарантул еще не видел занесенной над ним ноги Большого брата, который уже готовился раздавить его...

Александр с раздражением ощутил внизу живота неприятную тупую боль. Он еще не знал, что эта боль в конечном итоге спасет ему жизнь…

Вчера вечером капитан заглянул в холодильник и не нашел в нем ничего, кроме десятка яиц, купленных, наверное, еще в прошлой жизни. Александр с сожалением понял, что более съедобный ужин ему не светит. После одиннадцати в Ашхабаде не только не работали магазины — специальный указ Туркменбаши запрещал шуметь на улицах. Гуляние тоже не приветствовалось — Большой брат боролся с преступностью… Веселов решил не обращать внимания на тухловатый запах жаркого, рассудив, что его желудок должен справиться с несвежими яйцами, ведь это лучше, чем остаться голодным. Словно в подтверждение этих мыслей пустой желудок капитана издал тоскливое урчание. Преодолевая отвращение, Александр все-таки поужинал пережаренной яичницой. Тухлятина, конечно,  но бывало и хуже. По крайней мере, он заснул сытым... Однако теперь, на следующий день, за вчерашнюю сытость пришлось мучительно расплачиваться. Хорошо, что еще не прихватило во время самой операции.

Александр достал из походного армейского ранца несколько салфеток и зеленую фляжку с водой. Неловко улыбаясь, сказал Байраму, что отойдет за барханы по нужде. Командир сидел на походном стуле и теребил рацию.

Он поднял на Веселова свои узкие глаза, умудрившись еще и прищуриться:

— Смотри, не обделайся по пути! — спецназовцы засмеялись этой банальной шутке, но Александр не ответил — сейчас ему было не до того. Живот скрутило так, что он и в самом деле рисковал не добраться до края бархана. Долбаный весельчак Байрам! Он никогда не упускал возможности усмирить своих бойцов — не мытьем, так катаньем. Впрочем, наверное, это было правильно, хотя и не всегда приятно. — Возьми автомат, боец! — услышал Александр. Он всегда считал глупостью таскать за собой автомат даже в туалет, но для Байрама это было делом принципа. Поэтому слова командира не являлись пожеланием, это был приказ...

Александр все же успел добежать до края бархана, хотя он в том сильно сомневался. Облегчившись, он помыл руки водой из фляжки. Настроение сразу улучшилось, и он в очередной раз удивился, как мало надо человеку. Веселов уже хотел было возвращаться к отряду, но услышал звук, который не смог бы спутать ни с каким иным.

Сюда летела всем известная вертушка Ка-50. «Черная акула»! Сомнений не было.

Александр надел солнцезащитные очки и напряженно вгляделся в сине-желтое, почти зеленое небо. Километрах в пяти отсюда он ясно увидел приближающийся боевой вертолет, летевший с севера, как большая заблудившаяся стрекоза в поисках пищи. Александр понял, что вертолет здесь из-за груза. «Китайский белый» притягивал его, как магнит. Но кто летит в этом вертолете? Скорее всего, это люди из той же команды, что поставила радиомаяк. Хозяева груза. И вряд ли им понравились действия «Тарантула». Но что они смогут сделать? Кто они такие, чтобы идти против элитного отряда МВД Туркменистана?! Как они получат свой «китайский белый»?! На эти вопросы напрашивался вполне достойный ответ: они отберут товар, уничтожив «Тарантул» с воздуха. Александр напряженно поморщился: такой вариант развития событий выглядел весьма логичным. Пусть это звучало непатриотично, но МВД Туркменистана нельзя было назвать самой большой силой Средней Азии.

Вертолет быстро приближался. Выглядел он агрессивно и уверенно. Теперь уже было видно, что летит боевой Ка-50 с небольшими ракетными установками на борту. В Туркмении всего несколько таких. Выходит, этот груз принадлежит самому... Веселов вытер пот со лба — он не хотел даже думать об этом. Только бы пилоты не сглупили и не начали сдуру палить! Ракеты могут уничтожить их подразделение за считаные минуты. Но и Байрам далеко не дурак. Спецназовцы уже выстроились рядом с КамАЗом. Вряд ли хозяева будут рисковать грузом, тем более что в арсенале подразделения есть два гранатомета, а четверо из бойцов «Тарантула» — опытные стрелки, способные с легкостью сбить «вертушку». И все-же в воздухе сгустилась невидимая опасность.

Веселов судорожно вздохнул и сжал автомат. Не дай бог сейчас начнется заварушка с применением ракет и гранатометов! Вертолет наверняка обеспечивает прикрытие с воздуха, должны прибыть и какие-нибудь наземные силы — такова логика боевых операций. Словно подтверждая мысли Александра, в полутора километрах отсюда из-за бархана вынырнули сверкающие металлические спины нескольких джипов, в которых сидели бойцы с оружием. Капитан быстро взял себя в руки. Страх — самый главный враг в бою. Смелость, руководимая разумом, — лучший друг.

Александр взобрался на бархан и уже приготовился спускаться, но увидел, как Байрам сделал характерный решительный жест рукой. Ладонь командира властно остановила капитана, и он встал как вкопанный. Этот жест значил только одно: ты в резерве. Ляг, заройся в песок, прикрой нас, будь нашим ангелом-хранителем. Александр застыл на краю бархана... Байрам уже отвернулся, раздавая другие приказы. Вертолет и джипы приближались к КамАЗу почти синхронно.

Веселова уже могли заметить, поэтому он быстро упал и закопался в песок, оставив только голову в желто-песочной панаме и дуло автомата, из которого в любой момент мог выпустить очередь по противнику. Наверное, этого хотел от него Байрам, когда делал свой останавливающий жест. Сейчас не место и не время для сомнений, пусть все идет, как идет. Никто не сможет упрекнуть Александра в трусости или предательстве, никогда он не давал для этого повода...

«Вертушка» уже подлетела к КамАЗу и зависла над ним, как ворона, защищающая свое гнездо. Шум вертолета перекрывал все.

Бойцы «Тарантула» держались за панамы, чтобы их не сдуло нагнетаемым вращающимися лопастями ветром. Песок взметнулся огромным облаком, застилающим все вокруг. Тем временем к КамАЗу подъехало четыре джипа. Вертолет взмыл высоко в воздух и завис в нескольких сотнях метров над землей. Байрам отдал приказ занять позицию: тарантул принял боевую позу, готовый укусить любого нападающего, каким бы сильным он ни был. Рожки автоматов бойцов были полны смертоносного огненного яда.

Александр приготовился стрелять. Страх подсказывал ему затаиться, не выдавать себя. Но как тогда он будет смотреть в глаза людям? Нет, он не мог предать своих товарищей!

Из джипов выскочили люди в красно-черной форме. Они не кричали и не устраивали представление — их форма уже сама по себе говорила обо всем. Алескандр со страхом узнал приехавших: это были гвардейцы личной охраны Туркменбаши —элитное боевое подразделение «Каракурт». Отряд был сформирован только из чистокровных туркменов, сюда не допускались даже полукровки. Руководил «Каракуртом» двоюродный племянник Сапармурата Сердар Неязов, получивший в народе ироничное прозвище «туркмен-башка» за властолюбивый характер и тщеславие. Люди говорили, что в загородном доме туркмен-башки, словно во дворце иранского шаха, между пальмами ходят павлины и гепарды — «китайский белый» приносил ему немалую прибыль. К тому же Сердар любил всюду совать свой нос, что часто выглядело комично. Но сейчас всем было не до смеха: вид у двадцати гвардейцев был весьма агрессивный. Кроме того, в Туркмении мало кто мог осмелиться наставить оружие на туркмен-башку — фактически это означало подписать себе смертный приговор. С мстительностью Сердара могла соперничать только его собачья преданность великому родственику — Туркменбаши.

Вертолет проделывал странные фигуры, нарезая круги в километре от места операции, как будто пилоты хотели получить приз на каком-нибудь авиа-шоу. Все это придавало происходящему оттенок нереальности. Возможно, вертолет отлетел только для того, чтобы Сердару было комфортно: он не любил, когда пачкается его красно-черная форма. О самодурстве туркмен-башки также ходили легенды и анекдоты. Байрам всегда смеялся над «профессионализмом» «Каракурта». Но было кое-что, в чем гвардейцы превосходили бойцов «Тарантула» во много раз: нечеловеческая жестокость. Сердар равнялся на средневековых сельджуков с их «милыми» азиатскими казнями и жестоким обращением с пленниками. Лютых гвардейцев все боялись, очень боялись... Александр не знал, боится ли их Байрам. Что ж, сейчас и это станет известно...

«Вертушка» зависла вдали, готовая в любой момент спикировать на «Тарантул». Последним из головного джипа неторопливо вылез туркмен-башка Сердар Неязов, наряженный, как павлин. Александр заметил, как на солнце сверкнули золотые зубы Сердара. Как и многие богатые туркмены, он пожертвовал собственными здоровыми зубами, чтобы обрести червонный оскал, считавшийся признаком настоящей крутизны.

Бархан, где прятался Александр, находился всего в ста метрах от КамАЗа, как раз с той стороны, куда подъехали гвардейцы. Если понадобится, можно будет выпустить несколько очередей им в спину... Все-таки Байрам мудрый человек: настоящий воин не должен оставлять оружие. Воин всегда ожидает нападения. Сам командир никогда не расставался со своим ножом — именно поэтому он не любил летать на самолетах...

Сердар поднял руки вверх и громким голосом потребовал по-туркменски, чтобы бойцы «Тарантула» сдали оружие. «Каракурт» вел себя с позиции старшего брата. Байрам что-то ответил на требование, указывая на рацию, наверное, говорил, что должен вызвать министра. Вертолет, хоть и находился вдали, но заглушал звуки речи Сердара, однако кое-что Александру удалось разобрать: «китайский белый» принадлежит лично Туркменбаши, и министр МВД превысил свои полномочия; Байрам не сможет с ним связаться, потому как Туркменбаши вызвал его на ковер. «Каракурт» не будет лишать спецназовцев жизни, но заберет груз. Пусть «Тарантул» только сложит оружие — Сердар угрожающе указал на вертушку. Пусть Байрам отдаст приказ немедленно.

Командир понял, что без благословения Туркменбаши Сердар не стал бы так рисковать, разоружая «Тарантул». Он тяжело вздохнул: если об этом грузе знает сам Президент, придется повиноваться Сердару, вариантов нет. Сердце Александра бешено забилось — Байрам повелительным жестом приказал своим людям сложить оружие... Видавшие виды бойцы, один за другим, неуверенно скидывали свои автоматы. Затем на песок выпали ножи и пистолеты.

Сердар вновь улыбнулся, показывая золотую пасть. Александр вдруг понял, что сейчас произойдет. Улыбка туркмен-башки говорила о многом. Он ничего не говорил и не приказывал — только многозначительно улыбался. Гвардейцы «Каракурта» передернули затворы. Наступила гулкая тишина. Казалось, смолкло даже агрессивное тарахтение «вертушки».

Байрам неуверенно покачнулся: он тоже все понял... Медленно, словно гипнотизируя противника, он потянулся к автомату. Да, Байрам нарушил свой принцип — сложил оружие... но он не хотел сдаваться просто так. Если ему суждено умереть, он умрет, но только не как баран на бойне. Не таким образом… Зубы Сердара по-прежнему блестели на солнце.

Александр, подчиняясь какому-то неясному импульсу, залез правой рукой в карман и вытащил свой цифровой фотоаппарат. С трудом разобравшись в функциях, он выбрал в меню «видео» и расположил цифровик возле дула «калашникова». Затем нажал ok... Запись началась. Тишина сгустилась до предела. Александр зумом приблизил изображение. В кадре оказался ухмыляющийся Сердар Неязов, направляющий автомат на Байрама. Александр вновь нажал на минус: изображение начало удаляться...

— Аллаху акбар! — заорал Сердар, взорвав своим зычным баритоном тишину, и первым нажал на спусковой крючок. Бойцы «Каракурта» тут же подхватили, стараясь что есть мочи:

— Аллаху акбар! Аллаху акбар! — они кричали так, будто хотели заглушить грохот выстрелов. На Байрама с товарищами обрушился ураган пуль. Это был настоящий огненный фейерверк, жертвоприношение, смертельный укус «черной вдовы»... Гвардейцы, яростно оскалив зубы, словно впали в какое-то радостное средневековое буйство, их крики слились с автоматными очередями. Александр не вполне осознавал происходящее, руки его тряслись, поэтому он оставил фотоаппарат на песке и вернул указательный палец на крючок. Сволочи! Гады! Сейчас он им покажет!.. Капитан хотел было нажать на спуск, но безвольно сник.

Что он мог сейчас сделать?

В рядах гвардейцев Веселов заметил того самого наркомана, которому Байрам отрезал палец. Тот лютовал больше всех. По слухам, он сумел добиться благосклонности туркмен-башки, давно мечтавшего расправиться с «Тарантулом» — опорой старого министра МВД, его давнего соперника за влияние на Туркменбаши... Вдруг Александр увидел, как лежащий на земле окровавленный Байрам дотянулся до автомата и выпустил очередь в беспалого предателя. Тот был сражен наповал, но и сам Байрам в ту же секунду превратился в кровавое месиво, начиненное пулями. Гвардейцы продолжали стрелять, даже видя, что он уже мертв. Кровь и кусочки тела командира разлетались в разные стороны. Зрелище было ужасным. Но мудрый Байрам погиб, как и хотел, — прихватив с собой на тот свет врага.

Александр впервые чувствовал столь сильный страх. Он никогда не думал, что способен на такое: испуг, паника и почти предательство… Но что он мог сейчас сделать? Повторить судьбу Байрама?! У Байрама не было выбора, а у него есть. Он может спасти свою жизнь и даже отомстить… Да, он должен выжить. Байрам бы его понял и одобрил.

***

Крики и выстрелы заводили гвардейцев почище любого наркотика. «Каракурт» во всей красе показал свое вероломство и первобытную злость. Гвардейцы перезаряжали автоматы и продолжали стрелять. Это длилось почти вечность. Когда агонизирующий тарантул поник и перестал шевелиться, они подошли поближе, добивая раненых. Иранцев постигла та же участь. Они никогда не вернутся к своим семьям.

«Вертушка» покачалась в желто-голубом, почти зеленом небе и полетела обратно на север. «Черная акула» не не укусила никого, ее смертоносные зубы не понадобились. Хитрости и подлости Сердара оказалось достаточно, чтобы уничтожить «Тарантул». После грома выстрелов в пустыне воцарилась необыкновенная тишина, нарушаемая только стрекотом винтов удаляющегося вертолета. Перед тем как улететь, пилоты сделали еще несколько фигур. Александр буквально почуял их животную волчью радость. Удовлетворенные гвардейцы молча стояли несколько минут, приходя в себя после этой расправы — не первой и не последней в их жизни. Песчаное облако стояло над трупами. Гвардейцы с горделивым смехом, обжигаясь, трогали пальцами раскаленные дула автоматов.

Сердар, вновь сверкнув зубами, отдал несколько распоряжений. Гвардейцы принялись обыскивать тела погибших и грузить оружие в джипы. Они, радуясь трофеям, хлопали ладонями по машинам «Тарантула», любовно поглаживали гранатометы и оживленно переговаривались. Затем начали закапывать трупы в песок.

Фотоаппарат прекратил запись: закончилась память на флеш-карте. Александр, наконец, стал приходить в себя. Произошло нечто не поддающееся анализу: элитное подразделение МВД Туркменистана было расстреляно. У капитана защемило сердце. Он вспоминал своих боевых товарищей, повседневные разговоры и дружеские шутки. Подразделение было для него всем. Они были семьей для него. Так, в скорби, прошло минут десять. Александр даже не думал о том, что делать дальше — мир перевернулся, и жизнь потеряла всякий смысл.

Внезапно один из гвардейцев указал на край бархана, где он укрывался. Гвардеец закричал, указывая рукой в его направлении. Вот черт! В их рядах появилось некоторое оживление похожее на замешательство. Неужели заметили?! Александр засунул цифровик за пазуху и покатился с бархана вниз. Сердце бешено колотилось в груди. Автомат остался лежать на вершине бархана, легко присыпанный песком. Капитан быстро нашел удобное место и врылся в землю как крот. Страх сделал за него все, а он лишь удивлялся собственной ловкости. Но шансы выжить у него были минимальными. Остается расчитывать только на непрофессионализм «Каракурта» и на божественное провидение. Капитан стал читать про себя молитву.

Два гвардейца взошли на край бархана, где он недавно лежал, и нашли его автомат, старенький АКМ. Они поняли, что здесь кто-то скрывался, наблюдая за расстрелом. Почему они все-таки не продолжили поиски, осталось для Александра загадкой. Гвардейцы просто взяли и ушли, как будто Бог, в которого он не верил, как и Байрам, все-таки ответил на его молитвы.

Он ни за что бы не догадался, что причиной его неожиданного спасения был героин. Именно два посланных туркмен-башкой на край бархана гвардейца закрывали камаз изнутри и украли один пакет с порошком кремового цвета. Они иногда нюхали героин и не устояли перед соблазном поживиться халявной наркотой, тем более, что в машине был китайский белый... С нечеловеческой жадностью дорвавшихся наркоманов, они незаметно проглотили какое-то количество порошка с водой, чтобы открыть себе двери в героиновый рай...

Поэтому теперь на краю бархана гвардейцы в темных очках безразлично почесывали щеки и смотрели на автомат и на след от скатившегося тела: они кайфовали. Что это такое на песке? Здесь кто-то был, или это просто след — очередная картинка их счастливого сна наяву?

...Китайский белый уже превратил для них пустыню в рай... Обиталище джиннов и красавиц-гурий... Фантазии увлекали за собой сознание, гурии с подведенными черным маревом большими сверкающими счастьем глазами манили гвардейцев в небесные обители. Гурии в розовом белье курили опий на зеленых простынях. Стоит ли теперь обращать внимания на всякую чепуху? Подумаешь, след... Наверное... это... наверное... просто след... след, которому не стоит придавать значения... Сбежавшая гюрза, ускользнувшая в нору от когтей ястреба... Всемогущий Аллах сохранил ей жизнь, значит, и они не имеют права ее отнимать... Пусть она растворится в пустыне, ведь она уже беззубая. Гвардеец подобрал автомат и повесил его на плечо. Беззубая змея — безопасна.

Наркоманы переглянулись: они друг друга поняли. Гвардейцам нужно было скрыть героиновое опьянение от командира. Он бы не отрезал им пальцы, поскольку они были его дальние родственники, но за кражу пакета с китайским белым мог бы наказать — жестоко избить в присутствии других. Он это умел! Поэтому зачем привлекать к себе излишнее внимание?

Сердар уже окрикнул гвардейцев, его фиксы блестели на солнце как крупинки золота в песке старателей. Они в ответ закричали, что никого здесь нет, только чей-то автомат и медленно спустились к камазу. Им было уже не до чего, как и Сердару, подсчитывающему в уме барыши от продажи героина... Гвардейцы собрали трофеи, закопали тела погибших в песок и стали готовиться в обратный путь.

Так китайский белый спас жизнь Александру Веселову, который лежал зарытым в песке более часа. Капитан подождал, пока совсем утихнут моторы удаляющихся автомобилей, выполз из-под толщи песка как гюрза, сбежавшая от ястреба; стряхнул трясущимися руками песок с формы и побежал... Он бежал очень долго, он даже и не знал, что способен на такое...

... Он бежал, пока не упал и в первый раз не смог встать... Веселов лежал на земле без мыслей, без движения, пока не услышал звуки подъезжающего уазика. Гвардейцы?! Будь что будет!

Он медленно приподнялся на локтях, всматриваясь в дорогу, и почти сразу же потерял сознание.

Максим с Павлом прибыли в Германию ранним утром. Из Вены в Ганновер они долетели на небольшом реактивном самолете. Оборудование с собой не брали, поскольку Туранов категорически отказался говорить не только в камеру, но даже на диктофон.

Над полем аэропорта дул сильный боковой ветер, поэтому посадка оказалась сложной. Когда самолет наконец приземлился, пассажиры захлопали в ладоши — и не потому, что выказывали восхищение мастерством пилотов, а прежде всего от радости, что все закончилось. Из аэропорта Кожин позвонил Бабаджану Туранову и договорился о встрече.

Туранов — черноволосый туркмен с европейскими чертами лица — жил вместе с сестрой в небольшом частном домике на Брауншвейг-штрассе, куда журналисты доехали на такси. Открыл дверь сам Бабаджан. Он выглядел слегка уставшим от жизни, печальным и смирившимся со своим изгнанием.

Туркмен говорил по-русски без акцента, тихо и осторожно. По стилю его общения можно было предположить, что он вырос в интеллигентной семье и получил хорошее образование. Гости и хозяин тепло поздоровались и обменялись любезностями. Пройдя в кабинет Туранова, Кожин осторожно оглядел комнату: ничего лишнего. На поверхности большого стола, рядом с портретом жены и детей, стоял туркменский флаг — черный, на вертикальной красно-бордовой полосе у древка изображены пять национальных ковровых гёлей1, рядом белый полумесяц и пять звезд. Даже по этой детали Кожин понял, что Туранов тосковал по своей родине.

СНОСКА 1 Гёль — базовый элемент орнамента туркменского ковра. Каждое племя имеет свой гёль, по которым и классифицируются ковры. По мнению большинства исследователей, каждый гёль отражает в зашифрованной форме тот или иной мифологический сюжет.

В общем, здесь царила скромная, но очень аккуратная обстановка. Сестра Бабаджана — миловидная женщина лет тридцати пяти с искренней улыбкой на лице — сварила кофе, потом попрощалась с журналистами и братом и ушла на работу — она работала в одной топливодобывающей компании.

Бабаджан Туранов сложил руки в замок, его улыбка померкла.

— Мы с Зульфией живем здесь уже несколько лет. Германия стала для нас вторым домом. Хотя не прошло ни одной ночи, чтобы мне не приснился Ашхабад, — глаза туркмена скорбно блестели. — Зульфие здесь, вообще-то, нравится, она прекрасно владеет немецким, встречается с одним баварцем из руководства компании... Их отношения развиваются, может быть, выльются и во что-то серьезное. Правда, не нравится мне эта европейская свобода: свободная любовь, гей-парады и прочее... — Он поморщился. — Сестру это все не так коробит. Ну а мне бы, конечно, хотелось вернуться на родину, к своей семье. Но пока там в школах преподают «Рухнаму» и правит действующий Президент, это для меня невозможно.

— Сочувствую вам, — Кожин кивнул головой. — Трудно понять человека, самому не побывав в его шкуре, но, думаю, все это действительно тяжело.

— Да... Тяжело... — Бабаджан устало вздохнул и неожиданно поменял модальность общения: — Чему же я обязан вашему появлению в моем доме? — Туранов смотрел настолько бесхитростно, что Кожин на секунду поверил, будто он и вправду ничего не знает о цели их визита.

Павел отхлебнул из чашки:

— О! Неплохо-неплохо... Хороший у вас кофе, господин Туранов.

Туркмен загадочно улыбнулся. Было видно, что он испытывает к журналистам симпатию.

— Я всегда покупаю настоящую бразильскую арабику безо всяких примесей. Здесь, в Ганновере, есть один очень хороший специализированный магазин кофе. Очень хороший, уверяю вас. Мне нравится кофе, даже больше — я настоящий поклонник этого напитка, — он опустил глаза. — Хотя у нас на родине предпочитают зеленый чай. Но я обещал себе, что буду пить чай, только когда вернусь в Ашхабад. А пока я в Германии, я поклонник кофе... Ну ладно, вернемся к нашим баранам, — Туранов приготовился слушать.

Кожин улыбнулся в ответ.

— Итак, мы приехали для того, чтобы выяснить некоторые детали вашего пребывания на посту замминистра Туркмении. В двух словах: знаете ли вы о трафике афганских наркотиков?

Бабаджан напрягся. Знал ли он о трафике героина? Еще как знал. Старый министр МВД Туркменистана боролся за этот богатейший источник легких денег с главой КНБ. Распад Союза для Туркмении не был столь болезнененым, как для других среднеазиатских стран. Страна быстро вышла на четвертое место в мире по добыче природного газа, а в шельфе Каспия таилось немало нефти высокого качества. К тому же жителей в стране было всего-то около трех миллионов. У Туркмении было будущее… Бабаджан прикрыл ладонью рот. Нет, не так нужно думать: у Туркмении есть будущее. Туркмен вытер уголки губ и начал рассказывать:

— Нельзя сказать, что схему трафика афганских наркотиков придумали сами туркменские чиновники. Как и схема приватизации в России, она была создана и обкатана западными спецслужбами. На наших баев стали выходить люди с Запада, готовые проинвестировать проект и наладить поставку. Один доллар, вложенный в наркобизнес, приносит сто долларов прибыли, — Бабаджан виновато посмотрел Кожину в глаза. — Вы же знаете это: наркотики — самый прибыльный бизнес на свете. И если нефть с газом еще как-то учитываются, то наркодоллары оседают сразу в карманах чиновников, безо всяких налогов...

Туркмен задумался, он осторожничал. Максим с Павлом понимали это и позволили ему погрузиться в воспоминания…

Бабаджан участвовал в наркобизнесе наравне с другими и получал свою долю пирога. Он часто ездил вместе с семьей отдыхать в Эмираты, где останавливался в одном из самых дорогих отелей. Роскошь, которой были окружены члены королевской семьи Саудов, застила ему глаза. И теперь он сам хоть в чем-то мог подражать Саудам. Еще недавно советский партийный функционер среднего звена, Бабаджан Туранов становился богатым баем, купающимся в деньгах. Жизнь дала трещину неожиданно. В самый разгар борьбы между КНБ и МВД за контроль наркотрафика он поссорился с молодым племянником Туркменбаши Сердаром Неязовым, который возглавлял в ту пору антитеррористический комитет при Президенте и был на стороне КНБ. Они повздорили, и эта ссора оказалась роковой в карьере Туранова. Однажды вечером, вскоре после той словесной перепалки, к Бабаджану заехал министр МВД, который предложил ему срочно вылететь в Германию, где уже десять лет жила его сестра. Министр предупредил, что КНБ готовит на Туранова обвинение в государственной измене, и сказал, что нельзя терять ни минуты — с посольством Германии он уже договорился, так что Туранову быстро откроют визу, а членов его семьи, жену и детей, министр отправит за Бабаджаном следом, когда тот обустроится в Европе. Сердар бы его в покое не оставил, поэтому Бабаджан последовал совету старшего товарища и отправился в Германию, думая, что все это временно.

Туранов попросил здесь дипломатического убежища, которое ему предоставили. Но с семьей воссоединиться так и не удалось: КНБ по поручению Сердара задержало его жену Гульшат по подозрению в шпионаже. Ее держали в тюрьме несколько месяцев, затем отпустили под подписку о невыезде. Туранову намекнули, что с его семьей ничего плохого не случится, но лишь в том случае, если он не будет высказываться против режима Туркменбаши и не станет давать интервью иностранным журналистам. Разве у него был выбор? Раз в неделю он звонилжене и спрашивал о ее делах и здоровье, о детях и родственниках. Она всегда говорила, что все у них хорошо, старалась выглядеть оптимистичной и бодрой. Но Бабаджан слишком хорошо знал Гульшат. По хрипоте в голосе и некоторым другим неприметным деталям он догадывался, что она живет не так уж и хорошо. Ее телефон, конечно же, прослушивается КНБ, поэтому она не может пожаловаться ему, как плохо приходится ей и детям. На нее давят, ей угрожают. А он ничем не может ей помочь. Безвыходная ситуация! Мало того — сглупи он сейчас, Гульшат снова окажется за решеткой, а детей поместят в какой-нибудь приют. И это в лучшем случае — в Азии не считают, что дети не в ответе за грехи своих родителей. Азиатская месть всегда жестока, и от нее часто страдают члены семей тех, кому хотят отомстить. Туранову пристало быть осторожным в словах и поступках, но сидеть сложа руки он тоже не мог — ведь он мужчина, глава семьи. В деньгах Бабаджан пока не нуждался — помогали некоторые богатые московские туркмены, не любившие Туркменбаши. Оппозиция у Туркменистана была, но время для активного сопротивления еще не пришло.

Бабаджан Туранов осторожничал... Журналисты это понимали. Туркмен пригладил волосы и отхлебнул кофе.

— Максим, прежде чем мы продолжим разговор, я хочу еще раз напомнить вам, что мое имя не должно нигде всплывать, это очень опасно для моих родных. Вы меня понимаете?

Максим с Павлом согласно покивали головами:

— Да-да. Мы все понимаем.

— Тогда слушайте, — Бабаджан тяжело вздохнул. — Торговля героином началась в начале девяностых. До этого на рынке продавалась мешками маковая соломка или опий-сырец. Наркоманов было немного, все больше ворье и солдаты. Всем этим занимались какие-то жулики. Милиция отлавливала продавцов и наркоманов — тогда не очень-то разбирали, кто есть кто. С приходом на рынок героина все изменилось. Торговать стали уже не жулики, а серьзные государственные структуры. И все стало намного серьезней. Я тоже участвовал в некоторых делах, связанных с героином. Думаю, мне до смерти не отмыться от позора… — он замолчал.

— Куда направлялся и направляется туркменский героин, господин Туранов?

— Конечно, в Россию — это один из самых крупных рынков наркоты в мире.

— Знаете ли вы, как организована сеть сбыта героина в России?

— Сеть по России? Этим занимался КНБ, но кое-что я тоже знаю. В каждом крупном российском городе — областном центре — есть специальная квартира, служащая складом для наркоторговцев. Наши люди налаживали связи с местным криминалитетом и старались купить участковых и оперативников из отдела по борьбе с наркотиками. Те ловили цыган с маковой соломкой и «травой», пока наш героин спокойно завоевывал рынок. Из оптовых складов-квартир героин распространялся по всей области. Есть три человека в России, которые координируют весь процесс, они занимают посты в администрациях крупных городов. Один из них смотрящий по Кавказу и Югу России, другой — по Сибири, а третий, самый главный, сидит в Москве. Он курирует Москву, Санкт-Петербург, Север и центральную область России. Там больше всего наркоты. Насколько я знаю, КНБ планировал наладить поставку героина в Европу через Санкт-Петербург. Этот канал существует уже давно — латвийский канал, если вы знаете. Но этот наш куратор из Москвы работает с питерцами, от них же идет в Россию кокаин и «экстази», и организовать стабильную поставку героина в Европу — голубая мечта наших баев.

— Вы знаете имена этих кураторов?

— Н-нет… — Бабаджан потер лоб. — С Россией имел дело только КНБ. Нашей задачей как войск МВД было обеспечение безопасности машрута Кандагар–Ашхабад. — Бабаджан взял в руки карандаш и стал что-то чертить на листке бумаги. — Смотрите... Из Афганистана героин проходит через Иранское нагорье. Иранские войска или полицейские редко патрулируют эти горные дороги. Но мелкие банды иногда хотят урвать куш. Впрочем, по территории Ирана груз перевозить спокойней, чем по Афганистану, где сам нечистый ногу сломит. Маршрут уже достаточно хорошо известен. Мы работали с иранскими и афганскими туркменами, которые были в доле.

Цена героина от Кандагара до Ашхабада вырастает в четыре раза. Уже в Ашхабаде грузом занимался КНБ. Насколько мне известно, центром оптовой торговли наркотиками в Туркменистане является город Мары. Там каждый второй с этим связан, — Туранов задумался. — Ну, может, каждый третий или четвертый. Многим приходиться вставать на этот скользкий путь. Оттуда, из города Мары, наркота идет в Казахстан, а потом и в Россию.

— Мары? — Кожин нахмурился, что-то припоминая. — Я что-то об этом слышал. А вы хоть что-нибудь знаете о туркменской наркосети в России? Хоть что-нибудь? Какие-нибудь имена, факты... Что может послужить информационым поводом для нашей программы.

Бабаджан печально улыбнулся.

— Вы не забывайте, что я живу в Ганновере уже три года. За это время много воды утекло. Единственное, что могу сказать, — счет идет на десятки тонн. Ах, да! Этого главного куратора по Москве называли у нас почему-то Золотым. Кличка у него, что ли, была такая.

— Надо же… Золотой? — в свою очередь улыбнулся Кожин. — Что-нибудь еще знаете о нем?

Туранов не улыбнулся в ответ, показывая, что он не шутит, и что из его уст исходит истинная правда, подобная «Рухнаме»:

— Наркобаи всегда называют друг друга по кличкам. Один раз я слышал в приватной беседе, что Золотой вроде бы занимает какой-то пост в московской мэрии. Он покупает чиновников и милицию и налаживает поставку в Туркмению уксусного ангидрида, который идет дальше в Афганистан для производства героина. Поэтому на товар, поставляемый нам, афганцы дают тридцатипроцентную скидку.

— Интересно-интересно. А вы, может быть, знали полковника Байрама Аннакулиева?

— Конечно! Только вот — почему знал? — удивился Бабаджан. — Знаю. Или что? С ним что-то случилось?

— Полторы недели назад начальник личной гвардии Туркменбаши Сердар Неязов отдал приказ расстрелять оперативное подразделение «Тарантул». Все мертвы.

Туранов осторожно поднял глаза.

— Все?!

— Да-да. Все погибли. «Тарантул» задержал КамАЗ с героином высшей пробы на ирано-туркменской границе. Пока суд да дело, подъехал Сердар с гвардейцами. Они разоружили бойцов и расстреляли их всех. Вы как-нибудь можете это прокомментировать?

Туранов вытер пот со лба и немного помолчал.

— Наверное, могу. Очевидно, это последний этап разборок между Сердаром и действующим министром МВД. Восток, как вы наверное догадываетесь, дело тонкое. «Тарантул» был опорой нашего министра. Теперь его потихоньку оттолкнут от бизнеса. Это плохо, потому что министр покровительствует моей семье… Сердар всегда говорил, что везде в мире наркотиками занимаются спецслужбы, а милиция должна заниматься преступностью. В проекте Red flower это прописано черным по белому. Спецслужбы на особом счету, а если тень падает на милицию, это бьет по имиджу государства. КНБ, мол, имеет большие возможности для проворачивания подобного рода операций. Сердар имел — не знаю, возможно, имеет и сейчас — большое влияние на Президента, и его за глаза называют «героиновым» министром Туркмении. Думаю, уже одно это о многом говорит.

— Да уж. Это точно, — Максим задумался. — Как вы считаете, насколько сильна туркменская наркомафия? Может ли она пустить щупальцы в Россию? И что такое Red flower?

— Конечно, может. Россия в этом отношении новый рынок, в отличие от Америки и Европы, где героин появился еще в восьмидесятых, — Туранов замялся. Он не знал, стоит ли говорить о том, что уже давно тревожило его душу. Эта информация была настолько сенсационной, что в нее вряд ли кто-нибудь поверит. Но он все же решил рассказать. Пусть Максим хоть немного получше узнает, с чем имеет дело:

— Понимаете, через несколько лет после распада СССР новообразованным спецслужбам среднеазиатских стран были присланы письменные предложения включиться в международную торговлю наркотиками. Это так называемый проект Red flower. Там, в этих письменных предложениях, были номера телефонов и некоторые инструкции. Предложение рассылала некая фармакологическая фирма Paradise +. Мол, необходимо поставлять алкалоиды опия для медицинских целей в ведущие клиники Европы и Нового Света. Проект Red flower щедро финансировался фирмой Paradise +, которая обещала оказать на первых порах большую помощь. Внешне все выглядело благопристойно, но наши, конечно, прочухали, что дело идет о торговле наркотиками, и вполне осознанно включились в проект. «Инвесторы» снабжали спецслужбы современнейшей техникой: GPS и спутниковая связь, радиомаяки и оборудование для нарколабораторий.

Насколько я знаю, курирует международную наркомафию разведка Ее Королевского Величества МИ-6. Наркодоллары — основной источник ее финансирования. Мне самому ничего не известно о том, как эта международная сеть функционирует. Но функционирует она прекрасно, все отлажено до мелочей. Спецслужбы обладают целым рядом особых полномочий, которые и помогают им вести наркоторговлю. Основные средства идут на покупку нового оборудования, на перевооружение и прочую оснастку, значительная часть оседает в карманах генералов, кое-что перепадает и чиновникам. И это кое-что составляет миллионы долларов. Бюджет Туркмении от наркоторговли ничего не теряет, а КНБ становится серьезной службой, наравне с европейскими, мощной и модернизированой. Мне об этом мало что известно, но я знаю, что только с помощью спецслужб можно наладить гигантскую сеть наркоторговли, прибыль от которой исчисляется миллиардами долларов. — Туранов помассировал веки. — Есть, конечно, и побочные эффекты: с каждым годом число больных наркоманией внутри самого Туркменистана растет.

Соответственно растет заболеваемость СПИДом, гепатитом, увеличивается преступность, и так далее. Цена героина в Мары и цена на него же в Москве значительно разнятся. Легче купить зелье и легче добыть деньги... — он помолчал. — Я ведь тоже замазан в этом, Максим, я пал душой, когда согласился заниматься наркотой. К быстрым деньгам быстро привыкаешь, черствеешь сердцем и уже ничего не можешь видеть — плач матерей и жен тебя не трогает. Оттого, видимо, Всевышний и покарал меня, разлучив с семьей, — Туранов опять замолчал. Журналисты не пытались включиться в разговор, понимая его скорбь. — В Россию идет три основных канала наркоторговли. Основной — через Таджикистан.

Поставщиками являются талибы. Узбекистан после смерти генерала Дустума надолго выключился из серьезной игры. И, наконец, Туркменистан — самая стабильная среднеазиатская держава. Трафик героина здесь не такой большой, но зато такой же стабильный, как и сама страна. Основные конкуренты туркменов — азербайджанцы, которых в северном Иране проживает больше, чем в самом Азербайджане. И к нам, и к ним товар идет через Иранское нагорье. Насчет турецкого коридора в Европу мне почти ничего не известно. Знаю только, что основная наркострана Европы — это Косово, откуда героин распространяется по всем странам континента. После оккупации Афганистана войсками союзников количество производимого героина выросло вчетверо. Проект Red flower стал приносить огромную прибыль. Нарколобби присутствует во всех крупных странах мира. Что же касается моей родины, то вы уже поняли, что там никакого лобби и не требуется… — Бабаджан прокашлялся. — Вас еще что-нибудь интересует? Вы хотите делать программу о наркотрафике вообще или только о Туркмении?

Максим не медлил с ответом.

— Мне бы хотелось сделать программу конкретно о Туркменистане и о транзите героина в Россию. Как бы вы посоветовали нам начать?

Туранов задумался.

— Если хотите получить хорошую «картинку», вам лучше отправиться в Мары — это настоящий центр наркоторговли. Туда идут автомобильные караваны за героином, опием и гашишем из Грозного, Астаны, Нальчика, Красноярска и многих других городов. КНБ контролирует наркоторговлю и охраняет наркобаев. Таможня и приграничная милиция вся куплена. Каждый желающий может приобрести там партию героина на сумму не ниже десяти тысяч долларов. Мары — словно огромный рынок. Не нужно ни рекомендаций, ни предварительных звонков, просто ломитесь в любые двери, и наркобаи вам отворят. Но нужно учитывать, что всех клиентов «пасет» КНБ. В распоряжении тайной полиции штат опытных сотрудников и современное оборудование. Новичков они «кидают», шпионов — убивают. Хотя кому охота за ними шпионить? Но все равно — вам лучше перейти границу нелегально. Каждого подозрительного гостя берет на заметку КНБ. А вы, Максим, более чем подозрительный гость. В казахском ауле Быль-чак на границе с Туркменией живет один мой друг, Абай — мы вместе учились. У него вы сможете остановиться. Он мне не откажет и поможет вам, как говорится, чем сможет. Я хочу, чтобы вы еще передали ему немного денег от меня. Он поддерживает мою семью и здорово при этом рискует. Абай — хороший человек. Случись что, он вас не сдаст.

— Значит, нам нужно в Мары? — Кожин смерил Туранова подозрительным взглядом. — Вы уверены, что это верный путь?

Туранов ухмыльнулся.

— Если хотите увидеть лицо нашей наркомафии, вам нужно ехать туда.

— Хорошо, — Кожин и Муравлев переглянулись. — А как вы думаете, каэнбэшники пойдут на то, чтобы убрать нас, если мы нароем что-нибудь стоящее?

Туранов скривил уголки губ.

— Трудно сказать. Если попадете в Мары, действуйте по ситуации, но помните, что КНБ не остановится ни перед чем, — лицо Туранова стало очень серьезным. — Никому не говорите обо мне! Это пострашнее, чем советское КГБ. В Туркмении люди просто пропадают или годами гниют в казематах по сфабрикованным обвинениям. Пытки и убийства для каэнбэшников — обычное дело. Может, с вами они так не поступят, но стопроцентной гарантии дать не могу.

— Ладно, Бабаджан. Вот только пойдут ли с нами на контакт без чьей-либо рекомендации?

— Пойдут, если хорошенько постараться. Я же говорил вам, что новичков они «кидают», а шпионов убивают, но любых потенциальных покупателей героина привечают. Это же их бизнес. Поймите меня правильно: Мары — это огромный среднеазиатский рынок наркоты.

Кожин нахмурился.

— Тяжелая будет у нас задача.

— Да, тяжелая. Во всяком случае вы сможете сделать контрольную закупку или договориться о ней. Но помните, если КНБ сядет вам на хвост, шансы отделаться легким испугом у вас очень малы. Туркмения — стабильный партнер России. И ваша смерть ничего не изменит. Поэтому будьте осторожны, — Туранов достал из стола какой-то пакет. — Здесь адрес и телефон моего друга. Абай — хороший человек. Но даже ему не говорите всей правды. Заплатите немного денег, и все будет в порядке. Еще в этом конверте карта — я отметил на ней несколько основных маршрутов, по которым афганский героин привозият в Туркмению. Я давал уже эти данные кому надо, может, и вам пригодятся.

Максим взял со стола пакет Туранова и благодарно поклонился.

— Спасибо за помощь.

— Не за что, не за что. Чем быстрее падет режим Туркменбаши, тем мне же лучше. Но, как мне кажется, падет он только с его смертью.Тогда я смогу вновь увидеться с Гульшат и детьми, а пока... пока вот так… — Бабаджан выглядел усталым, и было заметно, что он хочет уже закончить разговор. Напоследок Бабаджан очень серьезно и громко произнес:

— Перед тем как драться, узнайте имя своего соперника.

— Что? Зачем это? — удивился Кожин.

— Старая туркменская мудрость. Ведь, если соперника зовут Чары, Бяшим или Алты, это означает, что он четвертый, пятый или шестой мальчик в семье. А иметь дело с несколькими братьями, которые могут прийти на помощь, уже гораздо сложнее, — господин Туранов улыбнулся. — Не переоценивайте свои силы. Но это я так, в своем духе… — он положил руки на стол. — Вы говорите, что уже завтра утром улетаете из Ганновера. Что сегодня будете делать?

Максим с Павлом переглянулись:

— Осмотрим достопримечательности.

— Сходите в Большой сад, я люблю там прогуливаться. Мне почему-то Гросс-Гартен немного напоминает родную Фирюзу под Ашхабадом. Не знаю, увижу ли я еще свою родину и семью? — Бабаджан Туранов задумался. — Действительно, не знаю...

В кишлаке возле города Мары они сидели уже трое суток, ожидая, когда на них выйдут наркодельцы. Два журналиста — Максим Кожин и Павел Муравлев — и еще один человек — Ринат Азимов, агент Кожина.

Ринат согласился быть проводником у журналистов. Долго уговаривать его не пришлось. Максим познакомился с ним еще во время создания программы «Трафик». По национальности Ринат был татарином, но родился и долгое время прожил в Туркмении, поэтому знал местные обычаи и законы. Ринат даже женился на турменке; у них была трехлетняя дочь.

Брат Рината Тагир раньше торговал наркотой в Самаре, впаривая с «оптовой» квартиры кулябский и азербайджанский героин разным мелким барыгам — потрепанному нуждой и кумарами криминальному сброду, половина из которых была у ментов в кармане. Теперь он сидел на зоне, кляня себя за глупость и беспечность к собственной жизни. Тагир оказался типичной «жертвенной коровой». хотя сам он об этом не знал.

«Жертвенные коровы» — термин из нутра самой наркомафии. Время от времени наркодельцам и коррумпированым властям необходимо выдавать закону каких-нибудь торговцев, чтобы в обществе создавалась видимость борьбы с наркомафией. Милиции нужно делать статистику, а преступникам — гасить конкурентов и избавляться от зажравшихся мелких дельцов, требовавших увеличения своей доли в общем бизнесе.

До учреждения в России такой службы, как Наркоконтроль, борьба с наркомафией в основном носила характер «заклания жертвенных коров». Крупные наркоторговцы обычно сотрудничали с небольшими цыганскими ОПГ (организованными преступными группировками) и нанимали мелких оптовиков и сбытчиков, которых сами же и «сливали» милиции, как отработанное топливо. То и дело в средствах массовой информации проскакивали сообщения о том, что были пойманы пацаны с сумкой анаши или какой-нибудь безработный, сидящий в раздолбанной «девятке» на центральной площади города, пытался сбыть полкило кокаина. «Жертвенные коровы» обычно оказывались конкурентами каких-нибудь более пронырливых сбытчиков, сумевших договориться с милицией, или страдающими от безденежья одиночками, которых нужда заставила встать на скользкий путь наркоторговли.

Так дела обстояли много лет. Впервые за амбициозную задачу искоренения наркомафии взялся Госнарконтроль. Костяк этой службы составили молодые генералы из недавно расформированной налоговой полиции. Они служили благородной цели, но их работа была невероятно сложной, потому что наркотики — сфера очень больших денег...

Тагир — брат Рината — оказался в наркомафии из-за вечной нехватки денег. Профессиональный врач, он не мог, а точнее, не хотел жить на мизерную зарплату завотделением областной больницы. Ему предложили сбывать героин с оптовой квартиры в пригороде Самары и получать за это свой процент. Ринат был в курсе всех деталей — его тоже прочили на роль «жертвенной коровы», лживыми посулами завлекая в сеть, но в последний момент ему удалось соскочить с крючка. А Тагира накрыли в оптовой квартире, когда там оставалось всего двести граммов героина и столько же гашиша. В прессе Тагира окрестили наркобароном, а судьи дали ему шесть лет тюрьмы. Сами же торговцы переехали в другую квартиру и преспокойно занялись прежним ремеслом под прикрытием участковых. Тогда Ринат решил отомстить. Он знал, что в Самаре ему никто не поможет, мало того — его жизнь, как и жизнь его брата, подвергается угрозе.

С такими безнадежными мыслями он сидел в своей квартире и смотрел «Седьмой канал». Тележурналист Максим Кожин раскрывал очередное дело о хищении армейских боеприпасов. В конце программы, среди титров, Ринат заметил его мейл. «А почему бы не попробовать?» — резанула сознание дерзкая мысль. Ринат отправил Максиму письмо, взывающее о помощи. Кожин откликнулся и вызвал Рината в Москву. В тот раз Ринат сообщил журналистам массу очень полезной информации. Брату, конечно, он этим не помог, но хотя бы сумел отомстить дельцам, из-за которых Тагир оказался в тюрьме. Они отправились туда же — «на кичу».

Когда Максим начал готовить очередную программу на тему наркотиков «Чек на тот свет», он сразу вспомнил про Рината — тот хорошо знал туркменские обычаи. Кожин сразу же позвонил ему в Самару, предложив работу. Ринат, конечно же, согласился. Так была сфомирована оперативная группа в составе трех человек. Максиму даже удалось выбить средства на эту кампанию.

Группа сильно рисковала. Существовала опасность, что Бабаджан Туранов подставил их под удар КНБ. Главное, чтобы риск, на который они пошли, оказался оправданным. Еще в Москве Максим справился у своих знакомых из ФСБ, кто бы мог быть этим Золотым из московской мэрии, о котором рассказывал Туранов, но федералы только разводили руками, считая одну кличку недостаточной для идентификации преступника:

— Золотой, оловянный, деревянный — это ничего не значит...

Группа прибыла в казахский аул Быль-чак близ туркменской границы, неподалеку от города Аксау, где жил старый друг Туранова Абай. Пока они отращивали бороды, чтобы сойти за жителей Средней Азии, Абай поселил их в своем домике. Кожин передал ему посылку от Бабаджана. Абай заглянул внутрь ящика и улыбнулся:

— Бабаджан хороший человек, помогает моему сыну Тимурхану, который учится в Москве, а я помогаю его семье в Ашхабаде, — он с восточной непосредственностью дернул Кожина за рукав. — Вы ведь тоже из Москвы?

— Да. А где учится ваш сын?

— В Губкина на нефтяника. Третий курс заканчивает. Мой Тимурхан — умный парень. Красавец! Далеко пойдет...

Журналисты купили подержаный УАЗик с туркменскими номерами и несколько больших сумок, нагрузив их продуктами. Решено было отправиться в Мары втроем и выйти на какого-нибудь наркодельца, чтобы отснять процесс покупки наркотиков на миниатюрную видеокамеру. Журналистское расследование — очень сложное дело. Оно не имеет ничего общего с расследованиями, которые ведут спецслужбы, потому что, с одной стороны, надо делать все открыто, а с другой — работать как оперативники. Все здесь зависит от людей: согласятся они рассказать о том или ином преступлении или предпочтут скрыть его. Мужчины загрузилась в УАЗик, попрощались с Абаем, пообещав заехать к нему на обратном пути, и направились в Туркмению по старым дорогам, где не было пограничных постов. До города Мары путь был не близкий. Всем любопытствующим журналисты представлялись геологами, тем более что Ринат был выпускником геофака Самарского университета...

***

Мары оказался крупным городом, центром велаята — административной единицы Туркмении. Жили в нем преимущественно туркмены и узбеки. Женщины через одну ходили в накидках-паранджах, а туркменские мужчины — в высоких папахах. Наркоторговля, как сказал Бабаджан, велась преимущественно не в самом городе, а в близлежащих кишлаках. В одном из таких кишлаков со сложнопроизносимым названием журналисты и остановились. Кишлак находился в пяти километрах от Мары. Абай дал адрес одного знакомого старика, у которого можно было поселиться за небольшую плату. Старца-яшули звали Джумадурды, он был добрым и приветливым, носил тюбетейку и старый полосатый халат. Джумадурды любил Ленина почти так же, как Сапармурата Туркменбаши, и держал дома его портрет, несмотря на то, что сам был ревностным мусульманином и, как полагается, пять раз в день справлял намаз. Ленин был для старика каким-то героем из древних сказаний, как Богатур — борец за справедливость и защитник слабых. В общем, пророк для русских, мессия красной веры.

На пыльных дорогах кишлака, заваленных ослиным дерьмом, машин было мало. УАЗик журналистов сразу же привлек внимание чумазых детей, которые окружили его и весело заглядывали в окна. Крики ишаков, запряженных в повозки-арбы, на которых возили воду из арыка в больших глиняных кувшинах, напоминали мычание коров в российской глубинке. На окраине кишлака стояла небольшая мечеть. Во дворе на коврике сидел молодой имам и разговаривал со стариками.

Журналисты приехали в кишлак еще утром. Старики-яшули один за другим выходили из своих жилищ, усаживались на коврики во дворах и пили зеленый чай. Рядом веселой гурьбой бегали дети. По окнам домов вился виноград. Люли — среднеазиатские цыгане — ходили по домам и просили подаяния. Обычно им давали фрукты и горячие, дымящиеся чуреки — лепешки из пресного теста, приготовленные в каменной печи во дворе. Но никто не прогонял люли вон, на это был харам — запрет: шариат не велит плохо относиться к нищим.

На первый взгляд картина выглядела почти идиллической, но среди умиротворенных лиц жителей кишлака можно было увидеть агрессивных напряженных мужчин, которые приветствовали друг друга короткими окриками. Они составляли словно отдельную касту и вели себя довольно самоуверенно. Яшули старались отворачиваться или закрывать глаза, когда эти люди проходили мимо их жилищ. Было видно, что их боятся и ненавидят. Наверное, это и были марыйские наркоторговцы или их «пастыри» из КНБ.

Журналисты со своими страшными неухоженными бородами были похожи скорее на моджахедов, чем на серьезных барыг, желающих сорвать куш на продаже наркотиков. Но в таком случае с ними и разговор будет посерьезней. Первые два дня они ничего не делали, только присматривались, и было очевидно, что к ним тоже присматриваются — к хозяину хибары то и дело заходили люди из той самой «касты», задавали безобидные вопросы и воровато озирались по сторонам, стараясь не смотреть «геологам» в глаза. Гости пытались определить, кто же они такие — новички, которых следует «кинуть», или люди, умеющие делать настоящий бизнес, с которыми требуется выстраивать иные, деловые отношения.

Журналисты старались не пасовать и выглядеть крутыми парнями, Ринат и вовсе усердствовал. Кожин думал, что он, пожалуй, перегибает палку, пытаясь показаться значительным. У Рината были неплохие задатки актера, и в присутствии «темных людей» он начинал разговаривать на фене, как старый сиделец, сопровождая свою колоритную речь эффектной пальцовкой. Но на гостей это не произвело должного впечатления — они видели немало и хорошо разбирались в людях. Старый Джумадурды слегка кланялся «темным людям» и постоянно, хотя и несколько натянуто, улыбался. Когда они уходили, яшули качал головой из стороны в сторону, показывая неодобрение, но вслух ничего не говорил. Он был хитрым стариком, битым и бывалым, но в душе сохранил добро — Абай знал, к кому послать журналистов на постой. Джумадурды был тем самым человеком, который им нужен.

После этой предварительной фазы обнюхивания Ринат стал спрашивать о героине уже в открытую, подходя в проулках кишлака к «темным людям» и намекая на то, что «геологи» готовы приобрести крупную партию товара, килограммов десять, не меньше. Те недоуменно пожимали плечами, но обещали поспрашивать. Наконец выгодным предложением заинтересовались. Поздним вечером Рината остановил на улице туркмен с золотыми зубами и саблевидным шрамом на лбу — тертый жизнью нахальный парень, не скрывающий того, что у него за пазухой есть «ствол», который он готов применить в любой момент. Туркмен предложил Ринату встретиться и поговорить о сделке.

Вечером журналисты подъехали к дому на окраине кишлака, где стояло несколько джипов и тусовался народ из «темной касты». По меньшей мере двое из них были вооружены полуавтоматическими винтовками. Максим понял — это здание и есть пристанище наркоторговцев. Хмурые люди во главе с туркменом с обезображенным шрамом лицом пропустили их внутрь. Журналисты сели на роскошные персидские ковры, им был предложен зеленый чай с набатом — белым кристаллическим сахаром. Они просидели так минут пять. Павел заметно нервничал, ведь именно ему нужно было снимать происходящее скрытой камерой. По его лицу тек пот, и не только от горячего чая. Ринат тоже растерял свою блатную спесь и заметно притих. Кожин старался держаться тихо, но с достоинством. Туркмены внимательно за ними наблюдали. Заявка, которую подали «геологи», была очень серьезной — пять или даже десять килограммов героина. За такой понт запросто могут отстрелить башку. Наркотики — серьезный бизнес, замешанный на удовольствии и крови, и все присутствующие это знали. Поэтому минуты тянулись медленно.

За это время Кожин сумел внимательно рассмотреть жилище: в нем царил странный симбиоз неряшливости и роскоши. Чай подавали покорные красивые женщины, помимо них в доме было четверо вооруженных мужчин — «темные люди». Они находились между собой в отношениях строгой субординации, характерных больше для военизированных подразделений типа «Тарантула», чем для банд. Туркмен со шрамом был у них кем-то вроде смотрящего, но все ждали самого главного, который, как и подобает шефу, задерживался.

В середине комнаты один на другом лежали три-четыре расписных персидских ковра, на них были разбросаны большие красные подушки, расшитые золотыми нитями. Рядом стоял большой арабский серебряный кальян и лежала длинная деревяная трубка для раскуривания опия.

Наконец туркмен со шрамом почтительно поклонился вошедшему старику:

— Яшули, вот эти люди. Они вас ждут, — он поклонился вторично, как преданный сын. — Мы все вас ждем, яшули.

Почтенный наркобай, вошедший в комнату, напоминал больше муллу, чем пахана. Он держался с достоинством, как аксакал, чтущий ислам и заветы предков. Его благородные черты лица и большие голубые глаза приковывали внимание. На голове он носил узорчатую узбекскую тюбетейку. Левая рука старца была будто бы сломана и прикреплена к туловищу при помощи кожаного, расшитого золотом ремня. Яшули осторожно присел на ковры, подперешись пуховыми подушками и, наконец, осмотрел гостей. Красавицы принесли ему чай, а туркмен со шрамом раскурил трубку с опием. Старик затянулся сладковатым дымом и погрузился в сети Морфея. Он считал опий проводником в мир джиннов, которые способны дать ему понять, кто есть кто, и помочь разобраться в ситуации.

Обкурившись, он явственно их видел. Впрочем, старик контролировал свое пристрастие и благодаря сильной воле мог свободно обходиться и без наркотика. Яшули внимательно смотрел на Кожина, будто заметив в нем нечто необычное. Джинны ничего не говорили ему, поэтому и он пока не издал ни звука, только затягивался покрепче, ожидая знака небес. Все вокруг молчали, ожидая, когда яшули первым нарушит тишину...

Журналисты сейчас находились на волосок от смерти. Если бы каэнбэшники узнали, чем они здесь занимаются — три бравых парня просто бесследно пропали бы. Не они первые, не они последние. Их могли бы замучить в застенках КНБ, банально пристрелить или даже экзотично закопать живьем в песок, как Саида в «Белом солнце пустыни». Потом пусть кто угодно возмущается — концов будет не найти. Они же сами вышли поиграть со смертью — вот и доигрались. Шутки с мафией и КНБ почти всегда заканчивались одинаково, и даже те, кто, в случае гибели журналистов, станут прославлять  их как мучеников, будут в глубине души это понимать. Зачем лезть на рожон?

Ночью, в жилище старого Джумадурды, Кожин видел ужасный сон: восточные люди в черном закопали его в песок и оставили умирать от жажды, словно басмачи бедного Саида. И никакой красноармеец Сухов не пришел ему на помощь. Он долго орал во сне, звал товарища Сухова, пока не проснулся в холодном поту. Все это было бы смешно, если бы не существовала реальная возможность попасть в руки опытных садистов из КНБ, которые в порыве вдохновения могли попробовать содрать с него кожу живьем, а потом посадить на кол. Это ведь Азия, где пытки всегда приветствовались. Кожин был умным человеком и не хотел бы, чтобы его кошмар воплощался в реальность. Он не стремился к смерти, как некоторые придурки, которые в глубине души мечтают, чтобы их пристрелили, а потому ищут приключений на свою голову. Однако желание сделать хорошую актуальную программу пересиливало страх смерти. Тем более что вскрывать социальные язвы он считал своим гражданским долгом.

Конечно, Ринат с Муравлевым, услышав откровения муллы и марыйского хакима, напряглись — им не хотелось снимать сенсационый материал, рискуя собственными жизнями. У всех были семьи, дети, которые нуждались в кормильцах. Первой реакцией Рината и Павла было желание убедить Кожина вернуться в Казахстан, к Абаю. И чем скорее, тем лучше — благо кое-что им отснять уже удалось.

Кожин считал по-другому. Нужно было показать телезрителям, как инкассаторские машины тоннами, или хотя бы килограммами, привозят к Центробанку героин, и банковские служащие загружают его в хранилища. Да, это было смертельно опасно. К тому же яшули Италмаз мог связаться с ашхабадскими наркобаями и оповестить кого надо о визите Кожина в Туркмению. В этом случае риск возрастал многократно. Но Кожин хотел рискнуть. Он с чувством сказал товарищам:

— Я знаю, ребята, что дело это очень опасное. Но мулла, который пришел к нам и предупредил об опасности, старый Джумадурды и марыйский хаким рискуют куда больше. Конечно, я не могу вас заставить делать эту программу, но могу сказать, что все эти люди, как и многие другие, рассчитывают на нас, — хотя Кожин говорил банальности, это почему-то проняло всех. После его пафосной речи ребята, скрипя зубами, согласились пойти на риск, но решили не оставаться в Ашхабаде дольше двух дней, даже если им ничего не удастся отснять.

***

Несколько отделений-хранилищ Центробанка в Ашхабаде рядом с довольно небольшим золотым запасом Туркмении принадлежали КНБ. Там находился «стабилизационный фонд» туркменских спецслужб — девятнадцать тонн первосортного героина. Пресса об этом, конечно же, молчала. Любопытствущих журналистов в Туркмении давно перестреляли, оставив только поющих хвалу великому Туркменбаши и «Рухнаме» — «наиболее истинному откровению после Корана в истории человечества». Самые талантливые льстецы быстро заняли правящие должности во всех газетах и телеканалах. Лесть Туркменбаши была признана великой добродетелью и даже святой обязанностью туркменистанцев, а хула на Президента каралась смертью.

Сотрудники банка и спецслужб даже не скрывали — хотя бы ради приличия — что сюда, в банковские хранилища, постоянно подвозят героин. Зачем? В постсоветском Туркменистане не существовало свободы слова — никто никогда не затронул бы подобную тему в туркменских газетах. Это было бы равносильно коллективному самоубийству редактора и самоуверенного журналиста, осмелившегося изменить своему призванию льстеца. По пуле могло достаться и корректору с ответственным секретарем. Идеологи режима зорко отлеживали даже самые незатейливые шпильки в адрес Туркменбаши. Иной раз доходило до смешного: детские писатели боялись писать сказки, опасаясь, что кое-кто может принять одну из них за памфлет, завуалированно обличающий власть. Даже в советское время местным журналистам позволялось куда больше.

России и всему мировому сообществу было не то чтобы наплевать на творящиеся здесь беззакония, однако Туркменистан стабильно поставлял газ, нефть и другие природные богатства, был лоялен России и не претендовал на статус региональной супердержавы. Ради этого Туркменбаши прощали и нарушение прав человека, и то, что в здании Центробанка, как золото в слитках, хранился чистый героин, расфасованный в килограммовые пакеты. Этот факт был настолько удивительным, что уже ни у кого в стране не вызывал удивления. Разум туркменистанцев просто пасовал перед самоуверенной дерзостью людей Туркменбаши, которые поняли, что самой стабильной валютой Средней Азии является не доллар, не рубль и тем более не евро, а героин, курс которого относительно курса доллара неуклонно рос. Как будто все так и должно быть. Ашхабадские наркоманы, сбиваясь в стаю, всегда шутили по этому поводу:

— Вот было бы хорошо ограбить Центробанк, кайфа всем местным нарикам хватило бы на всю жизнь...

Это было пределом их мечтаний — сорвать героиновый банк. Они называли это «замутить дело всей жизни».

Однажды жулики-торчки из ашхабадского района Хитровка даже предприняли попытку ограбления инкассаторской машины с героином, но были схвачены отрядом КНБ и расстреляны на месте. Их добивал из пистолета начальник отряда, лично всаживая дерзким бандитам по пуле в голову. Жуткая публичная расправа проходила на глазах у десятков людей, которые никогда не болтали об увиденном. Но даже это не удовлетворило кровожадных каэнбэшников. Комитетчики решили провести дополнительные репрессии и наказать всех хитровских наркоманов. Сердар Неязов заявил, что за глупость некоторых должен быть наказан весь район, где проживают эти глупцы. Так учил когда-то великий Чингисхан. Принцип коллективной ответственности поможет держать не только подонков, но и весь народ в жесткой узде. Вооружившись автоматами, люди из КНБ среди бела дня пришли в Хитровку и окружили человек десять наркоманского сброда, которые «прокалывали» личные вещи погибших, пытаясь таким образом не только покайфовать, но и сделать вид, что чтут их память.

Торчки сидели на корточках и отпускали похабные замечания в адрес девушек, которые проходили мимо них, потупив глаза и краснея от стыда. Майор КНБ — тот самый, что вершил расправу днями раньше, — скомандовал кучкующимся наркоманам:

— Наркотики и оружие!

Им почему-то было весело, и бравый обкуренный торчок в карман за словом не полез. Он махнул майору рукой и весело крикнул:

— Доставай!

Раздался громогласный хохот. Беззубые наркоманы не ведали, что творят — шутникам не поздоровилось. Их жестоко избили, потом закинули в джипы и увезли в Каракумы. Больше их никто никогда не видел. Никто также не слышал, чтобы подобная глупая попытка ограбления предпринималась еще раз, да и шуток на эту тему стало гораздо меньше, особенно в Хитровке. Даже самые дерзкие нарики боялись жестоких и влиятельных наркобаев из Комитета национальной безопасности. Родственники погибших молчали, многие даже радовались, что избавились от паршивых овец в своих семьях...

Когда к Центробанку подъезжали машины с героином, золотом или деньгами, прохожие прятали глаза и поспешно переходили улицу на другую сторону. Им не нужны были проблемы. Государственная наркомафия была не просто могущественной, она была абсолютной силой в Туркмении. Каэнбэшники никого и ничего не боялись — ведь в этой суверенной стране не было никого выше их. Зеваки просто вызывали у них раздражение, потому что это дерзость — наблюдать за выгрузкой героина, а не бежать со всех ног, поджав хвост от испуга, как и подобает «законопослушным» туркменистанцам. Но слухи о «стабфонде» КНБ ходили далеко за пределами Ашхабада.

Смотрите также:

• Дневник ликвидатора. Трагедии на Чернобыльской АЭС посвящается →
• Владимир Полупанов: Постновогоднее →
• Отар Кушанашвили: Тату для Лёни →