В Сирии продолжается конфликт между правительственными силами и оппозицией. По разным данным, за это время в стране погибли до 60 тысяч человек, количество людей, покинувших страну, точно неизвестно. В офис организации «Гражданское содействие» в Москве уже обратились десять беженцев из Египта, Сирии и других арабских стран, которым некуда больше идти.
«Я надеялся прилететь в Москву и просто почувствовать себя здесь в безопасности»
Сириец Халед Али выходит во двор дома по улице Кузьминской в грубой кожаной куртке, надетой поверх белого свитера из овечьей шерсти. «Хай!» – громко кричит он на весь двор и призывно машет руками. В квартире, где временно остановилась его семья, светло, пусто и безлично. Два дивана, тонкий матрас, ковёр и шкаф. На полу, у самой двери, лежит груда «надутых» чемоданов, пакетов и сумок. Эта ночь – последняя, вечером Халеду и его семье придётся уйти из этой квартиры. На одном из диванов крепко спит дочь Рагад – за всё время беседы она так ни разу не проснулась. На другом устроились сыновья – Махди, Хасан и Анас.
Халеду 40 лет, он работает учителем информатики в дамаскской школе. Его родители – палестинцы – когда-то бежали от военного конфликта в Сирию. Теперь вся семья – и жена, и дети, и сам Халед – имеют статус беженцев.
«В Сирии была безопасность до этих конфликтов. Никогда не видел, чтобы какой-то человек вышел на улицу с холодным оружием, – рассказывает глава семейства Али. Его жена Руваида внимательно слушает и кивает головой. – Проблемы, конечно, были: и в экономике, и в политике. Но все жили хорошо: кушали, пили. Каким-то людям это не понравилось, началась революция. Я знаю много человек, бежавших из Сирии. Никто из них не пострадал от армии сирийской республики, все они пострадали от оппозиции. «Если вы не с нами – то с ними». Такого, что ты просто хочешь жить – не бывает».
12 дней назад Халед и его близкие прилетели в Москву из Дамаска. «В результате военных действий в Сирии наш дом был разрушен. Мы собрали уцелевшие вещи и переехали к моему брату. Но мы не могли там долго оставаться. Однако это не основная причина нашего приезда в Россию».
«Я хочу вылечить своего сына Хасана. Сирийские врачи не смоли нам помочь, ни одно европейское государство не дало мне визу, Россия была единственной страной, в которую мы могли законно прилететь. Единственное посольство, которое на тот момент работало в Сирии – посольство Российской Федерации. Я надеялся прилететь в Москву и просто почувствовать себя в безопасности», – растерянно говорит Халед.
Халед Али обратился в общество «Гражданское содействие» (именно они нашли для его семьи временную квартиру в Москве), но, по его словам, они не смогли ему помочь так, как он рассчитывал. «Я надеялся, что ребёнка возьмут в больницу, смогут взять анализы, вызвать врача, осмотреть. Мне сказали, что я должен обратиться в УФМС России, и уже после, когда мои документы примут, ребёнку дадут направление в больницу, где его осмотрят врачи. Я пошёл в УФМС, сдал документы и теперь жду ответа. Когда я смогу пойти на приём к врачу с моим сыном».
Теперь сириец ждёт действий от УФМС. Больше никуда не обращался, потому что не знает, кто ему может помочь.
11-летний Хасан сидит на диване. Ноги опущены вниз, кажется, что на них вообще невозможно устоять – худые, тонкие, с матовым персиковым оттенком – почти кукольные. Он не говорит, только изредка издаёт протяжный ноющий звук. Изо рта капает слюна. Мальчик улыбается и, привлекая внимание матери жестами и звуками, тычет пальцем в покрывало: устал, хочет лечь.
«Ему было восемь лет, когда началась эта болезнь, – вспоминает Халед. – До этого мой сын ходил в школу, разговаривал, играл, учился – всё, как у обычных детей. Однажды ночью у него поднялась высокая температура, мы не смогли её сбить и увезли сына в больницу. Врач в клинике сказал, что нужно сдать анализы, сделать снимки – большой перечень обследований. Через какое-то время Хасану стало лучше, и его отпустили домой. Но через день или два история с температурой повторилась. Мы снова сдавали анализы, делали снимки. Собрался консилиум врачей, чтобы обсудить, что с ребёнком, почему он до сих пор не пришёл в себя?
Мы не могли сбить высокую температуру. Хасану стало труднее ходить и разговаривать. Изо рта текла пена. Каждые 10–15 дней мы привозили его в больницу, но было только хуже. Через три месяца он совсем перестал ходить и разговаривать. За это время мы посетили около пяти больниц в Сирии, обращались к 15 врачам. Но никто не смог нам помочь. Кажется, это эпилепсия».
«Я не могу никуда уехать, чтобы вылечить своего сына»
Кто-то из друзей посоветовал Халеду поехать сначала в Ливан, а затем в Саудовскую Аравию – там, по их словам, есть специальные клиники. Он взял сына и поехал. Снова анализы, снимки – и ничего больше. Халед уточняет, что ливанские врачи дали его сыну какой-то препарат, от которого тому стало лучше, но какой – он не помнит. «Вскоре мы уехали. Я не мог долго оставаться в Бейруте – клиника была платной. В Саудовской Аравии для госпитализации моего сына вообще было необходимо разрешение Королевского двора, потому что Хасан – не гражданин этой страны. В итоге мы взяли с собой несколько пачек того американского препарата, благодаря которому сыну на время становилось легче, и вернулись в Дамаск. Я стал связываться с европейскими больницами – во Франции, в Швеции. Мы были готовы ехать куда угодно, но вновь возникли сложности с визой. Мои родители были беженцами, я и моя семья – тоже. Я не могу ехать куда-либо, чтобы вылечить своего сына. Беженцы никому не нужны».
На полу под диваном – коробки с лекарствами и пустые бутылки из-под воды. Игрушек почти нет – все вещи семьи Али плотно упакованы в сумках. Только розовый волчок с блёстками и кукла с нечёсанными волосами лежат в соседней с медицинскими препаратами коробке. Хасан приметил на спинке дивана отцовскую шапку, тут же надел её и издал какой-то звук – нечто среднее между «о» и «е». Мать с отцом на время переключают внимание с разговора с нами на своего ребёнка. Руваида садится на диван, берёт сына на руки, снимает с него шапку и начинает баюкать.
«Я уехал из Сирии не из-за страха смерти. Я уехал из-за своего сына: его нужно вылечить. Я думаю, что Россия – щедрая страна. Она помогла многим государствам, и я надеюсь, что она не откажется помочь одному ребёнку. Моя жена, я сам и трое наших детей – мы ничего не хотим, только помогите сыну. Если какой-нибудь врач в России поможет нам, и к Хасану вернётся способность говорить, я заберу свою семью и уеду обратно в Сирию. Возвращаться немного страшно, не дай бог, с ним там что-то случится. Очень хочу жить мирно, хоть на краю света».
Путин – наш отец
Халед смотрит на сына, улыбается и говорит, что в России живут добрые люди, они должны помочь. Мы спрашиваем сирийца, знает ли он президента Российской Федерации и собирается ли к нему обращаться.
«Ботин, – произносит на арабском Халед. – Наш отец. Я знаю Владимира Владимировича и прошу его по-человечески помочь нам или издать указ, чтобы какая-нибудь структура в Российской Федерации смогла мне помочь. Ради ребёнка я готов попросить помощи у любого президента. В Сирии я однажды попросил помощи лично у Башара Асада. Он помог мне, издал специальный указ. Но потом в городе начались беспорядки, к президентскому дворцу стало опасно подходить.
Теперь я прошу помощи у Владимира Владимировича. Я проехал три страны – Сирию, Ливан, Саудовскую Аравию. Всё, чем я занимался последние три года – лечение сына. Я потратил всё, что у меня было – почти 2 млн лир – около 40 тысяч долларов. Для Сирии это огромные деньги. Но я так и не смог ничем ему помочь. Теперь я прошу Россию и её граждан посмотреть на мою ситуацию и помочь в лечении ребёнка».
Сейчас семье Халеда Али необходимы временное жильё и медицинская помощь. Связаться с ними можно по телефону 8-967-135-28-39 (до 21:00).
Куклы помогают спасать жизни детей 
Дыхание любви.Потеряв любимую, он создал фонд её имени и встретил новую любовь 
Елизавета Глинка: Людка с вокзала 
Добро вернётся. Читатели «АиФ» спасли 862 ребёнка 
Вместе навсегда. Считавшийся умершим сын через 27 лет нашёл мать и отца 
