- В очередную годовщину «полониевого скандала» в российской прессе вышла подборка публикаций. Заголовки пестрили Вашей фамилией. В том числе, несколько журналистов, которые, как было указано в статье, «не дозвонились» до Вас, намекали на то, что вы, вероятно, пошли навстречу Британскому правосудию и отправились в Лондон для дачи показаний. А что произошло на самом деле? Действительно ли вы ездили в Лондон?
- В Лондоне, конечно, я не был, а был в это время в Петропавловске-Камчатском в командировке. Мы сами не ожидали, что таким образом пресса отреагирует на годовщину «полониевого скандала». Честно говоря, за год у нас мало было встреч с журналистами по этому вопросу, ажиотаж по этой теме спал. Мы подчеркнули, что со стороны прокуратуры Британии мы никаких запросов за все это время не получали. Они вроде как сидят в засаде и чего-то ждут.
За несколько дней до этой годовщины мы встретились с журналистом издания «The Times». Собственно, во время этой встречи мы и предложили послать в Лондон Дмитрия Ковтуна. Кстати, в Германии возбудили хитрое дело по перевозке радиоактивных средств, которая якобы имела место.
В итоге всё было представлено как некая сенсация. Мы всегда говорили, что мы готовы поехать в Лондон, если правосудие предъявит реальные обвинения. Но еще раз подчеркну: прямого обращения к нам со стороны Британии не было. Уже прошло две недели с момента этого интервью. Никто нам не звонит, ничего не предлагает. Им выгодна ситуация статуса-кво.
- Продолжает ли Королевская прокуратура Великобритании добиваться вашей экстрадиции?
- Только лишь официальные лица при каждом удобном случае говорят, что Англия будет добиваться экстрадиции. Но никаких запросов, которые подтверждали бы это, не было за полтора года. Это только декларации. Ничего, кроме деклараций со стороны джентльменов Британии. Они создают только фон.
- Согласны ли Вы с утверждением, что разжигание скандала вокруг Литвиненко стало частью информационной войны между Западом и Россией?
- Без ложной скромности можно сказать: мало людей в мире можно найти, которые бы провели такое количество встреч с журналистами за эти два года. Мы не кичимся своей исключительностью. Было время, когда мы входили в пятёрку самых цитируемых людей планеты.
Когда начались события в Грузии и когда мы наблюдали обвинения со стороны западных СМИ, мы видели пример такой же информационной войны. В этом плане мне импонирует то заявление, которое журналист Михаил Леонтьев высказал в своей передаче «Однако». Он напрямую сравнил информационную атаку в отношении нас, в отношении России в 2006 – 2007 году с тем, как преподносились события в СМИ в августе 2008 года. Он прямо сказал, что была некая обкатка. Не имеет значение, какое подвернулось бы событие. Если бы не мы, повод для информационной войны был бы другой.
Была выстроена система со стороны Британии, чтобы дискредитировать в первую очередь Путина, Россию, спецслужбы, а потом только нас.
Мы, скорее, были на последнем месте. При этом все стебались, что мы этакие винтики-шпунтики, а нас использовали... Один из авторов этого гнусного фильма о Литвиненко Некрасов высказал версию, что нам был дан заказ обезобразить Литвиненко! Все это глупости.
На нашем примере проводились активные мероприятия спецслужб. Это информационная война в самом циничном исполнении.
- Понятно когда идёт война Запада с нами, которая была всегда. А как наши СМИ вели себя здесь? На Западе, как правило, все поддерживают определённую политику. На мой взгляд, в освещении этой ситуации у нас определенный раскол произошел.
- Мы очень много встречались с журналистами западными и российскими. Мы хотели быть открытыми, даже своим внешним видом показывая, что не может виновный в преступлении человек выглядеть себя так спокойно, как мы выглядели. В ответ мы получили ярлык: «они специально играют в открытость, чтобы скрыть свою причастность к спецслужбам».
Что касается российской прессы и западной. Я очень благодарен всем, что нам дали возможность выступить, высказать свою точку зрения.
Встречаясь с российскими СМИ, мы просили их задавать вопросы, которые показывали бы суть темы. В этом смысле наиболее интересные встречи проходили с Владимиром Соловьёвым на НТВ, где он, кстати, пытался максимально поёрничать и постебаться.
Особое внимание мы уделяли радиостанции «Эхо Москвы», которая славиться своей демократичностью. На самом деле их демократизм определяется по величине того дерьма, который выливается на представителей истеблишмента России.
Я встречался порядка 6-7 раз с их журналистами. Они даже опробовали на нас в качестве опыта первый совместный с Европой эфир.
Я благодарю всех российских журналистов, которые в целом максимально объективно освещали события.
- В 2007 году вы выиграли дела по иску к газете «Коммерсант», которая выставила вас в образе преступника - убийцы Литвиненко. Насколько сложным был процесс?
- С первого дня мы просили наших адвокатов отслеживать то, что писалось. Так случилось, что я близко знаком и с главным редактором, и с директором газеты «Коммерсант». Я им позвонил, предупредил, что мы подадим в суд. Они ответили, что «дружба дружбой, а служба службой», я могу подавать в суд, но у меня ничего не выйдет.
Чтобы придать масштабность этим действиям, мы первоначально подали иск на 30 млн рублей. После этого спокойная реакция «Коммерсанта» изменилась. Они принялись нас уговаривать, ко мне приезжал даже собственник издания. У нас также был жёсткий ответ.
В итоге «Коммерсант» поднял обе руки, пошел на мировую, на все наши условия.
Во-первых, мы потребовали опровержение, они это сделали, и заплатили 1 млн рублей, который мы передали на благотворительность.
По-моему, это единственный случай, когда газета «Коммерсант» столько денег заплатила за судебный иск.
Хотя последние публикации в ней говорят о том, что обиду они не забыли. Вы в начале интервью говорили, что были опубликованы материалы, в которых журналисты писали, что якобы не могли дозвониться до меня. Это ложь. У них есть все мои телефоны. Я был доступен в тот момент, моя помощница была с ними на связи. Журналисты пытались те наши заявления в газете «The Times» интерпретировать в ироничном смысле. Флаг им в руки.
- С таким опытом общения со СМИ, как у вас, наверное, у вас все болевые зоны отключены.
- Я на себе испытал всю мощь СМИ. Если бы вернуть назад лет 20, может быть, я бы и связал свою жизнь с журналистикикой. Это очень интересно, когда тебя мало кто знает, а тут вдруг настолько известным становишься. Был период – особенно 3 месяца после этой истории.. пройти было невозможно – ни в кафе, ни на улице, ни на футболе.
С другой стороны, я сейчас смотрю на обратную реакцию. Новость перестала быть новостью, ажиотажный спрос на интервью спал.
- Какова Ваша версия, кто виновен в кончине Литвиненко?
- Я не хочу их повторять. Могу сказать, что в дальнейшем, после выступления на самой первой пресс-конференции, одной из базовых версий можно считать неосторожное обращение Литвиненко с полонием, который у него, возможно, находился.
Литвиненко был авантюристичной натурой, он всегда пытался идти по острию. Нужно учитывать его реальную ненависть к той власти, которая тогда была в России, к спецслужбам, ко всему русскому. Кроме того, у него все больше возникала проблема, что он забыт.
Когда он уже сбежал из России, он начал писать книги о ФСБ. Он был притягательным героем, у него брали интервью. Когда его доноры Березовский и Гольдфарб перестали его финансировать… Кстати, я знаю Гольдфарба лично и удивляюсь, насколько циничным можно быть – оставить человека без средств существования, а потом изображать из себя его защитника.
Собраны доказательства, что Литвиненко под другой фамилией, по чужому паспорту вылетал в Грузию, оттуда – в Панкийкое ущелье. Он нам говорил, что накануне событий в Нальчике он тоже там бывал. Что он там делал?
А если у него на руках был полоний... Какую можно было создать панику, ажиотаж. Что они планировали, какую роль в этой провокации мы должны были играть, до сих пор не известно.
В итоге Березовский отыграл свою партию, спецслужбы свою, высшее руководство Британии – свою.
- Получается, что, возможно, Литвиненко строил какие-то планы, но произошел сбой в их осуществлении?
- Был некий сбой. На самом деле, когда Скотланд-Ярд прилетел в Москву, было очень много смешных расхождений о том, какие нам задавали вопросы.
На одном из первых допросов нам показывали фотографии с видеокамер в отеле, в котором мы жили. Был момент, когда Ковтун перепутал этаж: он прошел по коридору, посмотрел на нумерацию комнат, и вернулся к выходу. Ему был задан вопрос, почему вы такого-то числа во столько-то минут оказались на этом этаже, а потом вышли с него. В подтверждение нам показывали фотографии с Ковтуном. Оказалось, что весь отель был оборудован видеокамерами, в том числе, в коридорах.
Потом фотографии пропали. Они начали говорить, что никаких камер в отеле не было, а историю с деталями допроса Ковтуна мы придумали сами.
Как только появились наши фамилии в прессе, мы вместе с адвокатами приехали в посольство. Там подробным образом мы описывали, что мы знакомы с Литвиненко. Просили объяснить информацию, опубликованную в СМИ о нас. Указывали: обращаем внимание, что гостиница была оборудована видеокамерами.
- А в ответ тишина?
- Тишина в ответ. Как в знаменитом российском фильме: «…И только мёртвые с косами стоят...» Насколько я понимаю, им было важно время затянуть.
Второе – многие вещи со временем просто забываются. Я присутствовал при всех этих событиях в Лондоне, и то какие-то моменты уже трудно воспроизвести. Что говорить о каких-то свидетелях!
Когда у меня дочь (ей 19 лет) вызывали на допрос через семь месяцев после инцидента, она замучила следователя. Он начал задавать ей вопросы, а у нее в голове перепутались полеты в Торонто и в Лондон. Когда ей задали вопрос, про какую поездку вы рассказываете, она начала описывать Ниагарский водопад рассказывать. Волновалась.
- Литвиненко останется в памяти Запада разоблачителем, которого травили, а у нас странной фигурой…
- Когда мы в больнице были, Скотланд-Ярд очень интересно вел допрос: «Знаком ли вам человек по имени Александр Литвиненко, который эмигрировал из России и здесь, на территории Британии, был писателем и диссидентом?» Они спокойно могли бы нас спросить, знаком ли нам человек по имени Александр Литвиненко, но они специально произносили фразу про «писателя и диссидента», чтобы она была прописана в протоколе. На самом деле Литвиненко никогда ничего не писал, за него писали наемные люди, которые потом перестали это делать, потому что им перестали платить. А потом у Литвиненко и вовсе деньги кончились.
- Как вы пришли в политику? В одном из интервью вы сказали, что это было вынужденное решение, что вы не собирались прекращать предпринимательскую деятельность?
- Решение не то что было вынужденным. Всё очень динамично развивалось. Мы ожидали, когда будет официальная реакция властей. Мне казалось, что кто-то должен сделать какие-то заявления. Первый, кто нам оказал поддержку, был Владимир Вольфович. После пресс-конференции майской меня пригласили на встречу с Жириновским. Он напористый человек. Во время встречи он и предложил мне войти в состав партии. Я сказал, что мне надо подумать и взял один день. Я решения всегда в жизни быстро принимаю.
- Вы всегда так поступаете?
- Я по характеру ближе к холерику. Они бегают всегда впереди. Решения мне невозможно долго принимать.
- Часто приходится жалеть о таких решениях?
- Иногда приходится, но нечасто. Громких провалов не было. Когда был тот самый нагнетаемый момент: заявления британцев, наша пресс-конференция, обсуждение… Мы каждое утро начинали с того, что просматривали публикации о нас в Интернете. Возникало ощущение, что мы где-то на войне.
Многие говорили, что я пришел в Госдуму, чтобы воспользоваться правом неприкосновенности, но для Верховного суда она не работает. Я пришел в партию, чтобы у меня была возможность высказаться с трибуны, на своем личном примере показать всем гражданам, что делается с обычным гражданином, делается со всей страной на пустом месте.
- Вы вступили в политику на волне публикаций в СМИ…
- Я не разочарован, я удовлетворен. Говорить окончательно, нравится мне или нет, ещё рано. В целом ко многим событиям, которые носят неожиданно-экстремальный характер, я как к приключениям отношусь. В правильном смысле этого слова. Это не весёлая прогулка.
- Какими проектами вы руководите в Госдуме?
- В состою в Комитете Госдумы безопасности, вхожу в координационный совет по законопроекту о частной охранной детективной деятельности. Мне повезло, потому что впервые с 92-го года по-серьезному депутаты отнеслись к этому закону.
На самом деле в России около миллиона охранников, лицензированных людей. А с членами семьей – это около 3-4 млн. Они работают не сами по себе, а в предприятиях, охраняют, в том числе, школы.
Сейчас этот закон был принят в первом чтении, готовятся поправки во втором чтении.
- Будет ли что-то революционное в этом законе?
- Объективно наш закон об охранной деятельности, - а я изучал подобные законы и в других государствах, - является самым либеральным. Может быть, мы отстаем от США и Израиля. А если сравнить с Европой, у нас такая демократия… Особенно то, что касается ношения оружия.
После принятия этого закона охранные предприятия смогут пользоваться оружием, но это будет ни их оружие, а арендованное в Министерстве обороны.
Более сотни тысяч стволов сейчас находится в личном распоряжении. В условиях кризиса будет усиливаться контроль за оружием. Был ещё вопрос, как оно будет изыматься и отдаваться обратно в аренду… на безвозмездных основах.
- Как только законопроект будет принят, приходите к нам, расскажете о подробностях.
- С удовольствием. Я думаю, что мы с моим коллегой Гудковым придём.
Если говорить о том, какими регионами я занимаюсь, я решил значительное внимание уделить Иркутской области, Приморскому краю и Камчатке. Это тяжелейший регион, на выборах мы показали второе место после «Единой России».
- Какие меры будут приняты Вами для борьбы с экономической нестабильностью в подведомственных Вам регионах?
- Самое неприятное – что в них потихоньку начинают проявляться такие явления, когда производства сокращают, люди уходят в бессрочный отпуск. Надо следить за этим. Я соглашусь здесь с тезисом президента: «Главное – не кошмарить бизнес», который даёт работу населению. Здесь мы должны оптимизировано подходить. Надо платить налоги, могут быть отсрочки, но необходимо, чтобы к этому вопросу власть подходила конструктивно.
Если будет сохраняться тенденция роста безработицы, нужно будет думать над созданием социальных работ, чтобы занимать людей и какие-то деньги платить.
Есть еще одна проблемная ситуация: в Екатеринбурге бастуют таджики. Это очень большая проблема, очень много у нас людей из соседних стран, которые приезжали, а затем оказались без работы, потому что стройкомплекс остановился. Не дай Бог мы столкнемся с бунтом мигрантов.
- Хуже если это будет скрытый протест, под покровом ночи.
- Совершенно верно. Другое дело, когда уличная преступность может возрасти. Они получали 10 – 15 тыс. рублей, и на это жили их семьи.
- Каковы Ваши прогнозы, насколько долгим будет финансовый кризис в стране?
- Я не экономист. Я, как и остальные, откровенно и честно скажу: не знаю. Многие сравнивают текущее время с Великой депрессией в США. Этот кризис должен пройти в разы быстрее, потому что сейчас динамика жизни другая. Вероятно, он будет длиться два – три года.
- Сказался ли финансовый кризис лично на Вас?
- Только немного психологически затронул. Пока нет. Но знаю много людей среди своих партнёров, приятелей, людей, которые ещё недавно были состоятельными, но сейчас находятся в весьма тяжёлом состоянии. Больше всего он коснётся предпринимателей. Наиболее чувствительным кризис будет для среднего класса.
В последние годы резко возрос уровень благосостояния людей. Если брать по той специфике, о которой я уже говорил, – средняя зарплата российского охранника превышает европейского. Но и проценты у нас тоже не европейские.
Самое страшное будет психологически перейти. К примеру, по Москве и Питеру средняя зарплата – 50 тыс. рублей. Тяжело будет перестроиться на другие суммы.
- Какие советы Вы могли бы дать нашим читателям по выживанию в период финансовой нестабильности?
- «Из каждого лимона можно сделать лимонад!» Если есть какие-то проблемы, можно погоревать, но потом важно остановиться, сделать паузу и посмотреть, что из этой ситуации можно сделать хорошего.
- Планируете ли вы когда-либо продолжить свою деятельность в области бизнеса?
- Если решу не заниматься политической деятельностью, то конечно. До окончания срока полномочий есть еще три года.
Великобритания требует экстрадиции Лугового 
Группа Anonymous опубликовала запись переговоров ФБР и Скотланд-Ярда 
Владимир Соловьев: «Наступивший год будет тяжелейшим» 
