Оборонный потенциал России сегодня. Лекция цикла «Прогнозы про угрозы»

В настоящий момент оборонный потенциал России и её политика в целом определяются итогами реформы, проводившейся с 2008 по 2012 год под руководством бывшего министра обороны Анатолия Сердюкова, и теми коррективами, которые в течение последних двух лет вносит в неё нынешний министр Сергей Шойгу. Концепция реформы Сердюкова состояла в следующем: в условиях изменившейся политической ситуации в мире, а также учитывая ограниченные экономические и демографические возможности России по сравнению с Советским Союзом, следует изменить некоторые фундаментальные предпосылки, на которых основывается военная политика. Прежде всего был сделан вывод, что широкомасштабная война между крупными державами, подобная Второй мировой, вряд ли возможна. Если нас и ждут какие-то конфликты, то они, скорее всего, будут локальными и скоротечными, и очень маловероятно, что они будут вестись между великими державами напрямую. Ядерное оружие, хоть его количество и сократили за последние 20 лет, остаётся своеобразной гарантией защиты от крупных войн. В ходе реформы были изменены некоторые основные принципы военной политики, которые Россия унаследовала от Советского Союза, но проводить в жизнь не могла, что привело к крайне плачевному состоянию вооружённых сил и военной промышленности. В своё время было решено отказаться от концепции мобилизации и сделать все вооружённые силы войсками постоянной боевой готовности. Но, поскольку экономические ресурсы не безграничны, это предполагало существенные преобразования самих вооружённых сил. Прежде всего, они были сокращены до 1 миллиона человек, также было принято решение изменить их состав. Поначалу предполагалось иметь 150 000 офицеров, 150 000 контрактников и 700 000 рядовых, которых призывали на 1 год. Эта концепция была ошибочной – но, тем не менее, она была принята. Были ликвидированы кадрированные соединения – то есть части неполного состава, которые должны были в предвоенное время пополняться людьми за счёт призывников-резервистов. Одновременно с этим была перестроена вся структура вооружённых сил. Вместо дивизий ввели новые единицы, бригаду и батальон. Они стали основными «кубиками», из которых в зависимости от обстоятельств могли формироваться те или иные группы для решения военных задач. Затем эта «трёхуровневая» структура дополнилась ещё одним уровнем – армией, он был «вставлен» между объединенным командованием и бригадой. Вместо шести военных округов было создано четыре объединённых стратегических командования — Западное, Южное, Центральное и Восточное. Они оказались неравновесными, как по размеру, так и по роли. Например, Центральное должно было служить резервом для пополнения других направлений в случае возникновения угрозы. Также был сделан упор на улучшение координации действий, потому что пятидневная война в Грузии продемонстрировала, что взаимодействие между сухопутными войсками, авиацией и другими видами войск оставляет желать лучшего. Значительно были усилены меры по боевой подготовке — учения разного масштаба, в том числе и с боевой стрельбой, стали регулярными. В последнее время проводятся учения без предупреждения, чтобы проверить действительную боевую готовность войск. В этом смысле в вооружённых силах произошли заметные изменения. В учения вкладываются огромные деньги, которые уходят на горючее, транспортные расходы, амортизацию техники, боеприпасы. Это грандиозные мероприятия. Ну и, наконец, ещё одним важным моментом было техническое переоснащение всех родов войск, так называемая «Государственная программа вооружения 2020». Она должна завершиться в 2020 году, и на неё выделено 23 триллиона рублей. Такого рода программы в России никогда не было, её можно было сравнить только с масштабнейшим перевооружением, происходившим в Советском Союзе в 70-х – начале 80-х годов. Также значительное внимание уделялось стратегическим силам, наши войска готовили к локальным, региональным конфликтам и миротворческим операциям. Но поскольку вокруг нас ядерные державы и государства, имеющие очень развитые вооружённые силы, нужно было подумать и о надёжном ядерном прикрытии. Поэтому приоритет стратегически в целом отдавался ядерным силам, которые должны обеспечить «зонт», гарантирующий России безопасность от крупных угроз. Каких, спросите вы? Прежде всего, нападения с применением ядерного оружия — только потенциал ядерного сдерживания является гарантией от него. Также оно делает менее вероятной широкомасштабную войну с применением обычных сил. Военная доктрина провозгласила: Россия применит ядерное оружие либо в ситуации, когда на неё будет совершено ядерное нападение, либо в случае широкомасштабной войны с применением обычных сил и вооружений, которая поставит под угрозу саму российскую государственность. Иными словами, Россия оставляла за собой право первой применить ядерное оружие при угрозе катастрофического поражения в войне. Такой «зонт» давал возможность сосредоточиться на более реальных задачах, с которыми после 1945 года сталкивалась и Россия, и Советский Союз. В те годы не происходило ни одной широкомасштабной войны, но было огромное количество локальных и региональных конфликтов, в которых Советскому Союзу и России приходилось выдерживать тяжёлые испытания и которые далеко не всегда проходили успешно. «Программа вооружения 2020» действительно была задумана грандиозной. Могу назвать несколько цифр: она включала в себя закупку и развёртывание более 100 космических аппаратов, 400 стратегических баллистических ракет наземного и морского базирования, 8 ракетных подводных лодок, более 50 надводных кораблей, 600 боевых самолётов, 1000 вертолётов, 3000 зенитных ракет (всем известных С-400, С-500 и «Витязь»), свыше 2000 танков, более 2000 единиц самоходной артиллерии и так далее. Я хочу подчеркнуть, что это не численное наращивание, а модернизация, потому что парк вооружения за 90-е годы безнадёжно устарел и амортизировался, и нужно было обновить всю техническую и материальную часть, а старые системы, в том числе и стратегические, вывести из обращения. Те же 400 ракет должны были вводиться взамен устаревших. Была поставлена задача к 2015 году иметь 30 % нового вооружения и военной техники, а к 2020 – 70 %, что более-менее соответствует стандартам других армий – в частности, государств НАТО и США. Там 70 % считается вполне приемлемым числом. В любом случае техника не должна оставаться в «строю» после выработки своего ресурса, который у танка составляет 20 лет, самолёта — 10–15, стратегических ракет — 10–15 лет. Вот такая ставилась задача. Что же получилось, а что нет? Задумано всё, на мой взгляд, было вполне разумно, за исключением части, связанной с личным составом, потому что нам просто неоткуда набрать 700 000 призывников. Каждый год 700 000 российских юношей вступает в призывной возраст, из них годными к службе является максимум 400 000, а набрать удаётся не больше 300 000. Поэтому довольно скоро изначальные цифры были пересмотрены: к 2017 году планировалось иметь 220 000 офицеров, 625 000 контрактников и около 350 000 призывников со сроком службы в 1 год. К сожалению, пока не удаётся поддерживать численность армии на уровне миллиона человек и, наверное, не удастся и в будущем. За счёт недобора призывников и в силу того, что контрактников у нас пока не 600 000, а меньше 200 000, реальное число занятых в армии людей — меньше миллиона, ближе к 800 000. А из-за демографической «ямы», то есть снижения рождаемости нам и в будущем не удастся набирать даже по 300 000 призывников. Поэтому надо будет серьёзно что-то в этом плане пересматривать. Чем грозит некомплект личного состава численностью в 150 000–200 000 человек? Тем, что части не находятся в постоянной боевой готовности, и из этого замкнутого круга как-то надо выбираться. Сразу скажу, как, на мой взгляд, надо его разрывать — переходить к полностью контрактной армии. Пусть это будет 700 000 или 800 000 человек — она обойдётся не дороже, чем нынешняя, и при этом будет укомплектована только офицерами и контрактниками. Имея те же самые 220 000 офицеров, мы могли бы иметь 580 000 или даже 650 000 контрактников, и у нас была бы полностью подготовленная армия. Тем более, что современное техническое оснащение предполагает очень высокий уровень обращения с ним, которому трудно за 12 месяцев научить призывника, особенно если его загнали в армию с милицией помимо воли. Какие трудности возникли при техническом переоснащении? Наш общий экономический потенциал оказался меньше, чем прогнозировалось. Для того, чтобы полностью осуществить заявленную программу перевооружения (19 триллионов на закупки вооружений, плюс на обновления основных фондов оборонной промышленности, в общей сложности 23 триллиона), нам нужно было бы к 2020 году иметь военный бюджет не менее 6 триллионов рублей. Сейчас он составляет 2 триллиона с небольшим. Значит, для того, чтобы статья военных расходов не «раздавила» остальные мирные — науку, образование, здравоохранение — нужно было бы иметь ВВП вдвое больший, чем сейчас. Сейчас он достигает 70 триллионов, а для того, чтобы 6 триллионов военных расходов не превышали 3,5 % от ВВП, он должен составить порядка 150 триллионов и расти такими же темпами, как в Китае. Уже сейчас очевидно, что это невозможно. Поэтому намеченная программа уже начала пересматриваться. Сергей Шойгу совершенно правильно делает шаги в этом направлении, но, спрашивается, почему с 2008 по 2010 год мы занимались таким прожектёрством? Мы что, надеялись, что обгоним Китай по темпам роста? Подобные ошибки очень плохо влияют на нашу военную политику. Вместо того, чтобы рационально планировать и осуществлять задуманное, мы намечаем грандиозные планы, которые потом не выполняются или тихонечко пересматриваются. Мне кажется, это неправильно. В частности, на мой взгляд, следует сократить программу перевооружения. Самое главное — уменьшить одновременное количество систем, которые мы делаем. Здесь мы вернулись к практике Советского Союза, который в каждом классе вооружений производил много конкурирующих видов и распылял средства. Например, сейчас у нас 6 разных типов стратегических баллистических ракет наземного и морского базирования одновременно находится в стадии развёртывания, разработки и испытаний! Ни в одной другой стране мира такого нет — это слишком много, самое настоящее распыление средств под давлением оборонно-промышленного комплекса и ведомств вооружённых сил. Нужно сосредоточиться на меньшем количестве видов — это сэкономит большие деньги. Я даже не говорю про хищения, за которые был снят с должности Сердюков и заведён ряд уголовных дел — они, конечно, достигли грандиозных размеров. Но даже те реформы, которые проводились при нём в области военного образования, науки, институтов, медицины, жилищного строительства проходили неразумно, с огромными издержками. Сейчас Шойгу уже много сделал для того, чтобы исправить те злоупотребления, которые допускались при Сердюкове, начав с запрета на любую коммерческую распродажу земли, активов, движимого и недвижимого имущества Вооружённых сил, которая при предыдущем министре шла огромным валом. Сергей Шойгу прекратил эту порочную практику и передал всё это правительству. Армия не должна заниматься коммерцией — на этом сразу расцветает коррупция. Новый министр обороны остановил разрушительные реформы в плане военной медицины, образования, институтов. Но самое главное всё-таки ещё впереди — пересмотр программы вооружения для того, чтобы упростить её и сделать упор на прорывные технологии, новейшие системы, не распыляться на огромное количество типов оружия, дублирующих друг друга. Зачем нам 6 типов стратегических ракет? Если, например, Америка будет модернизировать свои стратегические силы, то к 2020 году у них будет 1 тип наземных и 1 тип морских ракет, но их качество будет выше, и я уже не говорю о том, насколько это сэкономит бюджетные деньги. Нам нужно привести программу вооружения в соответствие с нашими реальными экономическими и техническими возможностями. Если говорить о личном составе — тоже необходим разумный пересмотр. Зачем иметь не находящуюся в боевой готовности армию неполного состава, которая на бумаге составляет миллион, а в жизни — меньше 800 000? Пусть в ней и правда будет занято 800 000 человек, но это будут контрактники и профессионалы. Тогда наша армия действительно будет в боевой готовности и сможет обладать высоким техническим уровнем. Тем более, что в самом распространённом сейчас виде конфликтов — локальных — нужны профессиональные солдаты, а не призванные из резерва новобранцы, которые не могут с должной эффективностью выполнять поставленные перед ними задачи. В завершение я могу сказать, что это уже не первая военная реформа, прошедшая при Сердюкове, последствия которой сейчас исправляются при Шойгу. Нам нужно как можно скорее устранить ошибки, имевшие место при предыдущем министре обороны. А если смотреть в будущее, то самое главное — больше опираться на науку, и на военную, и на гражданскую. Она придаст нашей военной политике большую рациональность. Меньше пиара и внешней показухи, больший упор на реальное повышение боевой готовности. Хоть я и не люблю кого-то приводить в пример, но в этом плане стоило бы поучиться у нашего очень близкого ныне партнёра — Китая. Он мало говорит на эту тему, от него не дождёшься грозных деклараций, но при этом он много делает, а судить о себе предоставляет другим. И сейчас уже весь мир признаёт Китай ведущей наращивающей свой военный потенциал державой, хотя Поднебесная крайне скупо выступает на высшем политическом уровне по этому поводу.

Безусловно, так и есть. Поскольку две вершины этого треугольника вступили между собой в очень острое противостояние, третий угол выиграл. Сбылась вечная китайская мечта об обезьяне, сидящей на дереве, наблюдающей за схваткой двух тигров на земле. Из отношений с Россией Китай уже извлекает огромную выгоду, а от взаимодействия с США — пока что нет. Американцы ещё не начали идти на большие уступки по отношению к КНР — тут их сдерживают, прежде всего, союзники (Япония, Южная Корея, Тайвань), которые очень беспокоятся по этому поводу и не хотят, чтобы американцы что-то делали для Китая за их счёт. Но США определённо собираются укреплять отношения со странами Юго-Восточной Азии, с Индией. Они уверенно чувствуют себя на мировом игровом поле, поэтому пока ещё на большие уступки Китаю не пошли, но, думаю, через какое-то время они это сделают. Штатам, вступившим во враждебное, напоминающее времена Холодоной войны противостояние с Россией, было бы выгодно наладить отношения с Поднебесной. В частности, я полагаю, что в ближайшее время Америка начнёт с КНР полномасштабные переговоры по стратегическим вооружениям. Раньше это было прерогативой России, только она имела статус партнёра США по подобным обсуждениям и заключению договоров. Это высочайший глобальный статус, фактически признание того, что в мире есть только две ядерные сверхдержавы. Именно чтобы лишить Россию этого привилегированного положения, американцы и начнут переговоры с Китаем.

Очень многие эксперты с опаской воспринимают сближение с Китаем и считают, что таким образом Россия может стать своеобразным заложником этих отношений. Что вы думаете по этому поводу?

Китай преследует свои национальные интересы. В их официальных концепциях ставится задача к 2049 году (100-летию со дня образования Китайской народной республики) превратить Поднебесную в ведущую державу мира. Про Россию там не сказано ни слова. Безусловно, Китай рассматривает нашу страну как партнёра, у нас целый ряд общих политических позиций — по Ирану, по Сирии, мы совпадаем по многим другим вопросам, иногда даже голосуем на Совете Безопасности вместе. Но, конечно, КНР заботится только о своих интересах, а не о российских или чьих-либо ещё. Поэтому он рассматривает Россию в качестве «сырьевого тыла», как они элегантно это называют. Они надеются использовать огромные запасы российских природных ресурсов для своего экономического и военного роста, заимствовать некоторые технологии, в которых они пока что отстают. Это военные технологии, мирная атомная энергетика, космос — КНР, совершенно не смущаясь, будет пользоваться нашими возможностями, пока в конечном итоге нас не обгонит. Сейчас Россия испортила отношения с Западом — и я хочу подчеркнуть, что не вполне по своей вине, здесь виноваты обе стороны. И теперь, как мне кажется, наша страна возлагает слишком большие надежды на стратегический союз с Китаем. Он никогда не вступит ни в какой союз, попытается получить от России как можно больше, а сам при этом будет стремиться дать как можно меньше. Возьмём, например, новое соглашение с КНР по газу. У нас прямо национальный праздник по этому поводу, а мало кто задумывается, что, вообще-то говоря, это закрепление России в качестве сырьевого придатка Китая. Но мы не можем по-другому, мы должны диверсифицировать нашу торговлю нефтью — всё это понятно. Но всё-таки быть сырьевым придатком развитых стран — не наша национальная мечта. Мы хотели бы стать передовой державой, с инновационными технологиями, а в этом нам Поднебесная помочь не сможет, да и не станет. Передовые технологии КНР сама получает от Запада и от Японии, инвестиции — также от западных стран. Так что ни первого, ни второго мы от Китая точно не получим.

Почему же Китай ставит цели и добивается их? Мы ведь тоже ставим цели, у нас неплохие амбиции — но в итоге при столкновении с реальностью мы понимаем, что армию добрать не можем, на перевооружение не хватает средств — и так далее. Почему мы постоянно ставим себе слишком высокую планку, до которой сами же потом и не дотягиваем?

Мне кажется, что в Китае, может быть, более громоздкий, но очень тщательно созданный и отработанный механизм принятия решений. КНР — не демократическая страна, она в известной степени некое подобие Советского Союза, где тоже существовал мощный механизм планирования и реализации этих планов. В сегодняшней России сохраняется известная разобщённость, разрыхлённость. Складывается впечатление, что некоторые решения принимаются под влиянием момента или каких-либо эмоций. Также, поскольку мы живём в стране, где демократия ещё очень молода, огромное влияние уделяется пиару, произведению впечатления на общественность. И частенько ради этого жертвуют сутью дела. В частности, цифры нашей программы вооружения — а нужно ли нам, например, 400 баллистических ракет, или это для красного словца? Каждый год мы сейчас производим их меньше, чем необходимо. А с ухудшением экономического положения эта цифра ещё сократится. Зачем же было провозглашать такие грандиозные цели, для кого это? Запад испугать или своих обрадовать? Наверное, здесь свою роль сыграл элемент пиара. Китай всё-таки в этом смысле гораздо более последователен, скромен, он больше делает, гораздо меньше говорит и достигает своих целей. Мне вспоминается вопрос одного из наших читателей о том, что Россия всегда мечтала стать посредником и каким-то балансиром между Востоком и Западом. Как ни парадоксально, сейчас это место занял Китай, а Россия со своими концепциями евразийства также стала Востоком. Поэтому сейчас именно КНР находится между Востоком и Западом, а также – между Западом и Россией, и все стремятся ему угодить и получить от него какую-то поддержку.

Я думаю, что в своей стране мы информационную войну выигрываем — посмотрите на опрос общественного мнения. У нас все радуются тому, что мы присоединили Крым, возмущены поведением киевских властей и силовой операцией на юго-востоке Украины. В остальном мире, во всяком случае, на Западе, мы эту войну проигрываем, там на всё это смотрят иначе. Но всё логично — Запад выигрывает на своей территории, мы — на своей.

Как на фоне такого негативного отношения к нам Запада продолжать строить отношения со странами Европы?

Сейчас надо их убедить (и потихонечку этот процесс идёт), что необходимо прекратить силовую операцию на юго-востоке Украины и предпринять с двух сторон меры деэскалации, но Россия видит это только при условии гарантий нейтрального статуса Украины. Наша страна за сохранение её территориальной целостности, за исключением возвращения Крыма. Также РФ хотела бы, чтобы Украина осталась нейтральной и в плане её невступления в НАТО и Европейский союз. Это условия России. Запад пока не может примириться с ними, хотя НАТО не собирается принимать Украину в свои ряды, а по поводу вступления-невступления в Европейский союз в ноябре прошлого года и начался весь сыр-бор. Сначала они хотели подписывать соглашение об ассоциации, потом Януковича переманили деньгами и скидками на газ, затем начался Майдан — и так далее. Возвращаясь к теме — думаю, что договорённость между Россией и США, а также Москвой и Брюсселем по поводу статуса Украины, выработка формулы, которая была бы приемлема для обеих сторон, — ключ к решению вопроса. На этом фоне может произойти национальный диалог, примирение Киева со своими мятежными провинциями, снятие санкций и возобновление сотрудничества между Россией и Западом.

Ни у Китая, ни НАТО нет таких крупных вооружённых сил, какие были у Германии в 1941 году на границах Советского Союза. Общая численность вооружённых сил Китая велика — 2,5 миллиона человек, у НАТО — тоже 2 миллиона человек. Но всё это — не около наших границ, разбросано по разным странам и занято в других операциях, например в Афганистане. Поэтому внезапного нападения быть не может, ему должен будет предшествовать очень длительный период подготовки. Например, для того, чтобы провести в Ираке операцию 2003 года, США 6 месяцев собирали соответствующие силы. Сравните Ирак и Россию — тут нужны будут совершенно другие масштабы, поэтому внезапность исключена. Поэтому, если вдруг такая угроза будет назревать, Россия и подготовиться успеет, и привести свои силы в соответствующее состояние. Если мы не провороним её, конечно. Но современные средства разведки, в частности космической, предоставляют неизмеримо больше информации, чем в июне 41 года, когда Сталин думал, что Англия пытается его обмануть, втравив в войну с Германией, и приказывал не реагировать на провокации. Мы помним, к чему это привело. Теперь ситуация иная. Но если речь идёт о ядерном нападении, оно может действительно произойти очень быстро, практически мгновенно. Межконтинентальные баллистические ракеты достигают своих целей за 30 минут, а ракеты подводных лодок — за 15. Атака действительно может оказаться абсолютно внезапной. Но на этот счёт существует потенциал ядерного сдерживания, который рассчитан на то, что, даже приняв на себя первый удар, выжившими силами — а это и подводные лодки, и мобильные ракеты — можно нанести такой же громадный ущерб. Да, нападение может произойти, но в ответ агрессор будет уничтожен, и он об этом знает — на этом и основывается теория сдерживания. И таких последствий боятся все ядерные державы мира — а это США, Китай, Англия, Франция, Пакистан, Израиль, Индия и Северная Корея. Поэтому мы надеемся, что сдерживание окажется эффективным. Но если всё-таки, не дай бог, каким-то фантастическим образом такое нападение произойдёт, никакие олигархи скрыться никуда не успеют и к детям своим не улетят, потому что у них, как и у всех остальных, будет только 15 минут.

Россия очень сильно отстаёт по части новейших технологий, особенно информационных, на которых сейчас держится и экономика, и оборонная мощь, и всё остальное. Безусловно, у нас в этой области есть кое-какие достижения, но сказывается недофинансирование. Реформа Академии Наук, которая сейчас происходит, значительно ухудшит ситуацию в мире фундаментальной науки, которая призвана обеспечивать базу для инновационных технологий. Поэтому, к сожалению, самостоятельно Россия развивать их не сможет, а если попытается это делать, то будет всё больше и больше отставать от передовых стран. Единственный приемлемый для нас вариант — это путь сотрудничества. И, кстати говоря, ещё несколько лет назад на самом высоком уровне Россией это признавалось, существовала концепция «партнёрства ради модернизации». Сейчас говорят: «Запад не даст, Запад не хочет, будем опираться на наш оборонно-промышленный комплекс!». Точно так же пытался делать Советский Союз, и к чему это привело советскую экономику — хорошо известно. Кстати говоря, те, кто делает подобные заявления, плохо знают ситуацию в западных, а в частности в американском оборонно-промышленном комплексе. Сейчас инновационные технологии не идут из ВПК в гражданскую экономику. Сейчас она динамичнее, множество малых и средних предприятий и научных центров проводит рискованные исследования и добивается высоких результатов. Поэтому сегодня уже гражданская экономика поставляет инновации военной промышленности.