Главный нарколог страны убежден — эпидемия распространения наркотиков приостановлена. Правда, уверяет, что «рынок» захватывают дешевые наркотики, бороться с которыми очень сложно.
В правильном направлении
Наталья Кожина, АиФ.ru: Евгений Алексеевич, с какими цифрами мы входим в новый, 2016 год. Я имею в виду количество наркозависимых в России и в Москве?
Евгений Брюн: В целом и ФСКН, и Минздрав подтверждают, что эпидемия, связанная с распространением наркомании в стране, приостановлена и имеет некую тенденцию к спаду. Хотя в Москве идет медленный прирост зарегистрированных потребителей наркотиков. Буквально доли процента в год. Хочу отметить, что в последние несколько лет мы наращиваем выявление этих потребителей, в том числе за счет тестирования школьников и студентов в вузах.
Что касается показателей по России: если в 2010 году наркозависимых было — 245,7 на 100 000 населения, то в 2014 году — 220,3. То есть, идет довольно значительное снижение. Еще есть первичная заболеваемость, люди, которых мы выявили в целом по стране. В 2010 году их было 107,8 на 100 000 населения, сейчас этот показатель — 74,4.
— За счет чего происходит спад?
— Государство принимает очень много усилий как по первичной, так и по вторичной профилактике, т.е. по выявлению потребителей наркотиков, прежде всего в школах и вузах. Эту работу мы начали еще в 2001–2002 гг. Если в 2010 году в школах было примерно 13% детей, которые имели опыт употребления наркотиков, то сейчас буквально 2–3%. Количество учащихся, которые пробуют наркотики, заметно снизилось.
— Значит, не зря вы добивались внедрения тестирования, хотя эту инициативу далеко не все родители воспринимали с энтузиазмом?
— Конечно. Откровенно говоря, я считаю серьезной заслугой тот факт, что мы добились, чтобы тестирование стало законом (№ 120-ФЗ). Сейчас в силу вступил еще один документ, так называемый № 230-ФЗ. Он касается трудовых коллективов. Мы тестируем работников не только на наркотики, но и на злоупотребление алкоголем, выявляем «проблемных» людей. Я уверен, что через 1–2 года мы и здесь добьемся серьезных успехов.
— По какому принципу выбираются предприятия, на которых должно проходить тестирование? С подобной инициативой для работников должно выступить руководство?
— Конечно, но при этом данное тестирование должно быть обязательным для опасных производств, всех людей, которые управляют каким-либо транспортом, военных, полицейских, работников атомной промышленности.
— Как работодатели реагируют на данную инициативу?
— К сожалению, и работодатели, и профсоюзы пока очень неохотно с нами сотрудничают. В этом есть серьезная проблема. Сейчас мы пытаемся подготовить общественное мнение, в том числе и депутатов, с тем, чтобы был какой-то закон прямого действия, обязывающий работодателей и профсоюзы участвовать в профилактической работе, заключать с нами договоры о подобных мероприятиях. Могу точно сказать: в мужском коллективе, как правило, примерно 20% составляют люди, злоупотребляющие алкоголем. Это очень высокий показатель!
— Наверняка, работодатели противятся вашей инициативе, потому что им придется вкладывать во все это собственные деньги?
— Да, не без этого. Но надо отдавать себе отчет, что пьяный работник — это в лучшем случае прогулы и больничные листы, а в худшем — брак на производстве, травматизация себя и окружающих и т.д. Конечные потери гораздо больше, чем те незначительные средства, которые необходимо вложить в оздоровление своего же коллектива.
Сейчас мы еще пытаемся договориться с Минздравом, чтобы тестирование на проблемы, связанные с наркотиками и алкоголем, вошли в диспансеризацию. Тогда мы могли бы выявлять «проблемных» работников и помогать им.
Продолжая тему начатых нами инициатив, хочу отметить, что на днях в Департаменте здравоохранения города Москвы прошла коллегия, которая заслушивала вопрос модернизации наркологической службы в столице. Там было принято очень серьезное решение — начать работу в общегородских соматических больницах. Специальные исследования показали, что среди людей, обращающихся к терапевту, хирургу, гастроэнтерологу, кардиологу и другим специалистам, — примерно 30% получили свои заболевания в связи со злоупотреблением алкоголем, табаком, наркотиками. С января мы будем выявлять таких людей в соматических больницах.
— Выявите, а дальше, что с ними делать?
— У нас есть такой термин — «социотерапевтическая интервенция», вмешательство. Это структурированное интервью, беседа, которая мотивирует человека на отказ от алкоголя, табака или наркотиков. Там, где это необходимо, мы будем оказывать уже специализированную наркологическую помощь. Думаю, что через какое-то время подобные шаги значительно снизят экономическую нагрузку на здравоохранение.
Главное — мотивация
— В 2016 году в Москве появится наркологическая скорая помощь. Хочу узнать у вас, зачем она нужна, ведь в столице есть частные службы, которые этим занимаются?
— Таким образом мы хотим приблизить наркологическую помощь к населению. Это некая альтернатива частникам, которые, как вы знаете, достаточно активно разъезжают по Москве и берут за это немалые деньги. Их еще называют «похметологами». Проблема в том, что мы не знаем, какую помощь в реальности они оказывают, ведь частные компании не имеют права работать со многими сильнодействующими препаратами. Иногда к нам поступают серьезные жалобы на таких «помощников». Поэтому мы решили поставить этот механизм, что называется, на государственные рельсы при нашем Московском научно-практическом центре наркологии. Сначала пробно сделаем три бригады и постепенно будем расширять эту работу.
— И сколько будет стоить подобный вызов?
— Пока сложно сказать, но я могу ответственно заявить, что это будет значительно дешевле, нежели вызов частников на дом.
При этом мы будем не просто оказывать помощь на дому, но и мотивировать людей к дальнейшему лечению. Для частника что главное? Извлечение прибыли. А для этих целей нужен не здоровый человек, а тот, кто будет постоянно обращаться за помощью, поэтому серьезной мотивации для того, чтобы вылечить человека, у подобных фирм нет. А у нас есть.
— Еще одна новация следующего года — референс-центр. Какие функции будут на него возлагаться?
— Как сегодня все организовано: мы с банками для тестирования выезжаем в школы, собираем анализы, потом посылаем в химико-токсикологическую лабораторию. Это довольно длинный и дорогой путь. Мы хотим упростить систему: происходит забор анализов, и они сразу отправляются в референс-центр на исследование, после чего ставится окончательный диагноз. Это один важный момент.
Второй — мы очень часто сталкиваемся с больными и при этом не знаем, что употребляли эти люди, отчего у них психоз, или токсическое состояние. Чтобы ответить на эти вопросы, нужно идентифицировать наркотик. Каждый год на нелегальный рынок выбрасывается 50–100 новых наркотиков. При этом в стране существует только один референс-центр, и тот в Перми! И он, конечно, не справляется со всем объемом необходимых исследований. Что за наркотик, что с ним делать, как лечить? Наша общая задача на сегодняшний день, чтобы в каждом федеральном округе был такой центр. В Москве мы уже приступили к его реализации.
Нужен прессинг
— Вы сейчас сказали о новых наркотиках, которые появляются каждый год. Что это за вещества, у них есть какие-то названия? Одно время на слуху были спайсы, а сейчас?
— «Спайсы» — это жаргонное слово, а вообще это синтетические каннабиоиды, стимуляторы из разряда амфетаминов, различные новые галлюциногены. Эти три группы — самые разрабатываемые сегодня наркомафией и их учеными.
— В борьбе со спайсами есть какой-то прогресс?
— Мне трудно ответить за деятельность ФСКН и МВД, хотя, похоже, что они делают свою работу. Другое дело, что сами торговцы постоянно совершенствуют способы продажи, их сложно поймать за руку. Если раньше они только на асфальте давали себе рекламу, то сегодня, не стесняясь, отправляют sms по телефону, проникают в интернет.
Проблема не теряет своей актуальности. Может быть, сейчас мы не слышим о каких-то массовых смертельных случаях, но я вас уверяю, что за Уралом вообще уже нет героина, там все «сидят» на спайсах, потому что это более дешевое «удовольствие». Количество героиновых наркоманов снизилось с 277 на 100 тысяч населения — до 214. К сожалению, это происходит из-за банального замещения одного наркотика другим.
— Евгений Алексеевич, почему спайсы так сильно воздействуют на психику человека? Порой люди идут на убийство, становятся абсолютно неадекватными?
— И синтетический каннабиноид, и амфетамин оказывают очень мощное действие на психику, вызывают перевозбуждение. Происходит большой выброс адреналина и некоторых других нейрогормонов. На этой основе возникает психоз с галлюцинациями, бредом, дезориентировкой в пространстве.
При этом я хочу подчеркнуть, что проявление неконтролируемой агрессии может быть не только при употреблении спайсов. Я помню, как однажды шел по пляжу Venice под Лос-Анджелесом. В этой местности очень распространен кокаин. И людей с передозировкой видно сразу, они находятся в психотическом состоянии, совершенно дезориентированы. Использование стимуляторов в больших дозах приводит к тому, что в какой-то момент начинается острый интоксикационный психоз. Поэтому не надо верить мифу, что дорогие наркотики безопаснее дешевых. Это неправда.
— В борьбе с наркоманией используются самые разные способы, в том числе и кодирование. Но недавно вы издали внутренний приказ, согласно которому в Московском научно-практическом центре наркологии доктора не смогут использовать этот метод. Почему?
— Мы просто лишний раз напомнили нашим специалистам, что метод кодирования не входит в стандарты оказания наркологической помощи, которые утверждены Минздравом России. Он не обладает хорошей научной базой. В результате каждый врач делает какую-то «отсебятину», а стандартизировать эту методику совершенно невозможно. Все уже давно отошли от кодирования по методу Довженко, который был рекомендован Минздравом СССР 30 лет назад. С тех пор наука ушла далеко вперед — глупо и небезопасно использовать какую-то «шаманотерапию». Мы все же двигаемся по линии ортодоксальной, научнодоказанной медицины.
По сути, все методы кодирования основаны на том, что в подсознание больного внедряется страх. Замечу, что человек не может долгое время жить с этим чувством. Он ломается, меняется психологически и в итоге становится калекой. Да, некоторым людям этот метод помогает, но есть и плачевные последствия такого «лечения». В моей практике была профессор, психиатр, которая страдала алкоголизмом. Ее кто-то закодировал, и женщина ушла в запой, который закончился летальным исходом. По этой причине Минздрав не может включать подобные методы в свои стандарты. Но никто не запрещает их частникам.
— Недавно ФСКН предложила ряд незаконных деяний, в первую очередь, связанных с хранением наркотиков, перевести в разряд менее серьезных преступлений. Поскольку за решетку часто попадают люди, которые употребляли наркотики, но при этом они не собирались их распространять. Как вы относитесь к этой инициативе?
— Я думаю, что это правильно, потому что такие наркозависимые должны попадать в наши руки. В нашем Уголовном кодексе на сегодняшний день есть все для того, чтобы суд назначил обязательное лечение, обязал человека пройти курс лечения в наркологическом учреждении.
— Но разве обязательное лечение эффективно?
— Эффективно! Какой-то прессинг должен быть обязательно. Я напомню, когда в 1991 году указом президента была отменена уголовная ответственность за употребление наркотиков, у нас началась эпидемия. Все произошло очень стремительно, что называется, день в день. Естественно многие молодые ребята стали попадать к нам. Я интересовался их отношением к данному указу, спрашивал, если бы была уголовная ответственность за употребление, стали бы они принимать наркотики? Чаще всего мне говорили: «Я бы 100 раз подумал, скорее всего, нет». Поэтому какой-то социальный прессинг и обозначение позиции государства в этом отношении, конечно, должны быть, поскольку у наркоманов нарушена критика, они не могут принять правильное решение, пока они действующие потребители наркотиков.
