Вопрос жизни и смерти
К трансплантации у нас в стране отношение сложное. Одни считают жизнь ценой смерти аморальной. Другие восхищенно восклицают: это чудо! Погибший не зря покидает этот мир. Он дарит жизнь другому человеку. Что может быть благороднее и выше?
Тем, кого судьба поставила на счетчик, не до рассуждений. Им хочется жить. Несмотря ни на что. Решившись на пересадку, пациенты трансплантологов думают лишь об одном: как дотянуть, дожить до того момента, когда в больницу поступит подходящий им по всем параметрам орган. Мировая медицинская статистика неумолима: из тысяч страждущих своего донора дожидается только треть.
– Многие идут к заветной пересадке годами. Проблемы морально-этического характера для измученных долгим ожиданием людей уходят на второй план. Больной ждет не смерти конкретного человека. Он ждет абстрактное сердце, которое продлит ему жизнь, – поясняет ситуацию профессор, доктор медицинских наук Михаил Виноградов. Почти двадцать лет он консультирует тех, кто ожидает или уже прошел операцию по трансплантации.
Между отчаянием и надеждой
Без психологической поддержки таким пациентам не обойтись, считает психиатр.
Доказательство тому – исследование, проведенное группой ученых из Гейдельбергского университета (Германия). Попытавшись найти ответ на вопрос, как эмоциональное состояние пациентов перед пересадкой сердца влияет на их шансы выжить, людям, вставшим в очередь на трансплантацию, ученые выдавали специальные анкеты для оценки их психологического состояния. В результате у 39 из 103 пациентов была зафиксирована тяжелая депрессия.
Проследив их судьбу после операции, ученые выяснили, что это обстоятельство сыграло в их жизни роковую роль: страдавшие предоперационной депрессией умирали чаще. Как правило, это происходило из-за отторжения пересаженного сердца, чему в немалой степени способствовало тяжелое психологическое состояние больных. Они хуже выполняли предписания врача и пропускали прием препаратов, препятствующих отторжению пересаженного им органа. Результаты исследования оказались настолько красноречивыми, что его руководитель – профессор Ципфель – предложил ввести обязательное психологическое тестирование для пациентов, ожидающих подобной операции.
К такому же выводу пришли и в Швейцарии, изучив психиатрические и психосоциальные показатели у 119 пациентов университетского госпиталя Цюриха, ожидающих трансплантации. Из 119 кандидатов 48 нуждались в трансплантации сердца, 37 – печени и 34 – легкого. Примерно четверть всех пациентов переживали страх, стрессовые или психосоматические расстройства, что лишний раз доказывало необходимость помощи психолога или психиатра пациентам, ожидающим пересадку жизненно важного органа.
Мужское или женское?
Без психологической и лекарственной поддержки не обойтись и тем, кто тяжкий путь ожидания уже прошел. Профессор Виноградов не раз замечал, как перенесшие операцию по пересадке донорского органа пациенты прислушиваются к биению чужого сердца: хорошо ли ему, приживется ли оно в новом теле? Бывает и так. Пересадили мужчине женское сердце, а он переживает: неужели мужского не нашлось, не изменится ли теперь его характер, не станет ли по-женски сварливым и капризным?
Впрочем, подобного рода коллизии с теми, кто прошел через пересадку, случаются довольно редко. О том, чье сердце бьется в их груди, пациенты стараются не задумываться. Да и сами врачи на эту тему предпочитают не распространяться.
– В психиатрии есть такое понятие – вытеснение, когда из подсознания убирается весь негатив, – поясняет ситуацию Виноградов. – После операции по пересадке человека заботит только один вопрос: выжить.
Дар чудесный, дар бесценный
Благодарность к тому, чей орган заменил вышедший из строя свой собственный, приходит позже. На памяти врачей немало случаев, когда, придя в себя, пережившие второе рождение пациенты идут в церковь – поставить свечку. В память о незнакомом человеке, который, погибнув, спас им жизнь. Прошедшие через пересадку люди, говорят, вообще начинают ценить каждый прожитый день, воспринимая совершенно по-новому те вещи, которые когда-то казались им мелкими и незначительными. И это, пожалуй, самая удивительная, главная метаморфоза их жизни.
Презумпция согласия
О том, какие чувства испытали бы те, кто узнал, что сердце их погибшего сына или дочери бьется в груди другого человека, сказать сложно. Опасаясь неадекватной реакции со стороны родных и близких донора, о новом владельце его органа, равно как и о самом изъятии, у нас не говорят.
Чем мы невыгодно отличаемся от продвинутых в этом отношении иностранцев? В Германии, Франции, Америке, Италии, Канаде пожертвовать сердцем, почкой, печенью или легким погибшего родственника во имя спасения другой жизни – такой же естественный шаг, как сдать свою кровь.
Десять лет назад весь мир всколыхнула история Николаса Грина – семилетнего американского мальчика, случайно погибшего от пули мафиози во время путешествия по Италии. Поняв, что сына не вернуть, его родители решили: спасем других! Благодаря органам, извлеченным из его маленького безжизненного тела, возможность жить получили семь(!) человек.
Говорят, до этой трагедии Италия занимала последнее место в Западной Европе по количеству доноров. С тех пор их число здесь увеличилось в несколько раз. Вслед за поступком Гринов по всему миру прокатилась волна дарения органов. Сегодня во многих странах это можно сделать, заполнив специальную карточку, в которой ее составитель в случае своей смерти заявляет о согласии пожертвовать свои органы ради жизни других.
До нашей страны эта волна, увы, не докатилась. Сегодня все органы на территории России изымаются по принципу «презумпции согласия». Закрепленное законом правило гласит: если при жизни потенциальный донор не заявлял, что возражает против изъятия своих органов после смерти, врачи вправе считать, что препятствий для пересадки нет, и не обязаны ставить в известность о предстоящей манипуляции его ближайших родственников. В атмосфере секретности наши врачи работают не от хорошей жизни. Им нужно спасать больных. В Америке к сознательному донорству шли десятилетиями. Наша страна только в начале этого пути.
Личное мнение
Эдуард Трухменев:
– Как актеру мне частенько приходится примерять на себя чужую жизнь, чужие образы. Но при этом я все равно остаюсь самим собой. Просто помещаю себя в другие, несвойственные мне обстоятельства. Не знаю, насколько уместны тут сравнения, но, по-моему, мало что меняется и в жизни человека, перенесшего трансплантацию. Ведь пересадили ему чужое сердце, но не душу.
