Совместно с издательством "Эксмо", мы решили спросить известных современных писателей - что они помнят и знают о меде - самой древней сладости?
Татьяна Гармаш-Роффе, писатель, автор бестселлеров, издаваемых Издательством «ЭКСМО»
МЕД КАК ДОПИНГ
...На «День велосипедиста» во Францию съезжаются любители из многих стран. Это не соревнование, - это праздник. Тем не менее, примерно 15 000 велосипедистов должны проехать дистанцию более 100 км. Среди них этим летом оказался столетний любитель велоспорта, который благополучно выдержал дистанцию. Когда его спросили в шутку, какой допинг он использовал, дедушка вытащил из сумки бутылочку, показал: «Вот мой допинг. ЭТО МЕД, РАЗВЕДЕННЫЙ ВОДОЙ!»
Пчеловодство во Франции имеет многовековые традиции, и мед издавна знаком французам своими питательными и целебными свойствами. Например, для лечения разных заболеваний дыхательных путей особенно подходит мед из нектара, собранного пчелами с цветков лаванды, сосны, эвкалипта или тмина; тогда как для лечения нервных расстройств лучше подходит мед липы, апельсинового дерева, акации или вереска.
В наше время мед входит в состав некоторых лекарств и косметических средств, но также широко употребляется в повседневном рационе. Существует так называемый «пряный хлеб», весьма любимый французами. Это сладковатый темный батон, в тесто которого замешан мед со специями (корица, гвоздика, кардамон). По вкусу он напоминает мякоть наших медовых пряников, - только мягче, воздушней и без глазури. К слову, его очень вкусно есть с сыром... (личное мнение автора).
Французы употребляют мед с йогуртом, творогом, с блинчиками (или с тостами), им часто заменяют сахар в чашке чая. Диетологи Франции считают, что каждому человеку необходима хотя бы одна чайная ложка меда в день.
Во всех супер и гипермаркетах Франции обязательно есть стойка с разными типами меда, иногда с добавками женьшеня. Там же продается пыльца и «желе рояль» («королевское желе»), т.е. маточное молочко пчел, - а в виде таблеток, пастилок и капсул эти же продукты можно найти на полках с пищевыми добавками.
Самые популярные виды меда во Франции, это мед акации, сосны и лаванды. Над лиловыми просторами лавандовых лугов всегда стоит звучное гудение: тысячи пчел кружат над ними, создавая в воздухе подвижную кружевную оборку над цветами... Впечатляющее зрелище.
В общем, как сказал столетний участник велопробега, мед – это лучший допинг!
Бoрис Грoмoв, писатель, автор бестселлеров, издаваемых Издательством «ЭКСМО»
МОДА НА МЕДОВУХУ? ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ?
Мода на медовуху пошла не вчера. Начиная, примерно, с той же середины 90-х без нее не обходится ни одно ежегодное празднование Татьяниного дня в Московском Государственном Университете имени Ломоносова. Причем, разливает ее по чаркам студиозусам не кто-нибудь, а лично ректор Университета Виктор Антонович Садовничий.
Разливают медовуху в Ярославле, в Суздале, в моем родном Сергиевом Посаде. Да что там говорить, даже в сети московских уличных закусочных «Теремок» бутылочки с медовухой стоят рядышком с квасом, морсом и березовым соком.
А секрет популярности слабоалкогольного напитка с мягким и приятным вкусом меда на мой взгляд прост. Медовуха – очень даже достойный вариант для любителей слабоалкогольных напитков. И, как один мой приятель выражаться любит – «бюджетно», в смысле – вполне доступно, и вкусно, и, вроде как, алкоголь, но при этом окромя легкого хмеля в голове – никаких последствий. Словом, вполне приятный напиток, совершенно заслуженно приобретающий все большую популярность.
Екатерина Островская, писатель, автор бестселлеров, издаваемых Издательством «ЭКСМО»
"МОДА НА МЕД" - ЗВУЧИТ ДЛЯ МЕНЯ СТРАННО
С недавнего времени я не держу дома сахар. Когда гостям подаем чай или кофе, на стол выставляем мёд. Хотя нет, кофе мой муж делает с мёдом, добавляя туда немного корицы, шоколада и коньяка. От гостей жалоб пока не поступало, наоборот, просят заварить наш фирменный.
Инициатором отказа от сахара муж и явился. У него были проблемы со здоровьем, и он решил лечиться дедовским способом. Точнее, прадедовским.
Его прадед после революции был лишен всего имущества. Комбеды оставили ему лишь большой сад и пасеку, которую он содержал из любви к меду. В церковные праздники он выставлял у своих ворот большой бочонок с медовухой и кружку. Каждый возвращающийся из церкви мог зачерпнуть и выпить, сколько душе угодно. Сахар – кусковой, рафинад или сахарный песок - он вообще не считал чем-то полезным для человека, а многочисленную свою родню потчевал исключительно медом. Сам он немного не дожил до ста лет, ничем не болея. И умер, как праведник: вечером сходил в баню, со всеми попрощался, одел чистое белье, лег спать, скрестив руки на груди, и уже не проснулся.
Внук его, мой свекор, вскормленный, естественно, на меде, в свои нынешние восемьдесят продолжает работать, у него прекрасное зрение и слух, абсолютно здоровые зубы – ни одной пломбы, а на своем внедорожнике гоняет так, что молодым не угнаться. Он продолжает есть мёд, покупая его на рынке и сожалея, что до дедушкиного этому товару далеко.
Он по внешнему виду может определить содержание сахарного сиропа, которого быть в настоящем мёде не должно, на каких цветах и травах пчелы собирали пыльцу. Выражение «мода на мёд» звучит для меня несколько странно, также как «мода на здоровье» или «мода на долгую жизнь».
Татьяна Соломатина, писатель, автор бестселлеров, издаваемых Издательством «ЭКСМО»
МОЖЕТ, ПОЭТОМУ?
Мой дед очень любил мёд. Бывало, сядет выпивать (а иного состояния, кроме как «выпивать», у отца моего отца и не случалось) в саду, под вековым дубом, а какая закуска ближе всего? Правильно! Потому что в саду моя бабка любовно взлелеяла небольшую пасеку. Ульев шесть-семь, не больше. Точнее не помню, я была слишком мала.
Но вот что я помню точнее некуда, так то, что когда бабке что-то требовалось от пчёл – она надевала на голову шляпу с вуалью, брала в руки волшебный сосуд, и начинала окуривать эти самые ульи из этого самого волшебного сосуда пряными духами и густыми туманами. Всё это было очень красиво. И я, затаив дыхание, взирала на таинство общения бабки с пчёлами из-за старой яблони. Бабка отчего-то не разрешала мне находиться рядом во время сакрального ритуала. Я сердилась, потому что считала себя вполне достойной быть если не жрицей, то хотя бы служкой.
Другое дело - дед. Я ему никогда не мешала выпивать под вековым дубом, и он не вёл себя, как последняя жадина, узурпируя власть над пчёлами, ульями и мёдом. Дед весело кричал:
- Эй, девчонка! Хочешь медку?
Такое у деда было имя для всех внучек: «Девчонка».
- Да! – отвечала я деду, выскакивая из-за старой яблони.
- Ну идём, девчонка! – говорил дед, выпивал полный гранёный стакан самогона, крякал и мы шли к ближайшему улью. Дед не надевал шляпу с вуалью, и волшебного сосуда у него не было. Он не кадил пчёлам фимиам и не нашёптывал им ничего тайного и сакрального. Дед просто снимал с улья крышку, доставал что-то, похожее на раму, затянутую сеткой, и поддевал с этой «рамы» сочную «сетку» сот. Липкий сладостный брусочек. Смачно нюхал. Откусывал кусочек, а остальным щедро одаривал меня.
Это было наслаждение! Жевать соты было вкуснее, чем даже вишнёвую смолу! Мёд в сотах – он как всё сразу. И жвачка, и варенье, и мармелад… После пиршества оставался маленький восковой катышек, напоминавший о блаженстве. Вокруг дружелюбно жужжали пчёлы и я совершенно не понимала, отчего это бабка так орёт на деда, используя иногда непарламентские словосочетания.
Антон Чиж, писатель, автор бестселлеров, издаваемых Издательством «ЭКСМО»
МЕД Я НЕНАВИДЕЛ ОТ ВСЕЙ ДУШИ
Все детство я ненавидел мёд. За то, что он лечил от гриппа и простуд. Ненавидел горячо и искренне. И думал, что однажды, когда вырасту, и никому не будет позволено пихать в меня, что попало, я отомщу. За все свои мёдовые мучения.
Месть будет жестокой: заветную баночку, которая, как назло, всегда пополнялась в маминой кладовке, выброшу на помойку, а вместо нее поставлю короб конфет. Я затаился, внешне поддаваясь мёду. Но коварный план созревал. Оставалось подождать лет десять до его триумфа. Но однажды все изменилось.
Случилось вот что. Каникулы подходили к концу. Глубоко за полдень мы с родителями вернулись с моря, чтобы переждать самое пекло в тенечке виноградника, разросшегося беседкой. Наш хозяин, Николай Палыч, просто – дядя Коля, у которого мы заселялись каждое лето, как раз вернулся с пасеки, которую держал в степном Крыму.
В центр двора своего дома, забитого до последней уголка отдыхающими «дикарями», он выкатил огромную бочку, похожу на ступень космической ракеты. К бочке была придела заманчивая рукоятка, которая сама просилась крутануть ее. Во всяком случае, каждый из пацанов, а нас набралось человек семь равного возраста, поглядывали на нее с хищным интересом.
Дядя Коля засунул в железную рамку грязно-бурую пластину, всю в мелких ячейках, опустил в бочку и, о чудо, предложил крутить нам. Когда южный вечер повеял прохладой, мальчишки падали от усталости, а бочка наполнилась на половину. Дядя Коля зачерпнул из нее поварешкой и щедро навалил в глубокую миску золотистую лаву.
Указательный палец советского пионера – лучшая ложка. Мы вонзились в теплую, чуть упругую, как будто живую плоть, вытягивали палец, облитый, словно драгоценным лаком, и глубоким зевком слизывали волшебство. Мёд драл горло, забивал все запахи, но, Боже мой, какое это было наслаждение! Я бы променял вагон шоколада на то, чтобы лизнуть тот медок еще разок.
Мёд был чистейшим счастьем. И счастье было мёдом. Потом много раз я убеждался в правоте: счастье – мёд. Но эту первую капельку не с чем больше сравнить. Разве со скандинавским мифом о меде Познания. И то познание было сладким. И мёд был жизнью, и жизнь была мёдом. Пускай только в тот раз, в тот медовый крымский день. Но это день был.
В общем, мы крепко и навсегда подружились с мёдом. Честно говоря, до сих пор я не разбираюсь в его сортах. Я просто его люблю.