Время крутых перемен
Валентина Оберемко, «АиФ»: Сергей, социологи считают, что благополучие общества зависит от качества поколения 30-летних. Какое сегодня качество этого поколения? К какому будущему они нас могут привести?
Сергей Шаргунов: Сам я из поколения почти 30-летних, мне скоро будет 40 лет (смеётся). Моё поколение — это последний советский беби-бум. Тех, кто родился в 1990-е, гораздо меньше — такая печальная демографическая подробность.
Поколения 1980–1985-х застали разные периоды. Бурные, смутные, головокружительные 1990-е. «Нулевые», когда градус общественной погоды очевидным образом упал и общество оказалось подмороженным. Эти разные опыты сформировали людей, сделав всех немного полифоничными, восприимчивыми к разным поворотам истории. Я, будучи сыном страшных и мутных лет России, тем не менее считаю, что само это время мне пригодилось. Как говорил Ницше, то, что не убивает, делает нас сильнее. В этом смысле все драматические исторические опыты позволяют мне бодро и бесстрашно встречать неизвестность. Те, кто моложе, они инфантильнее.
Но мне многое нравится в поколении 20-летних, среди них я ищу таланты для журнала «Юность». Многие из них принадлежат к очевидным зожникам. А это здорово, когда немодно пить и курить. Одновременно с этим многие из молодых социально не адаптированы, привыкли к стабильности, периоду относительного нефтяного благополучия. Их так не подкидывало, не переворачивало вверх тормашками, как нас, заставших кардинальные исторические сдвиги. В этом смысле мой друг писатель Дмитрий Новиков сказал, что для нашего поколения важно было испытывать, проверять себя в пограничных ситуациях, когда сталкиваются добро и зло. Для меня именно это было целью поездки на войну фронтовым корреспондентом и работы в отделах расследований. И сейчас для меня естественно заступаться за слабых и гонимых и бросать вызов сильным и наглым.
— Чему вы научились, будучи корреспондентом на войне, что поняли о войне?
— Войны учат строгости и выдержке, человек с его сильными и слабыми сторонами виден как будто насквозь в страшных ситуациях. Но я приезжал помогать: привозил лекарства и продовольствие, всегда был честен, снимая телепрограмму или готовя репортаж. Война учит состраданию и, как ни странно, нежности.
Но война — это прежде всего боль. И в мирной жизни я как на войне. Ко мне как к депутату каждый день обращаются именно те, кому нестерпимо больно, растоптанные. Сироты, у которых нет жилья, родители, у которых отобрали детей «органы опеки», подвижники, которые пытаются спасти памятники культуры от уничтожения. Бросая вызов чиновной или финансовой мафии (что, как правило, одно и то же), я сталкиваюсь с угрозами и нападками и чувствую, что фронт вокруг. Главное — не бояться, не думать о близкой пальбе. И это тоже закалка, полученная в военных командировках.
К сожалению, для многих сегодня мирная жизнь — это война. Люди устали от лжи и цинизма, от политтехнологий, от круговой поруки начальствующих. Людей натравливают друг на друга, вместо того чтобы предложить им общий проект, подразумевающий законность, человечность, развитие, созидание. Сейчас повсеместно катастрофически не хватает честности и взвешенности. Нарастает соперничество кланов, что не меняет сути: все против всех, и каждый за себя, а институт репутации в такой ситуации практически отсутствует. Очень много игры чувствами и эмоциями бесхитростных людей со всех сторон.
И всё-таки я верю, что можно и нужно жить по совести. Не скатываясь в крайности нетерпимости и не пытаясь дёшево хайповать. У меня есть литература, и я абсолютно свободен, а как депутат я каждый день, без выходных, стараюсь приходить на подмогу «маленьким людям».
Может быть, мне помогает воспитание в семье священника (постоянно оглядываюсь на родителей в своих поступках), а может быть, русская литература помогает (оглядываюсь на предшественников, которые дорого платили за то, чтобы быть собой, и за всё остальное).
— Как-то вы заметили, что люди наши упрощаются.
— Не хочу брюзжать. Понятно, что визуальное вытесняет вербальное. Это значит, что изящное слово, сложное слово, глубокое слово отступает перед маршево наступающим видеорядом. Но меня радует, что среди совсем юных очень много пытливых, относительно образованных и, главное, желающих больше узнать людей. Новое поколение сёрфингует на волнах информации, знает, что такое фейки, обманки, утки. В то время как люди старшего поколения до сих пор ведутся на написанное и произнесённое.
Я вижу, как мой сын хочет больше знать по истории, географии. Но я переживаю за него и за других — они не видели настоящей смуты, больших потрясений и не вполне подготовлены к тому, что окружающая действительность может быть жестокой. Войны и беды они воспринимают как игрушечные благодаря Ютьюбу и пресловутому видеоряду.
С другой стороны, надо ли человека погружать в мир жестокости? Обучение принципам жизни не должно приводить к психотравме. Напротив, это нам нужно учиться у младших большей терпимости, открытости другим мнениям. Потому что некоторая оголтелость и агрессия — это признаки уходящие. По крайней мере, мне хочется так думать. Я же вижу, что бесконечное желание клеймить друг друга свойственно всё-таки поколению постарше. В этом есть какая-то безнадёга. Понимаю, что у нас страшное неравенство, разделённость, социальное неблагополучие. Но мне бы хотелось, чтобы наши люди больше проявляли волю и верили в себя.
Помощь — потоком
— Недавно в Госдуму внесён (в том числе и вами) проект изменений в закон «О днях воинской славы и памятных датах России». Авторы предлагают включить в перечень памятных дат России День русского языка — Пушкинский день России. А многие ли современные молодые люди вспомнят произведения Пушкина?
— Едва ли. Но это не значит, что Пушкина плохо преподносят им в школе. Это значит, что у Пушкина появляется много конкурентов. Андрей Сергеевич Кончаловский мне только что рассказывал, как он читал лекцию в Риме итальянским студентам. Назвал им фамилию Феллини — знаменитейшего итальянского режиссёра. И значительная часть его слушателей, юных итальянских студентов, не знали, кто это. Можно охать и ахать по поводу падения общей образованности, но унылое морализаторство и сетование — проигрышный подход. А вот вкладываться в просвещение нужно. Например, в том же Ютьюбе блогеры, музыканты, артисты могли бы читать стихи классических и современных поэтов. Там надо запускать больше просветительских, исторических программ. Я наблюдал, как мой сын жадно ждал выхода сериала «Рюриковичи». До этого он так же смотрел «Романовых». Но смотрит он это всё не по телевизору, а в интернете.
Конечно, для сохранения нашей истории, нашей культуры нужны некоторые позывные, своеобразные культурные пароли. Но не надо путать это с поркой и принуждением.
— Вы сказали, что ждёте перемен в стране. Каких?
— Я жду того, что люди, которые отвечают за разные стороны жизни народа, будут более отзывчивыми. Это касается и чиновников, и депутатов. Я бы хотел, чтобы была более очевидной связь между обществом и теми, кто наделён ответственностью за судьбы людские. Для меня естественно отвечать в постингах, где происходит какая-то беда. Львиная доля обращений по поводу несправедливости мне приходит в личку. Если могу помочь, помогаю. Мне бы хотелось, чтобы был организован такой поток помощи всем, кто нуждается в ней, и чтобы возникало меньше тромбов на пути этого потока.
Элина Быстрицкая: «В Малом театре голые не ходят» 
«Иду против ветра». Борису Ноткину - 70 лет 
Никита Михалков: «Не люблю провокаций!» 
Скрипач Михаил Казиник: «В России искусство — грань между жизнью и смертью» 
Константин Лавроненко: на смену открытости приходит жестокость 
