Жюри основного конкурса главного отечественного кинофестиваля «Кинотавр», который проходил в Сочи с 6 по 13 июня, возглавлял режиссёр самого обсуждаемого фильма 2016 года «Экипаж» Николай Лебедев. АиФ.ru встретился с кинематографистом, чтобы узнать формулу его успеха и выяснить, как работает жюри «Кинотавра».
«Судьбы фильмов не могут решаться только на фестивалях»
Елена Яковлева, АиФ.ru: Николай, расскажите о трудностях, с которыми приходится сталкиваться вам как председателю жюри. В частности, вы знакомы со многими конкурсантами, не боитесь быть необъективным?
Николай Лебедев: Нет, не боюсь. Я всего лишь высказываю своё мнение о работе коллег — подчеркну, именно субъективное мнение. Нас для этого и пригласили. Каждый членов жюри пытается максимально полно и точно сформулировать свое отношение к просмотренным картинам, однако никто не утверждает, что это отношение и есть истина в последней инстанции. Мы пытаемся понять, в каком направлении сегодня движется российское кино, по крайней мере, тот его срез, который представлен на фестивале. Профессионалы — а в жюри «Кинотавра» всегда входят крупные кинематографисты, мастера своего дела, — высказывают мнение о работе таких же профессионалов. Мне кажется, это мнение обязано быть уважительным и корректным, и при этом — честным. Поэтому мы просто говорим то, что думаем.
— Сегодня много говорят о тенденциях 27-го «Кинотавра»: это и большое число так называемых «женских фильмов», и дебютные работы. А в чём лично для вас заключается особенность киносмотра в этом году?
— Самая большая нелепость — судить кино по гендерному принципу. Кино может быть хорошим или плохим, а кто его делал — женщина или мужчина, начинающий человек или многоопытный — значения не имеет. Важен только результат.
Что же касается дебютных фильмов, вернее, их обилия в программе «Кинотавра»-2016, — это действительно отличительная особенность нынешнего фестиваля, и очень отрадная особенность, смею добавить. Потому что без прихода в кино новых лиц оно начинает даже не останавливаться на мертвой точке, а катиться назад. Я говорю не про формальную ротацию кадров, а про то, что необходимо держать двери распахнутыми для свежих идей, для отчаянных и сумасбродных открытий, для новых профессионалов, которые завтра или послезавтра будут влиять на кинопроцесс самым серьёзным образом. Поэтому тот факт, что большая часть основной программы «Кинотавра» составлена из работ дебютантов, меня очень радует.
— Интересно узнать ваше отношение к кинонаградам. Какими категориями вы измеряете успех картины?
— Мы очень любим играть в эти игры: победитель, проигравший, но ведь это очень условные категории.
Мне кажется, награды в кино (да и вообще в искусстве) — очень относительная вещь. Это прекрасно, когда они помогают продвигаться хорошему фильму к зрителю, но нелепо, когда только они решают его судьбу. Судьба фильма определяется не наградами, а его жизнеспособностью, заложенной в нем творческой энергией, талантом создателей, в конце концов, его актуальностью — в самом широком смысле слова. Я знаю очень много картин, которые не получили призов, однако остались в истории кино и в памяти зрителей, — и знаю довольно много фильмов, которые были обласканы и награждены в момент выхода на экран, а потом благополучно канули в небытие, не оставив следа ни в памяти зрителей, ни в киноведении.
— Интересная позиция для председателя жюри кинофестиваля...
— Парадоксальная, хотите сказать? Но мир состоит из парадоксов. Как говорил великий Жан Ренуар: «Разве я себе противоречу?.. Что ж, значит, я себе противоречу!». И в качестве такого противоречивого суждения хочу добавить, что с огромным уважением отношусь к фестивалям и фестивальным призам. Они привлекают внимание самого широкого зрителя к искусству кино, формируют направления в развитии кинопроцесса, подсказывают, на что стоит обратить внимание в огромном море кинофильмов. Однако если фильм, который я люблю, который мне дорог, который повлиял на мое мировоззрение и на мой эмоциональный мир, оказался обойденным наградами на каком-нибудь хорошем фестивале, я не стану менять к нему свое отношение. Он по-прежнему будет занимать такое же важное место в моей жизни.
Я прислушиваюсь к мнению других людей, зрителей и кинематографистов, я его уважаю, но всё-таки стараюсь решать сам, что для меня важно. Мне кажется, что зрители должны учиться сами для себя решать, какое кино им интересно. Уважая мнение окружающих, делать собственный выбор.
«Фильм не обязан нравиться каждому зрителю»
— Вы заговорили о зрительском выборе. Сегодня многие считают, что российский зритель ходит в кинотеатры лишь для того, чтобы развлечься, что вдумчивые картины ему неинтересны. Вы согласны с таким мнением?
— Я думаю, что ситуация гораздо более серьёзна. Мы делаем вид, что не понимаем: у нас полностью разрушена среда, в которой существовало наше кино.
Когда-то — скажем, в шестидесятых, семидесятых, в начале восьмидесятых — у нас был разный зритель. Кто-то предпочитал легкие картины, кто-то шел на фильмы, которые, как принято писать в кинокритике, «заставляют думать». При этом это были взаимопроникающие зрительские аудитории: сегодня человек мог отправиться на фильм Тарковского, а завтра с удовольствием посмотреть картину Гайдая или Рязанова. В кинотеатры ходили семьями и возраст кинозрителей начинался от пяти-шести лет, а заканчивался восьмьюдесятью или даже старше. У нас была замечательная, как я теперь понимаю, очень продуманная система кинопроката; не без изъянов, конечно, — но очень сильная система.
Ну а потом произошло то, что произошло: 90-е годы, которые полностью обрушили кинопрокат и кинопроизводство. В двухтысячных все пришлось начинать заново, и нынешние зрители — это, как правило, совсем молодые люди, которые выбирают прежде всего развлечения.
Мы сегодня практически лишены старшего и среднего поколения в кинотеатрах; огромная часть населения страны не ходит в кино, а смотрит фильмы дома. У нас разрушилась культура кинопросмотра. Если бы мы её смогли восстановить, люди стали бы ходить в кинотеатры так, как они ходят туда во многих странах мира.
— Как же можно восстановить эту культуру похода в кино? И что должна сделать сама индустрия, чтобы помочь кинотеатрам привлечь зрителей на отечественные фильмы?
— Честно работать. Понимаете, какая штука: иногда смотришь на фильм и понимаешь, что он сделан нечестно, — не хватило бюджета, не хватило умений, не хватило сил, не хватило тщания... не хватило того, не хватило сего... А зритель ведь это чувствует и понимает. И в следующий раз уже не хочет идти в кино — зачем?.. за новым разочарованием?.. Мне кажется, что хорошие фильмы — основа для возвращения зрителей в кинотеатры. Фильмы, которые сделаны честно, профессионально, талантливо. Если у нас будут появляться такие картины, зритель поверит, что, приходя в кинозал, он не будет разочарован или обманут.
Однако и сам зритель не должен вести себя по-детски наивно и полагать, что раз он пришел в кино, то ему любой ценой «должны сделать приятно». Фильм — он ведь как человек: он не обязан нравится каждому.
Это вообще нелепо — само желание, чтобы нравилось всё подряд, равно как и желание понравиться всем. Вот в этом смысле зрителю тоже бы неплохо поработать над собственной психологией и понимать, что мы не должны ему угождать. Всё-таки это общение: фильм, зритель. Зритель должен быть готов, что иногда и фильм с ним не очень хочет общаться. Такое тоже бывает.
«Всё искусство строится на ремейках»
— Ваш фильм-катастрофа «Экипаж» стал единственной прибыльной российской картиной 2016 года. Интересно узнать из первых уст: в чём ваш секрет?
— Здесь секрета нет. Просто я снимаю то, что хочу снимать, то, во что я верю, что меня по-настоящему волнует. Я просто не мог противостоять возможности прикоснуться к фильму Митты (картина «Экипаж» режиссёра Александра Митты 1979 года — прим. ред.), который обожаю. Я сейчас говорю про фильм Митты и про самого Митту, который является замечательным художником, выдающимся режиссёром. Перефразируя Хичкока, моя любовь к «Экипажу» Митты была выше соображений морали. Я не мог упустить возможность прикоснуться к этому материалу и к этой тематике, и к этому жанру; и я сделал свою версию этой истории, и сделал это искренне.
Увы, никакого расчета в этом не было, как не было и таинственной формулы успеха, которую мне кто-то нашептал. Я просто делал то, что хотел, — и так, как чувствовал. По счастью, со мной была замечательная команда, которая всеми силами поддерживала меня: студия «ТриТэ Никиты Михалкова», продюсеры Леонид Верещагин, Антон Златопольский, Никита Михалков, которые делали всё, чтобы картина состоялась. По-настоящему, всерьёз состоялась. Мне кажется, секрет только в этом: если ты делаешь то, что любишь, то, во что ты веришь, и если ты действительно выкладываешься полностью, то есть надежда, что что-нибудь хорошее получится.
— До премьеры «Экипажа» многие считали, что вы сняли ремейк картины Александра Митты 1979 года, но после выхода фильма в прокат стало понятно, что это оригинальная история. А каково ваше отношение к ремейкам, ведь многие уверены, что они — отражение кризиса идей в кинематографе.
— Мне кажется, что мы крайне опрометчиво рассуждаем на темы ремейков, повторяя избитый трюизм про то, что не хватает идей... Идеи ведь заключены не в простом пересказе фабулы, они гораздо глубже. Вам ведь не приходит в голову пенять Шекспиру, что переписывал чужие истории на новый лад, вы не упрекаете Микеланджело, что брал за основу своих творений уже известные темы и образы; и Пушкина, к счастью, никто не собирается судить за то, что все его творчество — ну, практически все! — строится на материалах, почерпнутых из чужих источников...
В основе нашего бурчания про ремейки лежит (уж простите за каламбур!) некая поверхностность во взглядах и наше нежелание и неумение понять, что мы все движемся по определённой спирали: и культура, и наука, и даже жизнь. Мы всегда возвращаемся к одним и тем же темам, к одним и тем же сюжетам, по-новому их представляем, и в этом новом понимании уже известных истин как раз состоит оригинальность.
Более того, скажу, может быть, опасную вещь, но я в этом абсолютно убеждён: те, кто не исследует опыт предшественников, те, кто отрицает наследие веков, оказываются в пустоте. Мне кажется, что как раз осмысление опыта предшественников — прямое ли, косвенное, — оно и даёт движение вперёд, на этом строится вся история цивилизации. Как сказал Ньютон, «мы были великими, потому что стояли на плечах гигантов».
— Интересное мнение, тем самым вы снимаете с современного кинематографа обвинения в эксплуатации одних и тех же сюжетов...
— Если вы исследуете любое по-настоящему хорошее произведение, любую достойную работу — в кино, в живописи, в музыке, где угодно в искусстве, то можете разглядеть ремейк. Другой вопрос, что авторы далеко не всегда выводят источники, которые они наследуют, на всеобщее обозрение. Ну и не обязательно знать, откуда они черпают вдохновение.
«Мы не хотели встречаться с Козловским на „Экипаже“»
— В ваших картинах начинает прослеживаться тенденция одного актёра: Данила Козловский играл и в «Легенде № 17», и в «Экипаже». Я читала, что в первом фильме продюсер Леонид Верещагин настоял на его кандидатуре, а в «Экипаж» вы пригласили его сами. Почему?
— На самом деле с «Легендой № 17» всё было иначе. Леонид Эмильевич долго и упорно настаивал, чтобы я познакомился с Данилой, а потом, когда были сделаны пробы, результат продюсеру не понравился. И затем в течение четырёх месяцев уже я убеждал утвердить Данилу на роль Валерия Харламова. И слава богу, что меня услышали и пошли навстречу, ведь Данила — грандиозный артист и сделал прекрасную работу.
Что касается ситуации, связанной с «Экипажем», то здесь ситуация была иная. Нам с Данилой так хорошо работалось на «Легенде № 17», что ни он, ни я... не собирались встречаться на съемочной площадке вновь. Даня — потому, что боялся, что этот замечательный опыт не повторится, я — потому, что опасался, что мы будем пытаться войти в ту же самую реку. А у меня в голове было совершенно другое кино, другая история, другой герой.
Ещё я тревожился, что роль пилота Алексея Гущина может оказаться слишком похожей на роль Валерия Харламова, если ее будет играть один и тот же актер: оба они, эти персонажи, — люди сильные, яркие, целеустремленные, никаких новых внешних приспособлений; слишком велика для артиста опасность самоповтора.
Мы с Данилой очень долго пытались придумать новый способ отношений, чтобы не повторить то, что было найдено на «Легенде...». Долго заново выстраивали наш общий язык и систему взаимоотношений, месяца четыре проходили каждую сцену, продумывали приспособления, как герой себя ведёт, как движется по истории. И мне кажется, что Данила всё сделал грандиозно. Он сыграл совершенно другой образ — сыграл яростно, азартно, мощно.
— Вы пригласите Данилу Козловского сниматься в новом фильме?
— Понимаете, у меня же нет цели снять Козловского в новом кино. Есть цель — сделать новое кино. Если будет роль, которая была бы интересна Даниле и которая будет подходить ему, то я буду счастлив вновь поработать вместе. Он действительно замечательный человек, очень талантливый, невероятно трудолюбивый. Сергей Каюмович Шакуров, который играл отца Данилы в «Экипаже», сказал про него очень точные слова: что он настоящий, он трудяга, а не просто везунчик, которому так фартит, и он оказался в нужное время в нужном месте.
Данила —настоящий профессионал, и за всей этой его яркой внешностью, за этой вроде как красивой жизнью стоит огромный труд — глубинный, человеческий, профессиональный. Так что с ним, конечно, очень интересно работать. А там дальше как получится, как сложится.
— Уже знаете, о чём будет ваш следующий фильм?
— Я ещё думаю на эту тему. Поверьте, я не напускаю тумана, просто мне кажется, говорить надо, когда ты уже что-то обдумал и осмыслил, а когда это всё только выстраивается и когда ещё нет сформулированного предмета разговора, то лучше помолчать.
Я часто цитирую фразу, в которой, как мне кажется, формулируется суть нашего бытия: ищу правду, которую не знаю, но которую очень хочу найти. Это сказал герой фильма Феллини «8½», режиссёр Гвидо Ансельми, которого играл Марчелло Мастроянни. Очень точная мысль про то, что происходит с нами на протяжении жизненного пути. Мы действительно не знаем эту правду, которую ищем, но очень хочется, чтобы мы её правильно нашли и потом перенесли на экран. И в нашу жизнь.
