Артемий Троицкий: «В мире нет идеальных мест для жизни»

Владимир Полупанов: «АиФ»— Артём, говорят, вы теперь редкий гость в Москве, что вас заставило переехать в Таллин? Столица Эстонии стала музыкальной Меккой?

Артемий Троицкий: — В Таллин я переехал со всем семейством, в первую очередь, из-за того, что работы на родине для меня явно не хватает, а в Эстонии мне её предложили. Помимо преподавательской деятельности веду музыкальную радиопередачу, пишу колонки в эстонские газеты. Я по-прежнему являюсь российским гражданином, в Москве и Петербурге бываю каждый месяц. И нахожусь в «листе ожидания». Общаясь с людьми моего профессионального круга, вижу, что все они тоже живут как под дамокловым мечом: боятся увольнения, понижения зарплаты. Так что работать в России стало очень тревожно и зыбко из-за кризиса.

— По вашим ощущениям, каков дальнейший сценарий развития событий в России?

— Наиболее вероятный — что Россия станет страной третьего мира и сырьевым придатком, с одной стороны, Запада, с другой — Китая (как бы сильно раздавшейся географически Саудовской Аравией или Ираном). Это не означает, что народ будет жить обязательно плохо. Страна может быть достаточно богатой, поскольку всё-таки есть нефть, газ, металл, лес, пресная вода и т. д., но не особо передовой, консервативной и отсталой в плане науки и образования, все достижения которой — в прошлом, а не в будущем.

Сценарий, по которому Россия может пережить настоящий рассвет, я могу связать с подъёмом науки, технологий, образования, культуры, экономическими реформами и т. д. Это моя мечта. Но у меня нет уверенности в том, что даже если мы срочно начнём проводить какие-то насущные реформы, то успеем вскочить на подножку последнего вагона уходящего поезда.

— Насколько я понял, в Америке тоже несладко живётся. Вы же сами сказали, что она «многих обманывает ложным благодушием и всеобщим комфортом. А на самом деле там страшно напряжённая жизнь, и за фасадом благополучия — свои дыры».

— Да, в мире нет идеальных мест для жизни. В Америке тоже полно проблем. Я бывал там много раз, пару раз даже работал, а лекции там читаю постоянно. Американский образ жизни мне не очень нравится — он изнурителен. Там существует не номинальный, как было в СССР, а реальный культ труда. И если человек хочет, не имея какой-то денежной подстилки, пожить в своё удовольствие, заниматься творчеством, выключиться из этого гигантского механизма зарабатывания денег, ему там приходится несладко. Для меня до сих пор актуален образ Америки из фильма Чарли Чаплина «Новые времена», где его сперва бросает к конвейеру, а потом засасывает в механизм с шестерёнками.

Артемий Троицкий: наша эстрадная сцена - это просто дом престарелых

Читать интервью

— С возрастом, как я гляжу, оптимизма у вас сильно поубавилось?

— Несомненно, я стал пессимистичнее. Главный повод для пессимизма в том, что, глядя на происходящее в мире (не только в России), я вижу, что жизнь в ХХI веке, наша человеческая цивилизация покатились куда-то не в том направлении. Для меня очевидно, что, несмотря на все технологические достижения (Интернет, айфоны и прочее), люди в наше время живут гораздо менее счастливо, гораздо более тревожно, застрессованно, чем они жили, скажем, в 80-е и даже 90-е годы. Это касается и Европы, и США ничуть не меньше, чем России. А поскольку у меня есть дети, меня это беспокоит. Все надежды родителей, естественно, связаны с тем, что их дети будут жить лучше или хотя бы так же весело, как их родители. У меня такого ощущения нет. Напротив, очень тревожно за будущее детей.

— Не произошло ли с вашим поколением (имею в виду не только вас, но и Макаревича, Шевчука, Гребенщикова и т. д.) большой мировоззренческой катастрофы?

— Ты довольно верно это сформулировал, но я бы сказал, что это не столько мировоззренческая катастрофа, сколько личная драма. Я смотрю на это скорее абстрактно, в отличие от Макаревича, Шевчука и БГ. Для меня непонятно и загадочно, как миллионы наших людей, которые на протяжении 40 лет того же Макаревича любили, обожали, пели его песни, причём не по указке сверху, вдруг в одночасье умудрились его возненавидеть и назвать предателем? Песня БГ «Праздник урожая во дворце труда» начинается со строчки: «Сколько мы ни пели — всё равно что молчали». Весь посыл русского рока — свободолюбивый, антивоенный, любите друг друга — куда-то испарился. Можно подумать, что все эти годы люди слушали только песню «Вставай, страна огромная», а не «Новый поворот», «За тех, кто в море» и т. д. И Макаревич, и Шевчук, и Гребенщиков думали, что они, по крайней мере, люди, которых не только слушали, но и слышали, понимали, одобряли. Сейчас, естественно, все эти их упования лежат в руинах. Они переживают очень сильно. Хотя удар держат.

— В общественном сознании вы являетесь музыкальным критиком, ведь именно в этой области вы сделали карьеру. Сегодня эта сфера вам еще интересна или про музыку стало скучно писать, ее анализировать и слушать?

— С полной уверенностью могу сказать, что музыку по-прежнему люблю и слушаю её очень много. В первую очередь, новую. Не зацикливаюсь на любимой музыке моей молодости. Постоянно стараюсь осваивать какие-то новинки. Если говорить о профессии музыкального критика, то я бы сказал, что сейчас она востребована не менее, чем раньше. Но заточена несколько иным образом. Если музыкальная критика раньше предполагала какую-то аналитику или историографию, была более серьезной, то теперь музыкальная критика, это, в первую очередь, навигация по безбрежному пространству музыкального интернета. Поскольку люди в этом пространстве, в том числе, достаточно ушлые меломаны, как правило, теряются, то очень важно, чтобы были гиды-навигаторы, которые каким-то образом могут сориентировать слушателей в этом запутанном и труднопроходимом музыкальном мире. Надо сказать, что большая часть моей профессиональной активности по-прежнему связана с музыкой. У меня три музыкальные радиопрограммы «Стереовуду» в Москве, «Новая музыка для взрослых» (в Таллине) и «Рок-н-ролл вширь и вглубь» (в Санкт-Петербурге). Все три программы музыкальные. Кроме того, я еще не оставил попытки возродить премию «Степной волк». Ну, и бывают иногда публикации на музыкальную тему. Хотя каких-то серьезных статей о музыке я не писал уже давно.

Артемий Троицкий: «В город не тянет»

Читать об этом

— В университетах Таллина и Хельсинки вы читаете курс лекций, посвященный молодёжным движениям в России — дендизм, декабризм, хипстерство. Большой ли интерес у студентов к теме российских молодёжных движений?

— Один из курсов лекций, который я читаю, озаглавлен так: «Молодежные движения и субкультура России с начала ХIХ по начало ХХI века». И там действительно может быть подзаголовок «От денди и декабристов до гопников и хипстеров». Поскольку студенты — люди молодые, а все эти движения — молодежные, интерес к этим лекциям большой, и проходят они у меня, на удивление, весело.

— Сегодня в России есть, на ваш взгляд, интересные молодежные движения? На мой взгляд, хипстерство — не столько российское, сколько международное явление и больше ориентированное на внешние проявление, чем на проявление духа?

— Согласен, хипстерство — движение не очень интересное и в большей степени внешнее, нежели имеющее внутреннюю философскую подпитку. Довольно декоративное, я бы сказал. Что касается до идеологически мотивированных движений, тут их можно довольно долго перечислять. С одной стороны имеется симпатичное волонтёрское движение. Ребята, которые добровольно помогают людям. Этакие тимуровцы ХХI века. И пропавших людей ищут, и пожары тушат, и о стариках заботятся. Это очень правильное движение. С другой стороны, имеется менее симпатичное движение, как правило, спонсированное сверху — приснопамятные «Наши», «Антимайдан». И тут есть, о чем поговорить.

— Вы согласны, что такое явление, как декабристы, сегодня невозможно в России?

— Это, конечно, вопрос совсем непростой. Изучая и движение декабристов, и движение народовольцев (поскольку оно всё-таки ближе к сегодняшним реалиям и, в том числе,движение молодых марксистов, к коим и Ленин в свое время принадлежал), конечно, обращаю внимание на то, что люди, которым было столько же, а иногда и меньше лет, чем сегодняшним хипстерам, были одержимы совершенно иными идеями и настроены куда более серьезно, чем сегодняшняя молодежь. С чем это связано? Во многом с какой-то общей инфантилизацией общества, причем, не только в России. Отчасти это связано, конечно, с установками общества потребления, которые, конечно же, людей во многом перенастроили с идеалистического на материалистический лад. Кстати, я совершенно не считаю, что люди, в том числе, молодые у нас измельчали настолько, что вообще ничего не могут. Есть у нас сейчас и подвижники, и люди, готовые идти на риск и лишения ради идеи. Другое дело, что они находятся в явном меньшинстве. И общую аморфную массу раскачать пока не в состоянии.

— Я был на прошедшем недавно в Вене «Евровидении» и, честно говоря, сильно удивился, насколько популярен среди европейцев Томас Нойвирт (в женском обличье и с бородой Кончита Вурст). Я-то думал, что эта популярность носит локальный характер. Ну, похихикали и забыли. Ан нет. Он (или она) рекламирует банки, выступает по ТВ, ходит по детским садам и школам Австрии, рассказывая об истории успеха. Как вам кажется, не переборщили ли в данном случае европейцы с толерантностью?

— Если смотреть на всё это объективно, то весь вектор развития сегодняшней западной цивилизации направлен на толерантность, терпимость, в том числе, и по части сексуальной ориентации. Теоретически это верно, поскольку нехорошо ранжировать или сегрегировать людей по принципу их сексуальной ориентации. С другой стороны, и это уже мой субъективный взгляд, я считаю, что пафос, который сейчас имеется в Европе и Северной Америке вокруг гей-движения, излишен. Мне кажется, что, в принципе, тема сексуальной ориентации, также как и тема деликатных заболеваний или вероисповедания, должна оставаться в сфере личного, интимного и не выплескиваться с такой степенью наружу, как это делается сейчас. Мне это не нравится не потому, что я гомофоб или гомофил (смеётся), а просто потому, что я искренне считаю, что никому не должно быть дела до того, какой сексуальной ориентации придерживаются другие люди. Точно так же самим субъектам этой самой сексуальной ориентации, по-моему, совершенно излишне навязывать свою гомо-эстетику всем окружающим. Скажем, когда меня время от времени спрашивают: против я или за так называемые гей-парады, то я отвечаю: по поводу гей-парадов я не понимаю: а) зачем их запрещать? б) зачем их проводить?

— Какие сегодня настроения преобладают в Европе по поводу России? Нас там бояться, ненавидят, уважают?

— Думаю, что в отношении России сантименты очень разные. Во многом это зависит от географии. В Эстонии, где я провожу большую часть времени, отношение к России у эстонского большинства довольно настороженное. Эстония — одна из пограничных стран. Люди, в общем-то, Россию опасаются. Что касается стран южной, западной и центральной Европы, то им до России как особого дела не было, так и нет. Я не встречался с какими-то случаями русофобии. Время от времени присутствую на каких-то конференциях, где собираются ученые, кремленологи, политологи, эксперты, аналитики... вот здесь отношение к России достаточно критичное. Хотя тоже имеются разные подходы. Есть люди, которые считают, что России нужно активно противостоять, поскольку она ведет себя наступательно агрессивно. Есть люди, которые считают, что на Россию можно махнуть рукой, главное -обеспечить целостность приграничных государств и неприкосновенность их границ. Но, в общем и целом, я бы сказал, что отношение к русским людям не изменилось вообще. Гораздо более прохладным и неравнодушным в плохом смысле этого слова стало отношение к российскому государству.

— Замечаете ли вы в себе явные возрастные изменения, не внешние, а внутренние?

— Естественно. Я стал спокойнее и осторожнее в оценках. Сдержанее в речах. И в этом смысле стал, может быть, не столь безбашенным и радикальным, каким был еще до недавнего времени. Отчасти, может быть, судебные иски меня чему-то научили (а всего их было 7 и все в один год — 2011 г.). Отчасти, может быть, и пришедшее с годами помудрение. Хотя я себя чувствую по-прежнему очень молодо. Я, в конце концов, молодой папаша. Младшей дочери Лидии не исполнилось еще и 5 лет. Так что сказать, что я себя чувствую окончательно пожилым человеком, не могу.