Конечно, я бы хотела сниматься в художественных картинах — там больше возможностей проявить себя. Но если артист настоящий, он никогда не халтурит — даже в самом маленьком эпизоде в бесталанной картине».
«Моя дачная гордость — жираф. Ни у кого такого нет! Он высокий — голова над забором торчит. Я всегда говорю ему «Здравствуй!» И сразу появляется улыбка на лице. Мне его сделали строители. Нашли в лесу поваленную сосну, вырезали туловище, обстругали, разукрасили. Кстати, вся мебель — шкафы, лавки, стулья — тоже создана руками моих мастеров.
Не люблю уборку — для меня это кошмар. Иногда могу сделать её аврально. Потом думаю: как хорошо, когда чисто. Длится это счастье недолго. Прихожу домой. Нет бы поставить туфли в шкаф, я их брошу! Ничего не могу с собой поделать, мама меня к порядку не приучила в своё время, хотя сама была очень аккуратной.
Не умею возиться с землёй. Некоторые стоят вниз головой, сажают овощи, ухаживают за деревьями, выращивают цветы. Я не умею этого делать. Мне нужно, чтобы всё сразу: посадил растение — и оно сразу расцвело. Но так не бывает. (Смеётся.) Посадила пару кустов чёрной смородины, и то только потому, что узнала секрет «Кончаловки». Настаиваю водку на чёрной смородине по рецепту писательницы Натальи Петровны Кончаловской. Очень вкусный напиток получается.
Когда-то цыганка нагадала мне много мужей, но сказала, что в конце жизни я останусь одна. Так и вышло. Но, честно сказать, мне не хочется никого с собой рядом видеть. Я вполне комфортно себя чувствую. Может, оттого, что, пока я более-менее востребована, приходится много ездить. Творческие встречи, гастроли. Я настолько устаю, что довольна, когда дома никого нет и не надо ни с кем разговаривать. И потом, я не считаю, что одинока. У меня двое внуков, прекрасный сын, невестка. В общем, всё в порядке«.
«На картине "На семи ветрах" был достаточно критический момент: режиссёр Станислав Ростоцкий увидел, что роль у меня не получается, испугался — ведь от главной героини зависит успех всего фильма. Для меня это была трагедия, я думала: если Ростоцкий снимет меня с роли, я уже не вернусь во ВГИК, не смогу смотреть своим учителям и сокурсникам в глаза. Не смогу вернуться даже домой — мне будет стыдно перед подругами и мамой.
Хорошо, что я училась у прекрасных педагогов — Герасимова и Макаровой. Они обо мне позаботились. Сказали Ростоцкому: "Лариса только на первом курсе института. Это ещё сырой материал, глина. Всё в твоих руках. Ты должен лепить из неё скульптуру". Спасибо им, меня всё-таки оставили».
«Песню "Куда мне до неё, она была в Париже" Владимир Высоцкий посвятил мне. Мы с ним много общались на картине "Вертикаль" — съёмки шли 5 месяцев, в горах... До этого Володя приходил к нам в общежитие, он дружил с Володарским и моим первым мужем — оператором Алексеем Чардыниным... Высоцкий всегда был душой компании. Мы слушали его песни — они тогда были у него приблатнённые. Потом, где-то с 1963 года, он начал писать более серьёзные произведения. Когда Высоцкий приходил к нам домой, не мог просто взять гитару и пробренчать, спеть вполголоса. Каждый раз это была полная отдача. Если Володя пел, никто не мог позволить себе даже вилкой стукнуть о тарелку...
Когда Высоцкий прилетел на съёмки "Вертикали", сказал: "Я тебе это написал". И спел "Она была в Париже". Тогда ещё за границу особо никто не ездил, а я уже побывала в Каннах, Осло, Тегеране, Дублине... Володя в песне описал всё, что я рассказывала ему об этих поездках.
Высоцкий пытался ухаживать и за мной, и за Ритой Кошелевой. Но я не откликнулась на его чувства: у меня тогда был муж. Я к Володе всегда относилась только как к другу...»
