А ведь если бы в его родном городе Тамбове было больше гуманитарных вузов, он и не стал бы ни актером, ни режиссером. Все получилось случайно.
Рамки свободы
«АиФ»: – Ваше детство прошло в городе с не самой положительной репутацией. Как вам удалось устоять от всех соблазнов?
А.Л.: – Благодаря родителям. Мои мама с папой выстроили для нас с братом рамки максимально возможной свободы. Но вольницы не было. Любимая фраза отца: «Ты должен дойти до этого своим умом». Они так незаметненько подталкивали нас к каким-то выводам.
«АиФ»: – Прогрессивные у вас были родители!
А.Л.: – Нас воспитывали по Споку. Отец культивировал в нас самостоятельность и всегда приводил в пример детей американских миллионеров, которые на отдых и учебу зарабатывали себе сами. Так что с самого раннего детства я зарабатывал деньги. Мы сколачивали ящики, сдавали банки, бутылки… Когда стал покрепче, мы разгружали вагоны: по 40–60 тонн разгружали вдвоем за ночь. Зато сами зарабатывали, на что хочешь, на то и трать.
«АиФ»: – Как вы попали в актерскую профессию?
А.Л.: – Через режиссуру. Точнее через режиссерский факультет тамбовского филиала московского института культуры. Это был единственный гуманитарный вуз в городе, помимо педагогического. Мне нужно было остаться в Тамбове, педагогический не подходил. Выбора не было. И чем мне предстоит заниматься, я понимал очень приблизительно.
Театр или кино?
«АиФ»: – Про вас пишут, что, попав после института в Театр им. Маяковского, вы долгое время не хотели сниматься. Почему?
А.Л.: – Неправда. Я действительно до 40 лет не снимался. И не потому, что не хотел. Не было такой возможности, да и было много работы в театре. К тому же сниматься в кино при Гончарове могли себе позволить только наши звезды – Лазарев, Гундарева, Немоляева. Но, если быть честным, и желания такого тоже не было: я этого не пробовал и не очень хорошо понимал этот процесс, относился к нему прохладно. Сейчас ситуация поменялась диаметрально – я очень мало работаю в театре и много снимаюсь. Жаль только, что у меня мало достойных киноработ.
«АиФ»: – То есть в вечной актерской дилемме «театр или кино?» победило последнее?
А.Л.: – Десять лет назад выбора бы не было – театр и только театр. Сейчас среди актерской молодежи, да и в среднем поколении, мало таких адептов театра. Поверьте, если кому-то предложат хорошую, интересную и достойно оплачиваемую работу в кино, он променяет театр. Никуда не денешься от насущных жизненных запросов и проблем, которые накапливаются, как снежный ком. На решение всех этих проблем нужны деньги. А в государственном театре денег заработать нельзя.
Сплошной экстрим
«АиФ»: – Простите мне мою иронию, но ведь актеры не работают, а играют…
А.Л.: – Это достаточно сложно объяснить человеку несведущему. Человеку интеллектуального труда это объяснить проще. Что за труд работать своими мозгами и нервами, растрачивать свои эмоции, свою жизненную энергию? В одном из социологических исследований актерская профессия по смертности и по степени риска стояла на третьем месте после летчиков-испытателей и шахтеров. …Чтобы получить дозу кайфа от 15‑секундного ощущения эйфории владения зрительным залом, можно растратить столько своих эмоций, нервных клеток, что, может, проще к станку встать. Почему среди актеров распространена такая беда, как алкоголизм? Потому что у нас нервная система очень ранимая, а где тонко, там и рвется. И ничем другим стресс, полученный во время, к примеру, срочного ввода, снять нельзя.
«АиФ»: – А фитнес-клуб, беговая дорожка…
А.Л.: – После спектакля на это нет времени и сил.
«АиФ»: – Что такое «срочный ввод»?
А.Л.: – Это когда по каким-то причинам актер не может играть в спектакле, а отменить его нельзя. Например, однажды на гастролях нам пришлось срочно вводить Олю Прокофьеву вместо Ани Ардовой в спектакль «Чума на оба ваши дома». У нас было меньше суток!
«АиФ»: – Ничего себе!
А.Л.: – В экстремальных ситуациях мозг наш работает совсем в другом режиме. За сутки можно выучить «Илиаду» Гомера, если приспичит. В те годы, когда еще все мы играли детские сказки, за один спектакль могли поменяться исполнители два-три раза в силу разных обстоятельств: один упал, продолжать не может, за него выходит другой. Профессиональный актер, он в принципе должен быть готов к такому экстриму.
Испытание сценой
«АиФ»: – Те актеры, которые не вводятся и могут сыграть спектакль с закрытыми глазами, наверняка поддерживают «новичка»?
А.Л.: – Это обязанность партнера! Каждый срочный ввод опирается на партнера! Если человек запомнил текст, это уже подвиг, с точки зрения обывателя. А мизансценический рисунок роли запомнить практически невозможно. Поверьте мне, окружение волнуется и потеет больше, чем вводящийся. Он сосредоточен, ему некогда бояться, он должен выполнить задачу. У кого стресс сильнее, еще надо подумать. Я помню ужас и страх, когда Гундарева и Джигарханян вводили меня в спектакль «Последняя жертва»! А куда деваться? Приехал в театр в 3 часа, а в 7 уже вышел перед зрителями.
«АиФ»: – Влияют ли человеческие отношения в жизни на игру на сцене?
А.Л.: – Это уже нюансы профессии: никого из зрителей не волнуют наши взаимоотношения. Еще Станиславский говорил: пришел в театр – оставь за порогом все свои невзгоды, горести – никого твои личные переживания не волнуют. Зритель заплатил деньги, чтобы посмотреть на творческий акт.
«АиФ»: – Говорят, в вашем лице отечественный кинематограф потерял «секс-символ». Вы как к этому относитесь?
А.Л.: – Очень иронично. Чтобы дискредитировать заковыристые иноземные слова, их достаточно просто перевести на русский язык. «Секс-символ» можно перевести «половой знак». Скажите, кому-нибудь захочется называться половым знаком? Вряд ли.
«АиФ»: – И все же позволю себе чисто женский вопрос: тяжело быть красивым мужчиной?
А.Л.: – Никогда об этом не задумывался. А знаете почему? Мой отец говорил: красота для мужчины – это большой недостаток. Мужчина должен быть умным и обаятельным, мужчина-актер вдвойне. «Красавец-мужчина» у меня вызывает в наше непростое в смысле деления по полам время, мысли о проблемах с гормональным фоном.
В здоровом теле…
«АиФ»: – Ваши родители увлекались йогой. Для меня это удивительно: где в 60‑е годы они смогли найти такую информацию?
А.Л.: – Мама работала в библиотеке, а папа – журналист. У них, сами понимаете, был несколько более расширенный доступ к информации. Но это не было глубинным погружением в философию. Они делали то, что им интересно и что полезно для здоровья. Родители были вполне серьезными спортсменами: отец занимался боксом, метанием копья и ядра, мама бегала. Сколько себя помню, у нас дома были ядра 12 и 8 кг. Естественно, и мы с братом вслед за ними бегали, метали. Наш небольшой дом выглядывал в окна, когда трое Лобоцких – отец и двое малолетних детей – в трусах выбегали во двор и обтирали друг друга снегом. В этом было нечто гладиаторское: совершение подвига на глазах тысячи зрителей! Но со временем я вышел из-под родительского спортивного контроля, а брат мой старший до сих пор продолжает бегать, никогда не пил, не курил.
«АиФ»: – Но йога – это не совсем спорт…
А.Л.: – Конечно! Я, например, занимался прана йогой («пранаяма» – система дыхательных упражнений. – Авт.), потому что мне было интересно. И, знаете, какие-то знания остались: я до сих пор ныряю и задерживаю дыхание до двух минут.
«АиФ»: – Можете сказать о себе: я веду здоровый образ жизни?
А.Л.: – Я пытаюсь его вести в том смысле, что для актера, безусловно, важна физическая форма. Поэтому плаваю в бассейне, играю в бильярд, боулинг, в настольный теннис, к которому нас тоже приучил отец.
«АиФ»: – А что насчет питания?
А.Л.: – С определенного момента своей жизни, может это произошло лет 20 назад, я очень точно знаю, чего хочу. К тому же, я не могу съесть много. Да и сколько бы я ни съел, все равно не поправляюсь. Кстати, сейчас мой вес на 5 кг меньше, чем надо. Я научился слышать свой организм и есть только то, что хочется. Прислушиваюсь к своим желаниям и «делаю заказ».
