«У молодых учусь цинизму»
— Армен Борисович, вы в актёрской профессии достигли всего. И вот теперь вам это надо — руководить, бумаги подписывать?
— Достаточно тяжёлый вопрос. И я скажу тебе -тихо, честно. Дело даже не в бумагах — это не проблема. Проблема в том, что я теряю чувство юмора. Вот это мне жаль! Я по натуре клоун, скоморох, а здесь мне надо всё время «держать лицо». Хотя, если бы я сейчас работал в театре как актёр, я бы всё равно не играл. Не могу, неинтересно! Не казни меня за самодовольство, но у меня ощущение, что я уже всё в своей жизни сыграл.
Моя жена повторяет мне чью-то фразу: молодые всегда правы. Конечно же, молодые мне интересны, но и я им интересен. Когда я им показываю как актёр, что можно было бы сделать на сцене.
— А у молодых чему вы учитесь?
— Всему. Цинизму. Абсолютному упрощению проблем.
— Цинизм — не лучшее человеческое качество.
— Знаешь, если уж я рискую говорить о чём-то, то называю всё своими именами — именно цинизму. Иначе, пытаясь спрятаться за шелуху слов, начинаешь рисоваться, самовыражаться, а это вещь такая… педерастическая.
Но всё-таки вернусь к твоему вопросу. В принципе, я и сам часто его себе задаю: зачем мне в 72 года всё это? Но, знаешь, я скажу как актёр — у нас у всех есть некая неуправляемая энергетика. Её много, она очень мощная. Однажды я пришёл на концерт Аркадия Райкина. Он был уже в возрасте, болел. В антракте я зашёл к нему за кулисы. Я там увидел не артиста, а… Даже слов правильных не подберу. Я в реанимации таких видел. А через три минуты Райкин опять на сцене появился. Нет, этого не может быть, это другой! Тот, кого я видел за кулисами, — и этот! Поэтому я и говорю — у артистов есть вот такая сильная дополнительная энергетика.
— А как вам роль зрителя?
— Я понял одно: мы там, на другой стороне — на сцене — не правы. Мы думаем о них, зрителях, лучше. Слова, мысли, разумное, доброе, вечное — нет, сидящим в зале это не нужно. Мне говорили: 65% публики хотят в искусстве действия, 10–12% — жаждут услышать слово, остальные получают удовольствие от спецэффектов: дыму там подпустить, света… Вот чего требуется большинству — действия! А от актёров — игры на разрыв аорты, когда ты умираешь перед ними на сцене, когда пена изо рта. Но психофизика настоящего артиста может не выдержать напряжения. Отсюда и инсульты, инфаркты на сцене. Отсюда и трагедии, когда актёры, люди с очень подвижной психикой, не выдерживают собственного дара, таланта.
— Говорят же: «вошёл» в образ, в роль, которая «не читки требует с актёра, а полной гибели всерьёз», по Пастернаку?
— Да нет, «вошёл в роль» — это ерунда собачья. Такого нет. Иначе Отелло бы на сцене задушил Дездемону, а другие герои стрелялись.
Нет. Другое дело — я на сцене, играя, вызываю духов. Я всё время питаюсь ими, питаюсь своими несчастьями, пороками, воспоминаниями, памятью своей. Хотя и счастье тоже входит в мои «источники питания». Психиатры ведь помогают людям забыть горе, а актёру нельзя, он должен им питаться.
— Чтобы заплакать, актёры, я слышала, вспоминают или даже воображают, скажем, смерть близких.
— Да, да! Если честно, это несчастная, грешная профессия. Конечно, как в литературе есть графоманы, которые просто писать умеют, так и в актёрстве есть имитаторы. И имитаторы очень ловкие. Но у таких актёров очень быстро наступает личная драма — они выдыхаются, у них нет той неуправляемой внутренней энергетики. Сколько я видел таких! Это страшно. Выдохшийся, неудавшийся артист или артистка — это воплощённое зло. Укусить могут.
«На сцене я неподсуден!»
— Что это за зверь такой -талант?
— Знаешь, говорят, актёр настоящий — это «чуть-чуть». Только никто не знает, что это — то самое «чуть-чуть». Вот смотрю часто — актёр всё делает хорошо, даже элеган- тно, и стихи читает хорошо, и поёт, и на рояле играет. Но нет вот этого «чуть-чуть», главного — и ничего нет!
В настоящем актёре, я это знаю, происходят химические изменения на сцене. Есть тайна актёрства. А не «руку подними, ногу переставь».
— А в чём же счастье этой такой тяжёлой, но манящей профессии?
Актёрство вообще -зуд, болезнь, чесотка. Если человек бездарен — это просто болезнь, и он тогда маньяк, насильник. Потому что актёрство — это желание обладать, властвовать над зрителем. А счастье — совсем не когда букеты носят и не когда машину твою на руках поднимают. Счастье — это неприкосновенность твоя на сцене. Там я могу всё, что хочу, я неприкосновенен, и судить меня не будут.
— Получается, что в искусстве всё дозволено!
— В искусстве всё дозволено, но — это всё должно быть убедительно и оправдано высшей необходимостью. Чтобы я видел, что человек на сцене не просто ругается матом, а что в этот момент он не может по-другому, потому что он жить не может, сходит с ума. Другое дело, что так бывает очень редко.
Пушкин и Моцарт -инопланетяне
— Вы живете то в Москве, то в Америке, где тоже теперь ваш дом. Скучаете здесь по тому дому и наоборот?
— Я могу признаться — не знаю, что такое родина. Я тоскую по тем, кого люблю, где они — там и мой дом. Это моя последняя опора. А так мне уже ничего не интересно. Я уже ничему не удивляюсь. И не хочу заново учить таблицу умножения. Я думаю, что даже среднего ума человек к 40 годам весь опутан, окутан разочарованиями. И живёт ради удовлетворения самых обычных человеческих потребностей, и в этом нет низменного: видеть закат — это ведь тоже потребность! Может быть, и искусство (а оно, по-моему, абсолютно бессмысленно) только затем и существует, что оно всё-таки даёт какой-то маленький выход. И важнее всего в искусстве музыка и книги. Я вообще начинаю думать, что все они — Моцарт, Пушкин, Шекспир — инопланетяне. Ненормальные люди, абсолютно. Другое дело — что считать нормой? Усреднённость, посредственность?
— Знаю, что вас в театре зовут иногда «дед». Есть ли у «деда» свои премудрости в жизни?
— Я не понимаю такого -«подставь другую щёку». Я не могу выносить несправедливости. Но никогда не отвечу злом на зло. Спрашиваю у католикоса всех армян Вазгена: что такое простить? Ответ: не ответить злом на зло. Не обнять, не забыть — именно не ответить! Есть люди, которых я просто исключил из своей жизни, но никогда не сделаю им зла. Наказание пусть будет не от меня.
Смотрите также:
- Евгений Князев: Бог знает, что такое дар Мессинга, – благо или проклятие →
- Сергей Урсуляк: «Меня пугает наша готовность к гражданской войне» →
- Константин Лавроненко: «Мы открыты миру!» →