А 15 июня в маленьком уютном доме неподалёку от той больницы старшина медслужбы Любовь Доброва отметила 2 месяца со дня рождения своей дочки Виктории. На тот теракт она «опоздала», но войны с лихвой хватило и на её молодую жизнь (ей всего-то 30). Свидетельство тому - орден Мужества.
Люба Доброва приехала в Будённовск из соседнего Дагестана в 1996 году. Отучилась в медучилище, поработала в больнице, а потом попала в военный госпиталь. Уже там она увидела всю изнанку войны - покалеченных солдат, убитых горем матерей. Пока работала, вышла замуж, родила сына. А потом муж запил, куда-то уехал, стал скрываться. Она подала в розыск и на развод, забрала сына и уехала к родителям в Дагестан. Работы не было, жить за счёт родителей совесть не позволяла, и Люба, оставив сына с бабушкой и дедушкой, в 2004 году поехала в Чечню. Как она теперь говорит - на заработки.
В Ханкале в медчасти ей отказали. А в Грозном опытную медсестру взяли в артиллерийский дивизион. Мама была в ужасе: всю жизнь проработав в военкомате, она радовалась, что у неё растут три дочери - казалось, проблема армии обходит стороной. Через год Люба забрала в Чечню среднюю сестру, правда, не на передовую, а в кадровую службу.
Последняя пуля - для себя
Сначала всё было не очень сложно. В военном городке был даже детский сад, и Люба забрала сына к себе. Но через два месяца дивизион расформировали, медсанчасть оказалась в палатках сначала в Ведено, потом в Курчалое. Началась настоящая военная жизнь. Между дежурствами и вылетами она училась стрелять из автомата, каждый день разбирала, чистила и собирала оружие - «руки после этого были такие, что ни о каком маникюре и речи не могло быть». Правда, на вылеты она автомат не брала, оружие было только у лётчиков. Потому что главное для медсестры - сумка с обезболивающим, капельницами, жгутами, ватными тампонами. Зачем же тогда она училась стрелять? «Наш командир повторял: отстреливаясь от боевиков, всегда помни - последнюю пулю оставь для себя. Потому что нельзя даваться им в руки живой, чтобы не глумились и не издевались», - объясняет Доброва. Были такие моменты, что урок о последней пуле чуть не становился реальностью. Боевики несколько раз вплотную подходили к их палаткам, обстреливали со всех сторон, но Бог миловал.
Война - не женское дело. Но ведь она и не воевала, а спасала. Как-то вызвали в Центорой: офицер скрывал, что болен сахарным диабетом и эпилепсией, - «у него семья, двое детей, надо было деньги зарабатывать». Случился припадок, вертолёт сесть не смог, «я надела каску, бронежилет, больного положили на носилки и на БТР поставили. Я села на броню и так 1,5 часа ему ложку во рту держала, пока ехали, чтобы не задохнулся. А по Чечне ведь так не ездят, живая же мишень, но нас прикрывали со всех сторон. Через 10 дней в Ханкале в госпитале он умер…»
Но чаще они поднимали раненых на борт. Как только звучала команда «Санрейс на вылет!», Люба надевала форму, брала сумку и бежала к «вертушке». Вертолёт редко когда садился - в горах и ущельях для этого площадок нет. Раненых поднимали на лебёдке, и они попадали в руки Добровой. У неё всё было отточено: сначала вколоть наркотик, поставить капельницу, остановить кровь. Валерий Николаевич, командир экипажа, с которым она часто летала, всегда её спрашивал: «Любаня, ровно веду, капельницы поставила?» Но иногда кроме медицинского мастерства нужно было женское ласковое слово: «Помню, подняли на борт одного, я ему вколола наркотик, а он спрашивает: «Сестричка, моей ноге п…?» А я ему даже сказать не могу, что у него обе ноги по колено оторваны, мне ж его живым довезти надо. Начинаю спрашивать, есть ли жена, дети. Да, говорит, жена есть, детей нет, но теперь, наверное, она его бросит, зачем он ей на одной ноге. И вот я весь полёт успокаиваю его, что, мол, всё образуется…» Что потом стало с теми, кого она вместе с лётчиками вытащила из ада, Люба не знает. Говорит, что за 4 года через её руки прошло примерно 70 бойцов из внутренних войск, спецназа ФСБ, армейского спецназа. Ни имён, ни телефонов. «И вообще, прилетишь на базу, помоешься, переоденешься - и спать. Отрубаешься моментально, утром с родными по телефону наговоришься - и вроде отпускает. Иначе не выдержать».
«Всё горит, боевики стреляют»
Правда, после того самого рейса в мае 2008 года одни разговоры с семьёй не помогли, пришлось колоть успокоительные. Они просидели в вертолёте больше часа после команды «Санрейс на вылет!». Люба всё торопила командира экипажа Валерия Чухванцева: чем дольше тянем с вылетом, тем больше раненых будет. «Подожди, Любаня, скоро полетим», - успокаивал лётчик. Он знал, что группа разведчиков при проведении спецоперации в горах наткнулась на банду боевиков, завязался бой, у разведчиков двое тяжелораненых. Но лететь нельзя: бой слишком жестокий.
Когда наконец долетели, оказалось, что раненых уже трое. Сначала подняли майора с ранением в живот, потом ещё одного бойца с простреленной грудной клеткой. Когда лебёдкой подцепили третьего, боевики стали стрелять по вертолёту. Одна пуля - они её потом нашли и сфотографировали «на память» - попала в двигатель, он загорелся. Командир экипажа принял решение лететь с раненым на лебёдке - секунды промедления стоили бы всем жизни. Люба, пока занималась ранеными, даже не видела, что «вертушка» загорелась внутри. Затем, пока лётчик уходил от пуль бандитов, вместе с бортинженерами они тушили салон, как могли. Протянули над ущельем 13 километров и почти рухнули на линии электропередачи. «Хорошо, в тот день они были обесточены. Мы запутались в проводах, а ведь на лебёдке раненый внизу болтается. Командир кричит: «Рубите трос!» Перерубили, боец упал, невысоко, слава богу, потом сам добрался до своих. А мы ещё немного протянули и рухнули на землю. Я только потом узнала, что двигатель отказал. Если бы не Валерий Николаевич, у моего сына не было бы мамы, - она до сих пор вспоминает это с дрожащим голосом, а в огромных серых глазах слёзы. - Все выскочили, вертолёт горит, а я на себе тащу того парня с простреленной грудью, он тяжёлый ужасно. У меня почти все волосы сгорели. Хорошо, рухнули рядом со своими. Неподалёку артиллеристы были, рассказывали: в бинокль наблюдали, как нас подстрелили, как мы летели горящие и рухнули. Они думали, нам конец, обрадовались, что выжили. И сказали мне: «Ты что?! Немедленно увольняйся, не испытывай судьбу».
Дочь в награду
Она не уволилась. Её отправили в отпуск - нервы подправить и здоровье, и она в Будённовске познакомилась с будущим отцом её дочери. Когда вернулась обратно в часть, поняла, что беременна. Люба очень хотела второго ребёнка, именно девочку. Но из-за стрессов беременность перенесла тяжело. На седьмом месяце в её часть пришёл орден Мужества (Валерия Чухванцева в Кремле за тот рейс наградили звездой Героя). Она его так ни разу и не надела - некуда. И вообще к награде отнеслась спокойно: единственная радость, что к ордену прилагались пять окладов - 17 500 руб. за тот ад, что она пережила в прошлом мае. «Если бы мы тогда не выжили, не было бы моей девочки, - нежно смотрит Доброва на дочь. - Она и есть моя самая большая награда, моя Виктория».
Вернётся ли теперь санинструктор Любовь Доброва на войну? «А там война, хоть и говорят везде, что всё кончилось». Люба задумывается. Её контракт пока ещё не истёк. Дочь подрастёт, и снова надо будет кормить семью - с отцом Вики отношения не складываются. Доброва рассчитывает только на себя. И если родители согласятся присмотреть за двумя внуками, она вернётся в свой полк Внутренних войск МВД в Урус-Мартан: больше ей денег заработать негде.
Старшина Любовь Добровая: «И мы снова летим в горы, а там как Бог даст» 
«Женщина может всё!» После войны «ночная ведьма» стала профессором физики 
Когда же в нашей армии прекратятся «небоевые» потери 
Надежда Попова: «Немцы думали, что мы все курим, пьём… А мы все были - чистые девушки» 
