Мой товарищ Миша с достоинством носит раблезианскую толщину и больше не похож на неудачника, каким я нашёл его девять месяцев тому, когда его бросила жена. И я, доброхот несчастный, не смог отвратить крах его семьи, никто не смог, желающих был мильон; семья скапустилась, а я помню и день развода, и оцепеневшего Мишу.
Ничего такого я этой напыщенной дуре не предлагал, и никакой ни разу он не алкаш; горькую-то он запил как раз после того, как она настояла на том, чтобы он убрался. Но по тону, по глазам её тогдашним было очевидно, что спасать нечего. Под конец того разговора она назвала его тварью… Но ведь я гулял на свадьбе у них! И несколько раз листал семейный альбом, там фотографии — они славные, улыбчивые, смешные — просто сочатся любовью!
У нас у всех тогда не было ничего, форменная голь перекатная, но столько надежд, столько веры в хорошее, столько уверенности в избранных! И вот, кстати, про то, что он всё время в подпитии был и буянил. Совсем уж пьяным его ни я, ни кто ещё не видели вовсе, а чтоб агрессию проявлял — да ни боже мой!
Я спрашиваю его, в чём же главная причина того, что любовь не просто умерла, но обернулась неприязнью. Он почтительное время молчит, наконец вздыхает и тихо-тихо говорит, что не знает ответа, что очень долгое время ему казалось, что у неё депрессия, и из-за того, что ему так казалось, его одолевало чувство вины. Разговаривать, хотя бы разок поговорить не получалось, она орала, он срывался, он хлопал дверью, оба превратились в неврастеников. В конце концов, дело не в Мише ведь одном. Годы летят, а где та калитка, куда надобно сворачивать за успехом, за состоятельностью, никто не знает.
Миша хотя бы не выглядит, как рок-герой в процессе полураспада, а я знаком с дюжиной когда-то ладных парней, которые выглядят теперь даже хуже. Они, правда, старше нас с Мишей, по паспорту — на восемь – десять лет, но блёклостью, роднящей их, — лет на двадцать. Разрушить брак в сорок — это ещё туда-сюда, но в пятьдесят?! Тут надобно даже мужество известное.
Говорят, брошенные женщины хоть и страдают стократ сильнее, но они же стократ выносливее.
А брошенные мужики — это остров затонувших кораблей, наблюдаешь за останками — и перехватывает горло. Дети ближе к мамам, мамы ближе, всегда так было, они общаются, у них жизнь. У бывших мужей не жизнь, а дрянь, они спиваются, жалуются друг другу, совсем не похожие на тех, из альбома, где на свадебных фото широкие улыбки на смущённых лицах, и даже слышен смех.
