«Исключали дважды»
«Знаете, что такое педагогическая настойчивость? - говорит Мария Андреевна. - В маленьком городке Шадринске на Урале, где я заканчивала школу, математику нам преподавала Анастасия Петровна Хомякова. Так вот, например, историк заболел, мы только пытаемся расслабиться, тут со звонком на урок в дверях возникает она, под мышкой учебник: «Воспользуемся свободной минуткой». Учитель химии уехал на курсы повышения квалификации - Анастасия Петровна тут как тут. Мы перерешали всё. В результате я со своими ультранематематическими способностями сдала выпускной экзамен на отлично!
Уверена, роль школьного учителя в жизни человека сложно переоценить. Химию у нас преподавал Викторин Павлович Бирюков, фронтовик. И вот как-то на лабораторных занятиях мы с подружкой разбили аппарат Киппа. Дело было после войны, жили все тогда крайне бедно - сам Викторин Павлович, например, не имея возможности купить гражданский костюм, ходил до 1949 года в сапогах и гимнастёрке, в которых пришёл с фронта. Так вот он от этого безобразия просто онемел, а потом в сердцах сказал: «Девицы, вам с таким несерьёзным отношением к делу только пивом торговать!» Но делу хода тогда не дал. Через много лет я приехала в родной Шадринск по делам и, разыскав его домашний телефон, позвонила: «Должна вас разочаровать, я так и не стала продавцом пива. Но, может быть, вы учтёте, что Путин наградил меня первой из педагогов столицы званием «Народный учитель РФ»?» Слышу в ответ: «Нет, тебя это не извиняет. И, кстати, ты хоть помнишь, что мы получаем из аппарата Киппа? Водород!
А то вот не будет меня, кто тебя научит?» Или учитель физкультуры Дмитрий Петрович Курочкин. Сдавали мы зачёт по лыжам - 3 километра. Я неуклюжая, неспортивная, мне эту дистанцию не пройти. Он в ответ: «Ты должна преодолеть дистанцию! А как ты это сделаешь, на лыжах или пешком, и сколько тебе на это потребуется - второй вопрос». И, вы знаете, прошла сама не знаю как. А он меня ждал…
Из школы меня исключали дважды. В первый раз дело было так. Отправили наш класс на картошку, предупредив: едем на два дня. В результате оставили почти на 10 дней, за которые моя единственная обувь - тапочки - полностью развалилась. А тут ещё морозы ударили. Меня возмутила несправедливость: если бы знала, что так надолго едем, лучше бы подготовилась. Ну и рванула из колхоза. 18 км прошла, стучусь в дверь, открывает отец - человек военный, серьёзный. Выслушал меня и сказал маме: «Напоить, накормить, дать мои сапоги, шерстяные носки и через 30 минут отправить обратно». Глубокая ночь, мы с матерью в слезах, но он решения не изменил. А когда я под утро вернулась в колхоз, оказалось, что по моему примеру (ещё бы - ведь я была комсоргом) в самоволку отправился весь класс… И второй раз я тоже пострадала, борясь с несправедливостью. Пришла в школу молодая красивая учительница истории. И весь урок читала нам вслух учебник. Параграф за параграфом. Ну разве так материал объясняют? Я не выдержала, открыла учебник и стала то же самое вслух читать. Учительница-то из школы ушла, а меня опять исключили. Хорошо, у одноклассницы мама работала в кинотеатре. Она меня пожалела, и я смогла обе эти некрасивые истории от родителей скрыть. Утром в обычное время выходила из дома и... в кино. «Два бойца» и «В 6 часов вечера после войны» просмотрела много-много раз.
«Преподавала фронтовикам и детдомовцам»
В школе я мечтала стать актрисой - участвовала в самодеятельности, пела, но крест на моей неначавшейся ещё карьере поставил одноклассник Генка Ворошнин. После лета в 6-м классе проводилось взвешивание. У кого-то 36 кг, у других - 38, и только у меня 40. Через несколько дней - контрольная по русскому языку. Генка - мне: «Дай списать!» Я в ответ: «Отстань!» А он: «Ах ты, 40-пудовая слониха!» Тут я поняла, что театр для меня закрыт. Шадринский пединститут я окончила с отличием, но место нашлось только в вечерней школе. Так я, девчонка, начала преподавать фронтовикам, которые мне в отцы годились. А уже в 23 года я сама возглавила школу в селе Житниково. В нём располагался большой детский дом, потому у нас в школе учились целые классы детдомовцев. Отличные были, кстати, дети! Вот так: фронтовики и беспризорники оказались моими педагогическими университетами. А коллегами были ссыльные - одного за космополитизм осудили, другой запрещённого тогда Есенина читал...
Для ремонта полуразрушенного барака, где располагалась школа, требовались стройматериалы - пакля, стекло, кирпич, шифер... Решила я со списком необходимого ехать в Курган. На обычный поезд опоздала, ну не возвращаться же? Смотрю, товарняк, углём гружённый стоит. Мимо часового прошмыгнула и на площадке между вагонами затихла. Так и добралась. Ранним утром пришла в исполком и до 8 вечера просидела в приёмной у двери кабинета Александра Павловича Комлева. Вдруг гляжу - идёт. Я - к нему да как начала реветь: «Весь день в приёмной вашей просидела, ни в буфете не была, ни в уборной...» На щеках белые дорожки от слёз остаются: лицо-то всё углём запорошило. Кинулась к двери, бегу по коридору и слышу - Александр Павлович распоряжается: «Верните эту психопатку!» Отчитал он меня: «Как можно доверить школу таким несдержанным людям?» - но приказал помочь.
Потом сработались, он был меня много старше, опытнее и стал наставником во всех делах. Потому, когда предложили ехать в Москву в академию, пошла советоваться, конечно, к нему. А он вдруг в ответ: «Выбирайте - или я, или академия». Едва успели расписаться, начали налаживать быт - нам, например, семья коллеги, которую переводили в столицу, отдала прекрасный торшер, - как Александра Павловича пригласили на партактив. Вечером муж звонит: «Ищи новых хозяев торшеру!» Оказывается, его выступление так понравилось Косыгину, что его пригласили работать в Москву.
Выделили школу. Начинаю разбираться: 101 ученик в ней неуспевающий. На педсовете спрашиваю коллектив: «Чем урок физики, химии, математики и биологии в столичной школе отличается от аналогичного в моей житниковской школе?» В ответ - смешки, переглядывания... Но уже через месяц, когда над нами взяли шефство сразу несколько академиков и у детей появилась реальная возможность изучать предметы в самых передовых НИИ, смеяться перестали».
* * *
Для Марии Андреевны Комлевой никогда не было ничего невозможного. Поэтому фойе типового здания её школы украшает панно, сделанное при участии директора Третьяковской галереи, поэтому о ней снимает передачи Алина Кабаева и пишет книги посол Мексики, а её обычная средняя школа уже многие годы один из главных поставщиков студентов в МГУ.
