«Будь у русского человека злость, мы давно жили бы в другой стране», - уверен известный режиссёр-документалист Виталий Манский.
Документальная картина Манского «Труба» была отмечена призом за лучшую режиссуру на недавнем фестивале «Кинотавр». «Труба» - это проникновенный и вместе с тем грустный рассказ о простых людях, которые живут вдоль газопровода, идущего из Западной Сибири в Западную Европу.
Плевок в лицо
Сергей Грачёв, «АиФ»: Виталий, вы понимаете, что сняли крайне оппозиционную картину? За такую сегодня и срок можно схлопотать, чтобы «лодку не раскачивали»...
| Досье | |
|---|---|
| Виталий Манский родился в 1963 г. во Львове. В 1990 г. окончил операторский факультет ВГИКа. Сегодня он самый известный российский документалист. Снял картины «Анатомия «Тату», «Девственность», «Путин. Високосный год» и др. | |
Виталий Манский: (Задумывается.) Вы себе даже представить не можете, каким бы получился этот фильм, если бы я поставил себе цель сделать оппозиционную картину! Реальная жизнь России, которую мы во всех красках увидели за три месяца нашей экспедиции, - это даже не «труба», это пи... простите, конец! Но я не снимал фильм из серии «Так жить нельзя», не выносил никакого приговора. Мы не показали ни одного разрушенного дома, ни одной развалившейся церкви, ни одного валяющегося на улице пьяного, хотя всего этого насмотрелись. У нас изначально были другие цели и задачи. А власть пусть трепещет, потому что найдётся тот, кто проедет по этому же или схожему маршруту с публицистическими задачами.
С.Г. «АиФ»: Вы признались, что получали визы для того, чтобы попасть в места добычи и транспортировки газа на территории России. Такое возможно?
Когда мы снимали на территории «Газпрома», мне вообще показалось, что это где-то не в России. Все газпромовские объекты обнесены колючей проволокой, и складывается ощущение, что эта проволока как для тех, кто внутри неё (чтобы лишний раз наружу не выходили), так и для тех, кто снаружи.
А вообще, мне показалось, что газ добывают не в Новом Уренгое, а внутри Садового кольца в Москве или где-то под Грозным. Поясню. В Вологодской области есть город Грязовец, являющийся газовой столицей России, поскольку там пересекаются основные газомагистральные потоки. А всего в 40 км от Грязовца находится село Сидорово, которое в буквальном смысле стоит на газопроводе высокого давления. Но газа там нет! Село до сих пор отапливается дровами и углём! Жителям, конечно, обещают провести газ, но воспринимают они эти обещания как небылицы.
С.Г. «АиФ»: У нас полстраны отапливается дровами. При этом, как показано в вашем фильме, в Европе на российском газе работают даже крематории. Поэтому у меня вызывает раздражение пафосная реклама «Газпрома», в которой утверждается, что мы первые по запасам газа и его добыче и должны гордиться этим...
В.М.: После совершённого путешествия по стране я эту рекламу вообще не могу смотреть без содрогания. Если уж жителю Москвы она кажется нарочитой, то для большинства россиян это плевок в лицо, вызов! Зачем это делают, непонятно. Зная, в какой стране мы живём, руководители «Газпрома» могли бы быть чуть деликатнее. Люди же понимают, чьё на самом деле это «достояние»! И от этого горько и обидно. Нашли бы для рекламы какие-то другие слова. Например: «Мы стараемся. Мы придём. Простите». (Смеётся.)
С.Г. «АиФ»: У вас в картине есть эпизод, когда священник приезжает в посёлок, стучится в избу и спрашивает у женщины, будет ли она крестить своего новорождённого ребёнка. Она отвечает: «А я ничё не знаю. Мужу ничё на работе не говорили». Можно ли вообще надеяться на какие-то изменения в стране, где есть люди с таким дремучим сознанием?
В.М.: К сожалению, за десятилетия разных политических и экономических систем люди у нас так и не обрели веру в то, что в собственной стране от них хоть что-то зависит. Эти безверие, обречённость и невообразимое долготерпение я наблюдал на пути всего маршрута. Даже на выборах они голосуют не из симпатии к кандидатам, не из желания сделать лучше, а из боязни, что будет хуже. При этом, как ни странно, у русского человека нет никакой злости. Будь у него злость, мы давно бы жили в другой стране. Я не знаю, была бы она лучше или хуже, но она была бы другой. Мне запомнилась одна немолодая женщина по имени Васса из деревни на Северном Урале. Она «прорубила» меня до глубины души какой-то внутренней и внешней чистотой, умиротворением, всепрощением по отношению к миру. В моём фильме она говорит такие слова: «Вот ночь переночевали - и к смерти ближе». Вот на таких людях держатся и страна, и власть, которая плевать хотела на этих людей.
Мы изменимся
В.М.: Я приведу ещё один эпизод из фильма, где сын несколько раз задаёт своей пожилой матери вопрос: «Веришь ли ты, что будет лучше?» Из-за проблем со слухом мать не может расслышать вопрос. Поэтому нет ответа. В этом тоже есть символизм. Мы все даже не можем услышать этот вопрос, не то что на него ответить. Будучи реалистом, я совершенно чётко понимаю, что ни при нашей жизни, ни при жизни наших детей страна не изменится, не станет Европой. Я не говорю, что мы хуже, а Европа лучше. Просто мы изначально очень разные. И это проявляется во всём! Я не могу, например, представить, чтобы кто-то в российском городе стал хоронить своего близкого в картонной коробке. А в Европе это довольно распространённая практика. Холодная европейская рациональность: зачем тратиться на дорогой деревянный гроб, если его всё равно сожгут. С точки зрения логики - всё правильно. Но это ведь вопрос не разума, а чувств, душевных материй.
С.Г. «АиФ»: И что же мешает нашему обществу встать на путь цивилизационного развития?
В.М.: Чтобы что-то изменилось, люди должны, например, смотреть хорошее документальное кино, слушать красивую музыку, читать умные книги. Человек, живущий в культурной среде, не будет справлять нужду в подъезде дома. А вот когда он живёт в агрессивной среде, среди ложных ценностей, ему кажется, что все устроились, все в шоколаде, а он один неудачник. Так почему бы не насвинячить в подъезде, не выкрутить лампочку? Человек начинает оказывать яростное сопротивление.
С.Г. «АиФ»: Есть ли надежда, что мы изменимся?
В.М.: Я видел, как в той же Германии после падения Берлинской стены менялись люди, а вместе с ними подъезды, дворы, улицы, отношения. Да что там Германия... Я живу в центре Москвы и отлично помню, каким был наш двор 20-10-5 лет назад. Даже тротуара не было, и жильцам было наплевать на это. А тут жители вдруг провели собрание и приняли решение закрыть двор от бомжей и алкоголиков. Пройдёт ещё 10 лет, и, может, мы сами выйдем сажать цветы, а не ждать, пока это сделают за нас сотрудники ДЕЗа.
Читайте также
