О малоизвестной странице Отечественной войны 1812 года рассказывает Юрий Бондаренко, историк, публицист, специалист по польской истории и филологии.
«Бесчеловечная жестокость»
В 1820-х годах во Франции были опубликованы воспоминания генерала Филиппа-Поля де Сегюра, личного адъютанта Бонапарта. Эти воспоминания вызвали небывалый ажиотаж, позже их использовал Лев Толстой, описывая Бородинскую битву в «Войне и мире». Так вот, в 6-й главе своих мемуаров де Сегюр подробно рассказывает об отступлении наполеоновской армии из Москвы. В том числе - о жуткой сцене, открывшейся командованию французских сил после того, как те миновали Можайск и Бородинское поле, где на тот момент всё ещё лежали «тридцать тысяч наполовину обглоданных трупов».
«…Императорская колонна приближалась к Гжатску (ныне город Гагарин. - Ред.); она была изумлена, встретив на своём пути только что убитых русских. Замечательно то, что у каждого из них была совершенно одинаково разбита голова и что окровавленный мозг был разбрызган тут же. Было известно, что перед нами шло две тысячи русских пленных и что их сопровождали испанцы, португальцы и поляки… Кругом императора никто не обнаруживал своих чувств. Коленкур (дипломат наполеоновской эпохи, был послом в России и министром иностранных дел Франции. - Ред.) вышел из себя и воскликнул: «Что за бесчеловечная жестокость! Так вот та цивилизация, которую мы несли в Россию! Какое впечатление произведёт на неприятеля это варварство? Разве мы не оставляем ему своих раненых и множество пленников? Разве не на ком будет ему жестоко мстить?»
Перед нами - неоспоримое свидетельство военного преступления. И от кого - не от воевавшей с ней стороны, а от человека из ближайшего окружения Наполеона! Де Сегюр, кстати, после войны стал сенатором, прожил долгую жизнь. И много претерпел от соотечественников за то, что в своих воспоминаниях не описывал русских как полных идиотов и не считал поражение Наполеона только лишь заслугой «генерала Мороза».
Между тем, как пишет далее очевидец, увидев страшную картину, «Наполеон хранил мрачное молчание; но на следующий день убийства прекратились. Ограничивались тем, что обрекали этих несчастных умирать с голоду за оградами, куда их загоняли на ночь, словно скот. Без сомнения, это было варварство; но что же было делать? Произвести обмен пленных? Неприятель не соглашался на это. Выпустить их на свободу? Они стали бы рассказывать о нашем бедственном положении и, присоединившись к своим, яростно бросились бы за нами. В этой беспощадной войне даровать им жизнь было равносильно тому, что принести в жертву самих себя. Приходилось быть жестокими по необходимости…»
Точное число убитых русских пленных, к сожалению, осталось неизвестным. Как неизвестно и число выживших. При Шевардине и Бородине было потеряно (убитыми, ранеными и пленными) 44 тыс. солдат и 1,5 тыс. офицеров.
По разным оценкам, в плен к французам тогда попали 700-800 человек. Но позже это число могло резко увеличиться за счёт оставшихся в Москве раненых солдат. Как видим, де Сегюр говорит о двух тысячах наших пленных, шедших впереди императорской колонны. По-видимому, погибла значительная их часть.
Месть победителю?
Но почему подозрение падает именно на поляков, ведь в мемуарах речь идёт также об испанцах и португальцах? Ответ простой: в Испании шла партизанская война против французов, воевавшие в рядах Великой армии испанцы и португальцы были призваны не по своей воле. У них не было никаких причин питать как любовь к Наполеону, так и ненависть к его противникам. Поляки же воевали с русскими скорее по зову сердца. Они шли к Бонапарту добровольцами, в надежде восстановить своё государство. Примечательная деталь: когда Русская армия в начале войны отступала от границ империи через белорусские земли, населённые в значительной степени поляками, она сталкивалась с проявлениями партизанской борьбы, наши конвои не раз были атакованы.
Можно вспомнить и другой факт: когда за месяц до описываемых событий наполеоновские войска только вошли в Москву, то первым делом поляки из 5-го корпуса Понятовского ворвались в Кремль и забрали все трофеи, взятые Мининым и Пожарским у польских интервентов за 200 лет до того, в 1612 году. Забрали, чтобы уничтожить следы своих былых поражений...
Вот и осенью 1812-го у польских военных был весомый повод жестоко обойтись с нашими пленными. Они понимали: разгром Наполеона лишает их шансов на восстановление независимого Польского государства. Между тем убийство этих русских пленников - по сути, такое же военное преступление, как и катынская трагедия, во время которой в 1940 г. были уничтожены тысячи польских граждан. Масштаб этих драм, конечно, разный - в катынском лесу погибло больше людей. Но это не значит, что наши солдаты, подло убитые в октябре 1812-го, не заслуживают того, чтобы об их трагедии помнили. Эпизод 200-летней давности показывает, что не всё было однозначно и россияне вполне могут предъявить свой счёт за военные преступления к польской стороне.
Ради добрососедских отношений с Польшей нельзя постоянно заниматься предъявлением взаимных обид. Но и забывать о наших воинах мы не имеем морального права. На мой взгляд, необходимо отдать дань памяти безвинно погибшим. Сегодня на месте их гибели на старой Смоленской дороге нет ничего - ни монумента, ни даже памятного знака. Это упущение в дни 200-летия трагедии под Гжатском пора исправить. Надеюсь, что губернатор Смоленской области примет правильное решение.
