Зоркий глаз продвинутых граждан обнаружил несоответствия на фотографии пожилой дамы в военной форме, которая, как оказалось, каждый День Победы сама себя повышала в звании, и дослужившись чуть не до адмирала, появилась на праздничной трибуне. Перед изумленной публикой предстало целое подразделение ушлых старичков, которые, прибавив себе десяток лет и нацепив чужие медали, стригли купоны у праздничного котла.
Появление детей лейтенанта Шмидта у кормушки само по себе не заслуживает не то, что праведного гнева чувствительной части населения, но даже и обсуждения. Важнее другое.
Ряженые ветераны окончательно превратили День Победы в маскарад.
Праздник, восстановленный Брежневым, сложился из всего того, что было под рукой в нищем раю: бряцание устаревшей техникой, пыжиковые шапки у мраморного парапета, мажорные песни и робкие воспоминания. Тогда же возник и закрепился образ ветерана. Они еще были настоящие. Их приводили в школы, немного неловких, они рассказывали, мешая свои живые истории с правильными словами, а бойкие девочки повязывали на их негнущиеся шеи наглаженные галстуки. Иметь ветерана в семье было выгодно: давали талон на покупку машины, к праздникам вручали продуктовых набор и пропускали без очереди за костюмами джерси и губной помадой. Их сажали в президиум, застывших, как само время, они открывали торжественные линейки и читали по бумажке, впрочем, как и все, исправно понимали руку. голосовали, осуждали, поддерживали. Ордена и статус фронтовика, участника ВОВ, защитника города, блокадника ширились, охватывая всех, кто попадал по возрасту и по лояльности. Ветеран становился залакированной фигурой, общественником, удобным в обращении.
Впрочем, повторимся, тогда под лак попадало почти все. Чем глубже гнило, тем больше лакировалось. Лакировались фильмы, книги, воспоминания. Настоящее пряталось, забывалось и исчезало,- как исчезли когда-то чуть ли ни в одну ночь с городских улиц безногие инвалиды. Голод, болезни, поражения,- все что могло бы поставить под сомнение мажорно-патриотическую концепцию, считалось неприличным , а то и антисоветским.
Сохраняя основные советские черты, все это перетекло в настоящее время. Лак потрескался, и оказалось, что настоящее никуда не делось. Оно - в архивах, оно -в мемуарах, в живых воспоминаниях., письмах, дневниках. Оно другое, не бодрое и приподнятое, как военный марш, от него пахнуло ужасом, предательством, разорением и личными судьбами людей, которые все это пережили. Борьба и праведный гнев за возвращение привычной картинки, кроме того, что нечестно, - бессмысленно, правду о войне уже не затолкнешь обратно, в долгие и тайные ящики. Натуженное ликование,"ура, да здравствует!" с салютами и передвижениями по Москве громыхающей техники совершенно уже не соответствует новому пониманию и знанию о трагедии, которую пережила страна.
Бутафорский праздник с имитацией скорби и имитацией заботы пополнился имитационными ветеранами. Круг замкнулся.
В Санкт-Петербурге в пятиэтажной больнице для блокадников нет лифта. Для настоящих блокадников. С настоящими больными ногами.
Их уже нет с нами, фронтовиков. Те немногое, которым здоровье и забота родных позволили дожить до 90 лет, известны в каждом городе наперечет. Кто те, остальные, кто приходит в День Победы в парки и улыбается подаренным цветам? - Какая разница.