В те дни на Бейкер-стрит ещё жил Шерлок Холмс, а патер Браун ещё не
расследовал преступлений. В те дни мальчикам приходилось каждый день
носить накрахмаленный белый воротничок, а школы по большей части были ещё
противней, чем сейчас. Но зато еда была лучше, а уж про сласти и говорить
нечего, такие они были дешёвые и вкусные.
Клайв Стейплз Льюис, «Хроники Нарнии. Племянник чародея»
Среди самых продувных торгашей и коммивояжёров разного калибра большой популярностью пользуется циничная, но абсолютно верная «профессиональная мудрость»: «Девяносто процентов всех сделок состоят в том, что ты продаёшь клиенту его самого». Возможно, это покажется ещё более циничным, но то же самое утверждение вполне справедливо и по отношению ко всему, что касается культуры в любых её проявлениях. Будь то кино, литература, живопись, скульптура, музыка — всё равно. Всё равно мы ходим в музеи и кинотеатры не столько за эстетическим идеалом, сколько за эмоциями. А поскольку человек — довольно эгоистичное существо, то самые сильные эмоции вызывает чувство узнавания: «Батюшки, да ведь это же всё про меня! Любимого и единственного!».
Это срабатывает всегда. Другое дело, что попадание бывает разное. Что-то заденет мельком, что-то заставит задуматься. А около иного артефакта зависнешь чуть ли не на час. Потому что попадание стопроцентное. Смотришь на предмет, а видишь себя.
Такие чувства с очень высокой долей вероятности могут нахлынуть на любого посетителя выставки «Советское детство», что идёт в Музее Москвы. Кстати, выставка продлится до середины марта, и это прекрасно. У тех, кто там не был, есть шанс попасть. У тех, кто уже был, есть возможность заново посмотреть на себя.
Дети, взрослые и воображалы
Прав был Оскар Уайльд, когда говорил, что искусство — это зеркало, но отражает оно не мир, а того, кто в него смотрит. В данном случае, правда, это не вполне искусство. Или всё-таки оно? Бог весть. В зале без перегородок собраны и выставлены предметы, которыми было наполнено детство тех, кто так или иначе застал СССР. Не только игрушки. Открытки и значки, авиа и судомодели, пионерская и октябрятская атрибутика, этажерки, шкафы и диваны, плакаты и маскарадные костюмы, шпаргалки и дневники с пятёрками и единицами… Право, непонятно, есть ли смысл описывать всё, что там находится. Гораздо проще прийти и посмотреть. Пока что поверьте на слово — там представлено всё, чтобы увидеть себя. Того самого.
Лично я надолго завис перед этажеркой, где были выставлены тома «Детской энциклопедии» хрущёвских времён, что досталась мне по наследству от мамы. С этими большими оранжевыми книгами было очень уютно болеть. Они излучали силу и спокойствие. Безопасность и уверенность в том, что наши победят обязательно. Тем более, что рядом с этажеркой, как бы подтверждая мощь и несокрушимость, выстроились очень характерные солдатики. На коврике. На таком же коврике когда-то очень любил расставлять своих солдатиков и я. То есть, конечно, не я, а маленький толстый мальчик, который очень любил есть и говорить по телефону. Поскольку в пяти метрах от солдатиков потихоньку бухтел чёрно-белый телевизор, где в режиме нон-стоп шла программа «Спокойной ночи, малыши», а немного сбоку стоял жестяной самосвал «ЗИЛ», везущий куда-то жёлтые пластмассовые кубики, маленький толстый мальчик полностью вытеснил почти сорокалетнего мужика, обременённого размышлениями о семье, ипотеке и бивалютной корзине.
Это было настоящее чудо. Нет, подобные чудеса происходят с нами сплошь и рядом. Но здесь, рядом с солдатиками и пионерскими галстуками, украшенными надписями вроде «Дружба навсегда, помни наш лагерь, третью смену», оно было по-настоящему осязаемо.
Впрочем, такие чувства, даже самые глубокие, быстро проходят, оставляя странное, хоть и приятное горько-сладкое послевкусие. Надолго зафиксировать эти ощущения невозможно. Однако помощь пришла с совершенно неожиданной стороны.
– Не, ну это ва-а-аще совок, — манерно растягивая слова, произнесла фальшивая блондинка, истинную природу которой выдавали солидно отросшие корни тёмных волос. — Нищета и убожество как есть. Во, такой кошмарный пупс и у меня был… Подумать страшно — ведь у всех, абсолютно у всех игрушки одинаковые! Инкубаторские!
И тут меня накрыло всерьёз. Умом я понимал, что это — обыкновенная дура моих примерно лет, которой одновременно хочется Высказать Мнение и Привлечь Внимание. Глаза же мои, затуманенные солдатиками, экскаваторами, неваляшками и катерами с электромоторчиком, видели совершенно другое. Конкретно — вредину и воображалу. Этакую эталонную ябеду с крысиными косичками. И в руке у неё был не вульгарный клатч с лейблом, что криво наклеил пьяный дядюшка Ляо, а краюха хлеба, щедро намазанная сливочным маслом и посыпанная сахарным песком. Почему-то такие вот барышни со скользкими глазками очень любили выходить во двор с пупсом в одной руке и бутербродом в другой. Причём поглощали свою снедь демонстративно, с аппетитом, и никогда ни с кем не делились.
Почти сорокалетний мужик, наверное, пожал бы плечами и отошёл. Потому что встревать в громогласные размышления дураков неловко и неприлично. Но в том-то всё и дело, что он был где-то не то далеко, не то глубоко. Зато маленький мальчик Костя, пока ещё не зависящий от общественных условностей, сразу вступился за всё, что ему дорого:
– Да уж, кошмар. Действительно, игрушки у всех были одинаковые… Зато сейчас этот кошмарный совок в прошлом! И — благодать! Лепота! Айпады и айфоны у всех такие разные, такие разные!
Ябеда с крысиными косичками презрительно фыркнула и не удостоила мальчика Костю продолжением беседы. Но, вопреки ожиданиям, обратно в брюзжащую тётку не превратилась, а осталась всё той же недалёкой высокомерной воображалой. Иными словами, всё встало на свои места. Старые игрушки создали атмосферу чуда и обнажили суть вещей. Да ещё и надолго зафиксировали ощущения. Что и требовалось доказать.
Коллекционер Сергей Романов уверяет: «Игрушка — это очень важно». Есть все основания с ним согласиться. Более того — развить его мысль, возможно, в неожиданном направлении.
Игрушки и национальная идея
Да, игрушка — это важно. И прежде всего в том плане, что с помощью, казалось бы, таких несерьёзных штучек, как пластмассовые кубики, Крокодил Гена, Чебурашка, Филя, Хрюша, Степашка, куклы, машинки и велосипед «Школьник», можно сформулировать ни много ни мало, а национальную идею. О которой, между прочим, думают вот уже двадцать лет и ничего более вменяемого, чем «суверенная демократия», придумать не в состоянии.
Тем временем выставки, подобные этой, проходят всё чаще. Становятся более масштабными. Охватывают всё большую аудиторию.
Есть ли связь между этими двумя явлениями?
Есть. Дело в том, что национальная идея не может развиться на пустом месте. Ей необходим фундамент. Он, в свою очередь, должен обладать привлекательной эстетикой. А также быть знакомым всем гражданам страны. То есть это должно быть нечто очень родное, славное, уютное, и хорошо забытое. Этакая «Старая добрая Англия», только для нас. Иными словами, «Русское викторианство».
Сама формула витает в воздухе довольно давно, примерно лет десять. Но поиски конкретики по какой-то загадочной причине ведутся совсем не там, где надо. «Старую добрую Россию» ищут где угодно. В Киевской Руси. Во временах «добрых царей московских». В могучей и такой величественной Российской Империи Эраста Фандорина. В сталинском СССР, который на равных противостоял всему остальному миру, причём не без надежды на полный и окончательный успех.
В принципе, всё это годится — узнаваемо, вызывает гордость, довольно прочно забыто. Но во всём этом не хватает одной крайне важной детали. Уюта. Безопасности. Спокойствия. Уверенности. Элементарного ощущения того, что вся страна — одна большая семья.
Большое видится на расстоянии. Возможно, именно по этой причине те, кто пытался сформулировать национальную идею, не обращали внимание на сравнительно недавний хрущёвско-брежневский период СССР. А ведь именно он железно отвечает всем требованиям. Возможно, это кое-кому покажется смешным, но страна тогда и впрямь воспринималась как одна большая семья. В некотором смысле даже народ и партия были едины.
В любой семье кто-то «главней». Кто-то принимает решения, кто-то подчиняется. Бывают скандалы из-за недоеденного супа или чрезмерного увлечения конструктором в ущерб урокам. Но рано или поздно всё приходит в норму. Потому что все свои.
Атмосфера детства, в которую неминуемо погружаешься на этой и подобных ей выставках, не то что намекает, а прямо-таки кричит: «Вот я, вот оно, это ваше старое-доброе! Лучше и уютнее вам не найти!».
Разумеется, найдутся те, кто скажет, что СССР — империя зла, а инакомыслящих загоняли в ГУЛАГ и мучили в психушках. Что ж, и это верно. Как верно и то, что «Старая добрая Англия» иной раз оборачивалась таким страшным окровавленным оскалом, что и во сне не увидишь. Кто не верит, пусть перечитает хотя бы Диккенса.
Но те же англичане показали, что на этом фундаменте можно выстроить национальную идею, объединяющую таких непохожих людей, как шотландца и индуса.
Тот же шанс даётся и нам. Надо только обратить на него внимание. Тем более что здесь прекрасно совмещается приятное с полезным. В конце концов, даже несколько старых, знакомых и таких родных игрушек могут на время изменить реальность. А некоторые из них уже стали символами своих стран и, значит, в какой-то мере проводниками национальной идеи. Свидетельство тому — рассудительность англичанина Винни Пуха и альтруизм русского Чебурашки.
Монстр Горыныч. Какие игрушки покупать детям, а от каких лучше отказаться 
Как выбирать детские игрушки? Инструкция для родителей 
Сергей Романов: Игрушка - это очень серьёзно 
