Сегодня у меня те же координаты, что были и неделю назад. Пролив Дрейка. Обратный путь из Антарктики. И в этот раз в Дрейке шторм. Самые предусмотрительные перемещаются по кораблю в наклоне 45 градусов то в одну, то в другую сторону, с собранными маленькими рюкзачками за спиной на случай, если придется спасаться на лодке. Бокалы за обедом заменены на пластиковые стаканы, но мало кто может есть, по каютам самостоятельно двигаются тяжелые тумбы, в капитанской рубке высокие стулья привязаны веревкой и загнаны в угол, чтобы не летали над приборами навигации, вода грохочет в иллюминатор над моей койкой. Из рубки видно, как корабль ныряет на глубину трех этажей, потом так же выпрыгивает, дальше толкается вправо и влево, и, наконец, брызги намертво заливают лобовое стекло. Огромные щетки разгоняют воду, но совсем не надолго. Печатать этот текст одной рукой, держась второй за кровать, чтобы не отъехать вместе со стулом в угол каюты, - довольно непривычное занятие. Но за все время, что Роберт Свон показывал нам свою Антарктиду, до путевых записок руки не доходили. Сейчас, посередине пролива, между Южной Америкой и Антарктидой, под ежеминутные звуки из-под киля корабля, напоминающие автокатастрофу с участием десятка грузовиков, пытаюсь наверстать упущенное, и надо надеяться, что успею поймать ноутбук, когда он в очередной раз устремится в полет в такт волнам.
… «Сильно ли Антартика отличается от Артики?» – спросил меня за завтраком сосед-англичанин. Замерзший океан, как растрескавшаяся кожура, толстым слоем льда оплывающий Северный полюс. И земля, белыми скалами уходящая в небо, материк под километрами льда, лежащий посреди холодного Южного океана. Существенная, в общем, разница. Англичанин на Северном полюсе не был. Я туда возила аифовский флаг в прошлом году. И я ответила англичанину. Сказала, что, несмотря на эти различия, они скорее похожи. Но не тем, что все холодно и бело. А тем, что это места не для людей. Там человек существует, как партизан в тылу у фашиста: все время на грани. Пока ему дозволено подглядывать в замочную скважину дикой земли.
И, тем не менее, мы видим следы человека, пока «Ушуайа» обходит по краю Антарктический полуостров, хотя невозможно представить, как он может жить здесь, загнанный на узкую полоску каменистого - в лучшем случае - берега между океаном и снежными горами за спиной. Раз в день обязательно да покажется за бортом ярко-рыжий домик какой-нибудь антарктической экспедиции. Чаще всего пустой, но вот с одной аргентинской базы нам долго махали в ответ на сигнал корабля. В нескольких часах перехода от этого места – пустая база Браун, на которой несколько лет назад доктор сошел с ума от такой работы и поджег одно из зданий. Он надеялся, что его в наказание отправят отсюда домой. В наказание его отправили на другую полярную базу...
В Порт Локрой любят приставать корабли, потому что там, на острове в длину метров двести, обычно в сезон сидят два англичанина и изучают пингвинов Адели, которых на острове больше, чем англичан, в сто, наверное, раз. А в свободное от пингвинов время (свободного от них места в Порт Локрое нет) ставят туристам штампы на открытки с печатью, наверное, Антарктиды, и от туристов отбоя, говорят, нет. В сезон к этим местам пристает до четырех кораблей в день, но они так ловко расходятся в море, что кажется, что мы здесь одни… Отпечаток подошвы человеческого ботинка быстро затаптывается снова маленькими пингвиньими лапками. От колонии идет дух, как в деревенском курятнике. Возвращаясь на борт, нужно долго полоскать сапоги в корыте с дезраствором, чтобы не занести на борт какую-нибудь пингвинью бактерию, и то же самое делать при высадке на берег – чтобы не занести в колонию что-нибудь человечье, что намного страшнее… Ничего нельзя приносить с собой на континент, ни кусочка печенья, ни единого перышка нельзя уносить. (Так же ещё в некоторых инструкциях отдельно оговаривается, что в Антарктиде запрещено наносить граффити, но нашлись умельцы, которые делают это, я потом расскажу.)
Человека пингвины просто не замечают, как не замечают воздуха или неба, или морских котиков, с которыми иногда рядом спят. И это самое удивительное. Кажется, что видишь эту все по телевизору, и поэтому от твоего присутствия ничего вокруг не меняется, для полноты картины не хватает только голоса Николая Дроздова, но, наверное, просто выключен звук. Эти птицы живут тут миллион лет, а человек набегами появляется только с сотню, и не тысячными колониями, а маленькими группами - мореплавателей, корабли которых застревали во льдах, первопроходцев, умиравших на снегу, старых китобоев и ученых, которые сейчас зимуют на полярных станциях по краешку континента. И от того, что нас было мало за их историю, всего-то 150 тысяч человек ступали на этот континент, они нас еще не боятся… На берегу Браун Блафф я достаю аифовский флаг, и пингвины его рассматривают с интересом. Помещаю пингвинов на задний план, флаг на заснеженный первый... Потом выполняю Машину просьбу. Маша Ландеховская занимается в «Кока-Коле» вопросами экологии. И это она помогла мне готовиться к экспедиции Роберта Свона, с которым «Кола» работает уже несколько лет. Маша попросила передать пингвинам привет и, если можно, назвать одного в честь нее. Думаю, выбранный мною пингвин был не против, и я назвала его именем хорошего человека. Теперь в Антарктике есть пингвин Ландеховский. Маше я везу его фотку на память.
…Дрейк всё штормит. Никто ночью не спал: держались за матрасы, чтобы не упасть. Я разбила очки, все ходят, вернее, лежат вповалку, в синяках и считают часы до того, когда же кончится этот проклятый Дрейк. В спокойные воды у мыса Горн у оконечности Огненной Земли мы должны войти через пару часов. Там мы сходим на берег в городе Конца Света. Отправляю этот блог последним с борта «Ушуайи», а оставшиеся истории про айсберги, живые антарктические вулканы и остров Разочарования напишу где-нибудь, где не будет так качать.
Там, где больше не будет Антарктики… Я, кажется, уже скучаю по ней.
Редакция выражает благодарность за организацию поездки нашего корреспондента компании «Кока-Кола».
