Вся правда о телевидении и гламурной жизни от Cергея Минаева

Снимаем этот вопрос. Если Маша этот вопрос напишет в Яндексе и нажмет поиск, она увидит, что я на него отвечал уже три миллиона раз. Если она считает, что я пишу о гламуре, значит, она читает каких-то других писателей. Я пишу о жизни. Я вообще не понимаю, что такое гламур. В моем понимании это термин, который растиражирован приезжими в Москву, потому что ввиду слабого культурного бэкграунда они не знают, что это, и не понимают, как налепить это на уродство нашей совковой действительности, и считают, что любой ресторан с названием «Шармель» и чеком на 2050 рублей на двоих – это элитное московское заведение, и я пишу об этом. Я не пишу от этом. Я пишу о человеческих эмоциях, в какой-то мере о пороках, о моральных кризисах. Я не пишу о силиконовой груди. Я стараюсь не страдать московским шовинизмом. Достаточно тяжело, когда культурный слой города размывается, потому что люди, которые приезжают в Москву, очень разные, и, как правило, это самые активные представители регионов, что хорошо, потому что они являются движущей силой города. Но вместе с тем они размывают культурное поле, привносят что-то свое, не пытаются сливаться в город, в его прежний культурный слой, принося что-то новое. В основном это размывается не лучшим образом. Причем когда я говорю о культуре, беру достаточно широкое определение – от мальчиков и девочек, которые живут на съемных квартирах в Марьино и пишут про гламур, до выдающихся писателей типа Гришковца, которые думают, что провинциальные страдания людей, склонных к алкоголизму, - это очень интересно. Московская интеллигенция хлопает в ладоши, как она в свое время хлопала Есенину и Клюеву, потому что у нас очень любят юродивых. Не могу сказать, что негативно отношусь к приезжим. Я отношусь к ним по-разному, они все очень разные, но в большинстве своем у меня предвзятое отношение. Но это мое личное мнение. Я не собираюсь вступать в споры. Федя Фомин – приехал в Москву из Владивостока, получил «лучшего диджея» год или два назад. Или Настя Колманович – она тоже приезжая. Но это совершенно другие люди. Это люди, которые в принципе дают городу воздух. Если бы все такие приезжали – я бы только рад был.

Я всегда всем отвечал, и почти всегда это было настоящей правдой. Мне с девушками в жизни очень везло и продолжает везти, поэтому я никогда не врал. Я стараюсь быть честным, потому что лишняя ложь напрягает – потом приходится вспоминать, что ты соврал в прошлый раз. В тех моментах, когда были какие-то шероховатости, я все-таки старался сглаживать. Зачем обижать людей? Если говорить не о сексе, а об отношениях, то как только я не мог честно ответить на вопрос «мне хорошо с тобой», я уходил. Потому что я считаю, что в отношениях все эти игрушки, жизнь во имя чего-то, - они не нужны совсем. Если людям в какой-то оммент плохо, они перестали любить друг друга, разбитую чашку не надо клеить. Согласен, что сложные моменты бывают. Но если сложный момент становится циклом, все идет на спад, - чего вытаскивать?

Хороший у нас народ, если он считает, что только с помощью мата можно быть к нему ближе. По русскому языку у меня была четверка. Я потрясающе безграмотен, и никогда этого не скрывал. Больше одной книги в год не получается. Я писал бы две книги в год, если бы у меня хватало запала, идей и усидчивости, но у меня не получается. Что касается мата, я считаю, что это необходимая форма экспрессии, потому что в какие-то моменты Это самая точная конструкция для описания произошедшего. Поэтому заменять и ретушировать это в некоторых моментах просто не хочется, потому что в жизни так не бывает. В жестких рамках работать я не могу. У меня очень мягкий контракт с издательством. По предыдущему контракту я должен был написать 3 книги за 4 года. То есть вполне комфортные условия. Но если бы я не написал за 4, написал бы за 5, никто бы ничего мне не сделал. Мне повезло с издателями, у нас почти родственные отношения. Когда мне рассказывают ужасы, как издатели чуть ли не пытают своих авторов, я слабо в это верю. Мне кажется, если автор и издатель нашли друг друга, там отношение почти семейное.

Я вообще не тусуюсь. Меня практически невозможно где-то встретить, потому что я никуда не выхожу. Изредка, раз в три месяца, попадаю куда-нибудь, но не более того. Что касается списка заведений, в «VIDEОТАХ» они все безымянные. В «Телках» я ничего не пиарил, это был декорационный момент. Если говорить о заведениях, все рестораны были названы своими именами, потому что я считаю, что если описывать свои любимые места, то называть все своими именами. Было очень здорово тусоваться в 90-х, когда мы были молодыми… Культура изменилась. Мы ходили в клубы танцевать. Это были времена, когда в Москве действительно были хорошие танцевальные площадки. А потом все это выродилось в демонстрацию моделей автомобилей, моделей женских тел и все. Поэтому мне это перестало нравиться году в 2005-м. В Москве теперь либо пивная, либо каскад «бентли» и «феррари», и напряженные люди в кожаных куртках сидят по углам выкупленных ими лож и смотрят на танцпол как на мясобойню. У меня с этими местами исключительно эстетические противоречия. Мне там некомфортно. Я не хочу заставлять себя быть nice с теми, кто мне не нравится. В жизни надо делать то, что нравится. Если тебя обстановка напрягает – чего напрягаться, когда можно поменять компанию и быть в более комфортных условиях. Свобода не ходить в ночные клубы есть у каждого. Безусловно, когда меня спрашивают, что для меня деньги, я говорю, что деньги – это степень свободы необщения с идиотами или неприятными тебе людьми, потому что когда ты вынужден делать с ними бизнес или общаться, ты, конечно, не имеешь права говорить «вы мне не нравитесь, я сидеть не буду с вами здесь». А когда ты можешь себе это позволить, ты просто включаешь это и все. Не потому что ты такой, а тебе нужен хороший экскьюз, чтобы уйти.

О мальчишеских. На самом деле у меня главный герой – довольно страдающий персонаж. Я смею надеяться, что в «VIDEОТАХ» хорошая лирическая линия. Это у него с возрастом. Он изменился, повзрослел, стал более цельный как личность. Мне кажется, если над тем героем можно было смеяться, этому герою можно сопереживать. Это моя первая книга с хеппи-эндом.

Про взрывы в метро было довольно детально писателем Сергеем Минаевым написано в книге «Медиа сапиенс», которая вышла в 2006 году, там вся конструкция политтехнологического пространства, СМИ и организации терроризма достаточно подробно описана в двух частях. А что касается экранизации, «Телки» начнут сниматься в марте. Кризис, у меня встали проекты. Хотя там уже 70% материала готово. Я просто продал права, с фильмом не работаю. Мне, конечно, не все равно. Но я просто консультирую. То, что ты видишь на бумаге, не всегда можно перелолжить на пленку. Я ребят консультирую, они мне присылают сценарии, я вношу свои правки. Но я сознательно не участвую в кастинге, в постановках кадров, потому что я просто в этом ничего не понимаю. И я сыграю эпизодическую роль в каждом фильме. В «Духлессе» Андрея играет Данила Козловский, совершенно потрясающе.

Да, пробовал. Я не думаю, что нужно переживать все, о чем ты пишешь. Потому что я разговаривал с некоторыми театральными актерами, они живут ролью, только находясь на сцене. Выходя со сцены, они прекращают ею жить. Мне кажется, что главное – идея и владение словом. Жюль Верн никогда не летал на самолетах и не плавал в подводных лодках, а у него хватила фантазии, чтобы написать «Капитана Немо». Конечно, большинство историй случались со мной или моими друзьями, поэтому мне писать легче. Но какие-то вещи я четко придумал. Хотя они тоже совершенно реально могут произойти с нами завтра. Прогнозировать эмоции в этот момент не очень сложно. Наркотики меня не затянули, как видите. Если говорить об этом серьезно, наркотик – это ключ к сознанию. Я имею в виду наркотик, который стимулирует психику, я не беру глупости для дурачков типа кокаина, экстази и прочих вещей. Поэтому я считаю, что люди без того не владеют свои сознанием, чтобы еще запускать туда какие-то субстанции. Надо быть просто аккуратнее. Я попробовал, потому что мне было интересно. В первый раз лет в 15-16, это была марихуана. Я жил в большом городе, там все было. Как-то у меня был очень хороший эфир с Чачей Ивановым, и он мне на вопрос о наркотиках сказал очень хорошо, что «я не считаю, что наркотики нужно употреблять, более того – я против употребления наркотиков; но если вы спросите меня о том, как связаны творчество и наркотики, я вам скажу: многие музыканты, писатели, художники, дизайнеры почему-то всегда были связаны с субстанциями, и будут связаны». Вот и все. Вероятно, это выход. В 16 лет это то же самое, как люди пробуют алкоголь. Зачем люди берут первую сигарету, первую бутылку? Им хочется выглядеть взрослее. Зачем они берут первый косяк? Им хочется выглядеть круче. Если мальчики нюхают в клубах кокаин – это не потому, что они хотят быть наркоманами, а потому что они думают, что это элитно, круто, прикольно. Это же не от ума делается. Мы все пожиратели трендов. Мы не носим вещи, мы носим определенные месседжи, мы не смотрим фильмы, мы потребляем определенный стиль жизни. У нас все к этому привязано. Поэтому, безусловно, наркотики вошли в социум как составляющая человека, который хочет быть отдельно от других. Большинство вещей делаются по глупости человека. Я не знаю ни одного, кто хотел бы осознанно выбрать путь героинового или кокаинового наркомана, или человека, который ежедневно употребляет гашиш. То есть люди, которые берут в руки наркотики, не ставят перед собой задачу сторчаться. Все делается по глупости. Могу сказать, что курильщики – идиоты полные. Я не могу бросить никак. У меня это уже идея фикс последние 2 года, думаю, что все-таки я этого добьюсь. А что касается наркотиков – потом люди делают это осознанно. Так же, как с алкоголем. В русском обществе к алкоголю неправильное отношение. Алкоголизм считается социальным явлением. А наркомания – асоциальным. То есть у нас алкоголики – часто общества. Это ж наши пацаны, они водку пьют, потом жене в торец. У нас философия примитивная, одноклеточных. Поэтому у нас пьянство, как и безделье на работе, считается социальным явлением. А наркомания считается не социальным. Естественно, когда ты выталкиваешь какой-то порок из социума, есть две вещи: он либо уходит в жесткое порицание большим слоем населения, а для меньшего он становится ролевой моделью. Вот и все, чего добилась наша великая русская духовная философия. Только так.

Да, в жизни они друзья. У меня есть прототип. Что меня подтолкнуло – это вышло довольно случайно. Я каким-то образом пытался раскрашивать свою жизнь, и стал писать короткие истории в Интернете, потом стал колумнистом, потом мне стали мои знакомые говорить: а не написал бы ты книгу. Я ее написал. Конечно, в тот момент я не думал ни о славе, ни о гонорарах. Так вышло, что книга «Духless» стала бестселлером и дальше понеслось по накатанной. Мне нравится писать. Ты моделируешь различные ситуации, ты придумываешь мир, в котором ты зачастую не живешь, ты даешь жизнь героям. Это увлекательно. Это как конструктор лего. В данный момент мне интересно и писать, и телевизионная карьера. Все эти конструкции выбора – сложно. Все будет зависеть от факторов, при которых придется не писать или не выходить в телевизор. Но я ко всему довольно спокойно отношусь. Сегодня получается – пусть получается. А если не получается и это никому не нужно – зачем этим заниматься?

Я занимался интригами в офисе. Никого ен подставлял по-крупному, но…

Что бы вы пожелали нашим читателям в завершение конференции?

Всем добра, любви и большого человеческого счастья могу только пожелать.

Безусловно, медийность добавляет поклонниц даже табуретке, это понятно. Когда ты говоришь из каждого утюга практически, шансы, что тебе дадут этой ночью, чуть менее 100%. Но я никогда не страдал от недостатка, поэтому не могу оценивать, повысились ли они.

Я считаю, что других просто нет. Были бы лучше ролевые модели – их бы предложили. Но их нет. Пользуйтесь такими, какие есть. Мы заслужили то, что мы заслужили.

Я не умею водить машину. У меня нет прав. Мне не нравится водить. Да. Они присутствуют только на публичных мероприятиях.

Я стараюсь его моделировать под себя.

Довольно неприятно, когда таким образом попадает в действительность. Потому что в «Медиа сапиенс» война с Грузией, которую я вписал в контекст, удивительным образом вписалась в события, которые произошли два года спустя. «Медиа сапиенс» вообще довольно специальная книга, помимо того что ее окрестили учебником для политтехнологов, а там есть такие смешные вещи, вроде того, что я написал, что 3 мая в Москве пошел снег, он в тот год действительно пошел, потом Грузия, теракты в метро… Неприятные вещи. Я, конечно, не хотел бы, чтобы так совпадало. Я честно скажу, что со мной книги веселые шутки играют. Я пишу, а потом либо попадаю сам, либо мои друзья попадают в такие истории. Я теперь аккуратнее стараюсь быть.

Думаю, что 50-50 изначально. Потом, в зависимости от того, как он двигается по жизни, это состояние меняется. Изначально всего поровну. Во мне сейчас, думаю, добра больше. Мне везло. В процентах, наверное, 70 добра.

Нет. Столько иголок, сколько у меня в спине торчит… Надо очень постараться.

Я спокойно к этому отношусь. 99% мужчин врут.

Мне было пофиг.

Встаю я в районе 12, ложусь в районе 2-3. Я очень люблю Пелевина. Самый любимый мой роман – «Чапаев и пустота». Пелевина нельзя не любить. Это один из немногих авторов, которые тремя мазками показывают всю сегодняшнюю картину в России, просто делая спектральный анализ по классам, по сословиям, по идеологическим моментам. То, что он делал в последнее время. Сейчас, видимо, в связи с тем, что он не живет в России, получается гораздо хуже.

Мне не нравится термин «бросать». Получилось так, что уходил всегда я. Делает ли мне это честь – не знаю. Я был до одури самонадеян всегда.

Огромное количество. Не могу сказать, что я перед камерой как рыба в воде. Наверное, мне легче, чем год назад. Я смотрю свои старые эфиры – там косяк на косяке. Это ужасное зрелище было. Меня сделала команда в данном случае. Мне подсказывали, мне помогали, меня вели. Поэтому команде «Честного понедельника» больше спасибо за продукт, который мы сегодня имеем. Он, конечно, тоже не совершеннее, но он разительно отличается от того, что было 8 месяцев назад. Это тяжелая работа, конечно. Когда смотрю, у меня возникает чувство неловкости. Мне неловко, что я заставлял людей смотреть на себя. Понятно, что половина ничего не замечает, но я-то замечаю, мне неловко за это, как будто это не я, а кто-то другой должен был быть. Не буду говорить о банальностях, типа движения рук, постановки тела или взгляда. Это журналистские промахи, когда ты делаешь программу 44 минуты, ты должен показать тему в развитии, и вдруг тебя понесло, и ты в первые 20 минут выдал все козыре, задал все интересные вопросы, и фактически на 18-й минуте можно говорить спокойной ночи всем, потому что тема раскрыта, что делать дальше непонятно. Это классический пример, как журналист не тянет до конца тему. Он по очереди должен выплескивать вопросы, чтобы постоянно поднимать градус. Когда он вываливает это собеседнику скопом – это провал. Я практически не следую сценарию. У меня есть сценарный лист, в котором написана динамика, то есть что за чем. Есть много сослагательных, которые образуют весь спектр тем. А как ты их разруливаешь в кадре – это абсолютная импровизация. Ты понимаешь, когда этот вопрос задать, когда лучше включить этого респондента, когда этого, когда включить зал и так далее. Эта мозаика складывается в эфире.

Это присказка, как слова-паразиты. В этом районе я был один раз в жизни. Это собирательный образ, так же как, например, Москва не резиновая. Или москвичи. Кто это? Москвичи – это вчерашние жители Владимира, Владивостока, Норильска и прочих милых городов. Москвичи – это те, кто были самыми драйвовыми в своих городах. Все они приехали в Москву. Поэтому когда мы говорим о московском шовинизме, я вообще не понимаю, о чем речь идет.

Я всегда считал мужчин более примитивными. Поэтому если говорить об изощренности ума, это женская история. Но если говорить в целом, то я столько мужчин знаю, которые абсолютно непорядочные, ведут себя как базарные бабы, т. е. любят сплетничать, ведут себя непорядочно, - это хуже самых коварных и мстительных женщин. Что касается мести – я не знаю. Месть только в очень короткий период времени может быть движущей силой, потому что она сладка только первые несколько месяцев. Потом все притупляется. И я не знаю людей, которые, как героиня моей предыдущей книги, вынашивали бы эту комбинацию годами. Это очень редко. Я не мстителен. Во-первых, мне некому мстить, во-вторых, я считаю, что это непродуктивно.