Сегодняшняя ситуация с кредитами в РФ ещё хуже той, что была в кризис 2008–2009 годов. К таким выводам всё чаще приходят российские финансовые институты. Так, по данным Национального бюро кредитных историй (НБКИ), в этом году просроченным является каждый десятый потребительский заём. В Институте Гайдара подсчитали, что на долю просроченных кредитов приходится 8,3% от величины кредитного портфеля.
О происходящих событиях на кредитном рынке России АиФ.ru поговорил с финансовым омбудсменом Павлом Медведевым.
Елена Трегубова, АиФ.ru: Павел Алексеевич, вот уже почти два месяца действует так называемый закон о банкротстве физических лиц. На днях суд в Челябинске вынес первое в России решение о банкротстве гражданина. Какие изменения вы заметили после вступления в силу этого документа?
Павел Медведев: Вы же понимаете, что если одного человека признали банкротом, то это значит, что не изменилось ничего. Честно говоря, я нахожусь в таком тревожном ожидании — я очень боюсь, что закон о банкротстве физических лиц превратится действительно в закон о банкротстве физических лиц. Вы знаете, что он называется по-другому? Назвали его так в просторечии. Хотя надо было бы назвать, если внимательно его прочитать, закон «О реструктуризации». Реструктуризация в сложившихся условиях — это, в каком-то смысле, спасательный круг, потому что подавляющее большинство людей, судя по обращениям ко мне, хотят именно реструктуризацию. Почему хотят — это нужно отдельно обсуждать. Но в разы чаще обращаются за реструктуризацией, чем за чем-то ещё. На первом месте по частоте — просьбы о реструктуризации, вторые по частоте, в 15 раз реже, обращения с просьбой просто проконсультировать.
— Почему реструктуризация в общегосударственном плане была бы спасением?
— Для человека, раз он хочет, было бы спасением, это он сам понимает, а для платёжной дисциплины реструктуризация замечательна потому, что человек платит, потому, что банк, или микрофинансовая организация, или тот же ЖЭК получают свои деньги. Может быть, не так интенсивно, как он должен был бы по договору, но всё-таки получает.
Альтернатива — это то, что до 1 октября было общим местом; пени, штрафы накручиваются до такой степени, что должник точно понимает, что ему не расплатиться. А раз ему не расплатиться, ему вообще не надо платить, потому что, если он платит, понимая, что не расплатится, он не улучшает своего положения. И он перестаёт платить. И сейчас уже по крайней мере 7 миллионов граждан не платят из 38 миллионов людей, которые имеют долги. И хорошо было бы даже этим семи миллионам сказать: «Давайте попробуем реструктуризировать, тогда вы в каком-то смысле обеляете свою кредитную историю».
Я думаю, что этот закон изменит отношение к, так сказать, проступкам, записанным в кредитной истории, — они будут расклассифицированы по тяжести. Полный банкрот, в смысле продажи имущества, а не реструктуризации — это совсем плохо.
Реструктуризация — это очень сложное дело. Среди тех, кто ко мне обращается, люди, у которых в среднем, по пять-семь кредиторов. Удастся ли это донести всю эту сложность до судей? Большой вопрос.
— А готовы ли российские судьи к реструктуризации долгов?
— По-видимому, сейчас судьи к реструктуризации не готовы. Дело в том, что реструктуризация — это очень сложное дело. Среди тех, кто ко мне обращается, не существует таких, которые просят реструктуризации и которые являются должниками одного кредитора. Это люди, у которых, в среднем, по пять – семь кредиторов. А согласовать реструктуризацию для пяти – семи, да даже для двух кредиторов — это сложная морально-математическая задача. Кредиты разные, один большой, другой маленький, один старый, давно обслуживается и до последнего месяца хорошо обслуживался, другой уже давно не обслуживается — всё это надо учесть при реструктуризации.
Удастся ли донести всю эту сложность до судей? Большой вопрос.
Вот приходит человек и говорит: «Я должен семи банкам, этому — столько, этому — столько, перед этим у меня долг пять лет, а перед тем — только пять месяцев». И судья фактически прижат к стенке и должен говорить: «Ах так? Ты должен пяти или семи банкам?.. Будем продавать твоё имущество».
Имущества, конечно, у нашего бедного народа мало, а эти самые судебные исполнители — ну, чего греха таить, работают через пень-колоду, даже если есть что продать, не найдут. И получится, что и на человеке пятно, и финансовая система не получит своих денег. И другие люди узнают — ух, как легко можно избавиться: телевизор продали, а больше ничего не продали, а долгов было на 15 миллионов рублей!
И это будет опасным стимулом для того, чтобы платёжная дисциплина, которая пока ещё довольно высокая (сейчас 80 процентов граждан платят день в день, и только 20 не платят), будет подорвана. И это будет страшная беда для всей нашей страны.
— Почувствовали ли вы наплыв обращений после того, как с 1 октября вступил в силу этот закон?
— Мы почувствовали значительно раньше. Я вынужден ужасно неприятную вещь сказать: мы захлебнулись от обращений уже где-то в марте, может быть, даже в конце февраля. Мы уже не в состоянии разрезать конверты, которые к нам поступают с такой интенсивностью. У нас накапливается непереработанный хвост. Непереработанный хвост начиная с марта по крайней мере становится всё больше, больше, больше. Поэтому 1-го октября мы не почувствовали.
Боюсь, что через некоторое время из-за кризиса, из-за того, что мошенники пытаются всякими способами красть деньги, люди с карточками становятся более уязвимыми, чем, два-три года тому назад.
— Кто эти люди, которые присылают вам тонны писем? Это те, у кого пять – семь долгов?
— В основном, те, кто хочет реструктуризации, кто попал в трудное положение. Изредка люди просят банкротства, ещё закона о банкротстве не было, но они содержательно хотели банкротства, они писали, что такой-то долг оплатить совершенно невозможно, просят списать. Ну, списание долга — это и есть банкротство, при условии, конечно, что то имущество, которое можно продать, будет продано. На втором месте (только в этом году, в прошлом году это было не так) — просьба о консультации.
Недавно был произведён опрос граждан, их спросили, чувствуют ли они себя более защищёнными на финансовом рынке. И сравнили ответы прошлого года и этого года. В прошлом году там, кажется, 28% говорили, что чувствуют себя защищёнными, а в этом году — 37%. То есть очень резко число увеличилось.
На третьем месте по частоте — жалобы на то, что либо банк, либо коллекторское агентство некорректным образом взыскивает долг. Чаще это банк, в двух третях или даже в трёх четвертях случаев — это банк, в одной трети – одной четверти — это коллекторское агентство. Ну а дальше по частоте уже более мелкие вещи.
К сожалению, увеличивается количество жалоб на украденные деньги с карточки, и с этим государство борется очень плохо. Закон очень плохой, правоприменительная практика никуда не годная, и боюсь, что через некоторое время из-за кризиса, из-за того, что мошенники пытаются всякими возможными и невозможными способами красть деньги, люди с карточками становятся более уязвимыми, чем, скажем, два – три года тому назад.
— Павел Алексеевич, вот вы говорите, что в среднем сейчас у человека, у заёмщика, по 5–7 кредиторов.
— Пять – семь кредитов — это уже для меня неподъёмно. Я, когда открываю просьбу о реструктуризации, я тут же начинаю писать отказное письмо. Почему? Ведь начиналось всё прекрасно, мы работаем уже пять лет. В первые два года реструктуризация была возможна почти всегда, потому что заявления были от людей, у которых один кредитор. А с одним кредитором легко договориться. Почти всегда удавалось договариваться, из-за этого и эффективность нашей работы в первом году составляла 51%, на второй год — 49%, на третий год стали появляться заявления от людей, на которых висело два кредита, и эффективность на третий год снизилась до 33%. На четвёртый год уже появлялись люди с большим количеством кредиторов, исчезли люди с одним кредитором, эффективность была уже 19%. В этом году мы ещё не посчитали эффективность. Боюсь, что будет где-нибудь 10%.
— Какой самый сложный случай, с которым вам приходилось сталкиваться?
— У нас рекорд такой — 46 кредитов в 28 финансовых организациях плюс около 8 микрофинансовых организаций. Пенсионерка из Петербурга, пенсия — 10 тысяч рублей, взяла первый кредит — 8 тысяч рублей. Она пожилой человек, с не очень хорошим здоровьем, что-то ей надо было для хозяйства купить. Оказалось, что из 10 тысяч невозможно эти 8 тысяч обслужить. Она, простодушная, пошла и взяла второй кредит, чтобы отдать первый. Не отдала первый, и второй тоже не может обслуживать, и так — до сорок шестого добралась.
Я нахожусь в таком ужасно смятенном положении — сработает закон или нет? Если он покажет свою бессмысленность в наших условиях, это будет ужасно. Тут же окажется, что Россия — особая страна, и, в отличие от других стран, банкротство физического лица у нас невозможно.
— Это за сколько лет она накопила столько кредитов? И какой у неё долг в общей сложности?
— Ну, за несколько лет, я думаю, что года за четыре. Два с половиной миллиона. Мы с ней, к сожалению, прекратили контакт, она на нас обиделась, она думала, что мы ей как-то можем помочь. Но ей-то мы точно не можем помочь…
Вот ей точно поможет банкротство.
Я надеюсь, если она проявит достаточно твёрдости для того, чтобы им воспользоваться. Там же надо нанять финансового уполномоченного, ему 10 тысяч заплатить, а для неё 10 тысяч — это ключевая проблема, её проблемы начались с 8 тысяч. Кто же возьмётся за её дело, когда заработок финансового управляющего, кроме этих 10 тысяч, состоит из двух процентов от того, что он вернул кредиторам, и двух процентов от того, что он продал. Продать нечего, вернуть нечего.
Повторюсь, я нахожусь в таком ужасно смятенном положении — сработает закон или нет? Если он покажет свою бессмысленность в наших условиях, это будет ужасно. Тут же окажется, что Россия — особая страна, и, в отличие от других стран, банкротство физического лица у нас невозможно. Реструктуризация будет забыта полностью, подорваны будут шансы финансового уполномоченного, который должен реструктуризировать маленькие долги, меньше 500 тысяч. Закон должен 500 тысяч и больше, а меньше — должен финансовый уполномоченный, об этом мы договорились с Центральным банком.
И что ждать, возвращаясь опять к этой сакраментальной теме, что ждать от финансовой дисциплины граждан? Мы просто провоцируем граждан не платить. Принцип домино: мне тяжело платить, а я плачу, а ему тяжело платить, и он не платит, зачем же я-то буду платить? Если 50 процентов должников, тем более, 60 процентов должников не платят.
В 2008 году ситуация была несравненно лучше. Там шок был короткий, сейчас конца шоку не видно. Мы на наклонной плоскости, пока еще не валимся в пропасть, еще есть возможность, и одна из возможностей — это реструктуризация.
— В условиях кризиса кредитное здоровье россиян пошатнулось. Например, в Институте Гайдара текущую ситуацию оценивают хуже, чем в 2008 году. По вашим ощущениям, ситуация с кредитами превзошла прошлый кризис?
— 2008 год мы прошли удивительно легко в этом смысле. Я тогда ещё не был финансовым омбудсменом, ко мне как к депутату огромное количество людей обращались со всякими финансовыми проблемами.
Для меня кризис начался в феврале 2009-го года. В феврале 2009-го года хлынул поток граждан, ипотечных заёмщиков. Они тоже приходили на приём, писали письма, из Владивостока, Калининграда, москвичей, конечно, больше всего. К маю у меня накопилась приблизительно тысяча обращений. И это был кошмар, потому что, что делать — непонятно. Надо отдать должное правительству: где-то в апреле первый план реструктуризации этих долгов был принят. Абсолютно разочаровал меня и граждан этот план, но уже к маю был принят другой, неплохой план реструктуризации, и он выполнялся.
В 2008 году ситуация была несравненно лучше. И главное, что, я ещё раз повторяю, там шок был короткий, сейчас конца шоку не видно. Мы на наклонной плоскости, пока ещё не валимся в пропасть, ещё есть возможность, и одна из возможностей — это реструктуризация. А пока катастрофы нет, но мы к ней движемся.
За последний год общее количество закредитованных людей уменьшилось, их теперь стало 38 миллионов. Но увеличилось количество тех, которые не платят.
— У вас есть цифры, характеризующие текущую ситуацию с кредитным здоровьем населения?
— Раз в полгода я обращаюсь к НБКИ. Последний раз я к ним обращался месяца три – четыре назад, а в позапрошлый раз, наверное, с год тому назад.
Тогда было 40 миллионов граждан, на которых висели долги. В среднем, 2 долга на человека, но это совсем не значит, что на каждом висит два долга. На большей части граждан висит один долг, а на остальных — очень много.
Вот те, на ком висит один долг, мне не видны, они ко мне не приходят, они мне не пишут. Мне пишут несчастные, самый нижний по устойчивости класс людей, которые задолжали. У них по 5–7 кредитов. За последний год приблизительно, может быть, полтора общее количество закредитованных людей уменьшилось, их теперь стало 38 миллионов. Но увеличилось количество тех, которые не платят. Года полтора тому назад таких было 4 миллиона, ну, может быть, 5 миллионов, сейчас — 7 миллионов, а может быть, уже и 8 миллионов.
— Почему уменьшилось количество людей, на которых висят кредиты?
— Потому что Центральный банк и банковское сообщество приняли меры для упорядочения ситуации. Они приняли меры для того, чтобы таких абсурдных случаев, как я описал, с этой петербургской пенсионеркой, когда деньги раздавали не глядя, не было. Центральный банк ужесточил требования к банкам в смысле качества выданных кредитов гражданам. Банки испугались из-за того, что, очевидно, возврат всё хуже и хуже. Те люди, которые платили, они выплатили свои долги, а новые не каждый из них может взять, потому что взять теперь труднее. И, кстати говоря, одна из жалоб состоит в том, что «пришёл в банк, а он мне не выдаёт кредит».
— Как выглядит среднестатистический проблемный заёмщик?
— Характеристика среднестатистического заёмщика ужасная. В середине прошлого года я не поленился и посчитал вот что: среднестатистический россиянин приходил в банк и одной рукой брал рубль в кредит, а другой рукой отдавал 1,60 в обслуживание прежних долгов. Так как сегодня взять в кредит труднее, то есть он приходит и говорит: «Дайте рубль», а ему говорят: «Нет, 50 копеек только мы тебе дадим». А платить-то по старым долгам по-прежнему надо!
В этом году ситуация выглядит так: среднестатистический гражданин приходит в банк, одной рукой берёт рубль, а другой отдаёт 2,50. Катастрофа. И эта катастрофа может привести к потере дисциплины платёжной, очень легко может свалиться.
Центробанк недавно прогнозировал, что количество выданных кредитов снизится на 10%.
Так оно и произошло.
Я думаю, что интенсивность выдачи кредитов еще немножко упадет... Центральный банк требует, чтобы премию давали за возвращенный кредит, а не за выданный.
— По вашим ощущениям, как будет обстоять ситуация в следующем году с новыми кредитами?
— Я думаю, что интенсивность выдачи кредитов ещё немножко упадёт. Я общаюсь с банкирами, с хорошими банкирами, на которых страшно смотреть, потому что у них третий квартал подряд убытки. А до этого они убытков вообще никогда не знали, потому что они своими банками хорошо управляли и не воровали. Теперь — третий квартал подряд!
Раньше девочку в окошечке, которая выдавала кредит, поощряли таким образом: «Ух, сколько ты кредитов сегодня выдала, давай мы тебе премию дадим!». И давали премию. А теперь Центральный банк требует, чтобы премию давали за возвращённый кредит, а не за выданный. Ну, правда, как вы понимаете, если выдана ипотека на 20 лет, то 20 лет премии не дождёшься — умрёшь. Поэтому там некоторые паллиативы предлагаются: если это ипотека, полгода должна обслуживаться хорошо эта ипотека, тогда и дадут премию за то, что она эту ипотеку выдала — умная была, выдала такую хорошую, что полгода обслуживается. Но тем не менее эта идея — поощрять возврат, а не выдачу — она очень хорошая.
— Как сокращение выданных кредитов повлияет на экономику?
— На первый взгляд, оно повлияет на экономику отрицательно. Существует такое мнение, что кредитование, вопреки общественному и научному мнению, не способствует повышению спроса, а, наоборот, способствует понижению спроса граждан. После того как я вам рассказал, что в середине прошлого года вместе с рублём надо было отдать один рубль 60 копеек, становится очевидно, что кредитование уменьшает возможности покупать товары. Но если уменьшается кредитование, тогда эффект ровно такой: возможность покупать товары становится ещё меньше.
Конечно, в краткосрочной перспективе это ещё одна гирька на плохую чашу весов, возможности потреблять для граждан уменьшатся. В среднесрочной перспективе это оздоровит кредитный рынок.
В среднесрочной перспективе сокращение выданных кредитов оздоровит кредитный рынок.
— Павел Алексеевич, а как дела у закона «О финансовом омбудсмене»? Его должны были принять этой осенью.
— Месяц тому назад было совещание у Набиуллиной. И надо отдать ей должное. Она провела на очень высоком культурном уровне дискуссию между некоторыми банкирами — всего было два банкира, которые возражали против этого закона. Были представители Минфина, аппарата Правительства, Ассоциации российский банков, начальники из ЦБ.
Результат дискуссии: банкиры возражали против того, чтобы у финансового уполномоченного было право навязать реструктуризацию. И Набиуллина резонно говорит: «Не хотите, чтобы было право навязать? А пусть будет добровольно, пусть он будет предлагать эту самую реструктуризацию, а вы, если хотите, примете, а не захотите — не примете». Тут коллега Набиуллиной из ЦБ поддержал эту логику: «А Центральный банк вам, банкирам, будет такую морковку давать — если вы будете добровольно соглашаться на реструктуризацию и выполнять ровно то, что вам предложит финансовый уполномоченный, Центральный банк будет считать долг реструктуризированным первоклассно и не будет требовать создавать резервы».
Вот в этом месте фактически дискуссия кончилась, потому что для банкиров такое предложение — это бальзам на душу, потому что они стонут от этих резервов. Отчего у них убытки? Оттого, что надо много резервов создавать.
— Павел Алексеевич, что вы ждёте от следующего года на банковском, финансовом рынках?
— Вы знаете, я, грешным делом, может быть, наивно, но надеюсь, что несчастье нам поможет. Российский менталитет очень специфически устроен, и нехорошо — пока петух не клюнет, мы не шевелимся. Очень боюсь, что ситуация так ухудшается, что наконец-то мы перестанем запрягать, а наконец-то поедем. Очень надеюсь, но это уже совсем, видимо, проявление крайней наивности, очень надеюсь на Путина.
Я надеюсь, что его сотрудники, типа Набиуллиной, типа Антона Силуанова, типа Алексея Улюкаева, осторожно, дипломатично обратят его внимание на то, что экономическая ситуация уже опасная, и тогда будут приняты решения, которые делают мой прогноз невозможным — невозможным в таком счастливом смысле. Заработают полицейские, и им нельзя будет отнимать имущество у бизнесменов, и бизнесмены перестанут бояться высовываться, как они говорят по-русски. Знаете, да, что мелкие и средние бизнесмены очень боятся сделаться более эффективными?
