Я не очень понимаю шутки про давно ушедших людей — про Джордано Бруно, например. Когда я читаю о его последних ужасных минутах на Кампо деи Фиори, я плачу. Он ведь для меня лично так много сделал. Для меня, для моих детей. И для Андрюши, моего внука. Когда доказывал, что не только Земля, но и Солнце вертится вокруг своей оси и что планет вокруг Солнца гораздо больше, чем тогда знали. И даже что Солнечная система не единственная. И что мы не одни в звёздном мире. А он был один на один со своей правдой.
Вот так же у меня сжалось сердце, когда мы пришли в гости к Михаилу Афанасьевичу. На мой глупый вопрос, скрипят ли полы здесь по ночам, слышен ли шёпот и лёгкое дыханье, скользят ли тени зыбкие из залы в залу, Ирина, которая вела нас по дому, улыбнулась и ответила просто:
— Мы не заигрываемся.
Вот Ирина: неброско одетая, очень деликатная, с тихим, чуть глуховатым голосом. Как она подходила к этому дому своей интеллигентностью, нежным лицом и тоненькой фигуркой!
Сначала я ныла: не надо экскурсовода, не надо, предполагала, что сейчас выйдет артистичная дама и примется, мотая кистями длинной вязанной шали, вздымая руки и закидывая голову, театрально подвывая, читать отрывки из «Турбиных». А то ещё и споёт:
— Целую ночь соловей нам насвистывал...
Ой, только не это. Мой любимый романс.
— Не надо экскурсовода!!! — умоляла я.
Ну что ж я такая недальновидная! Как я вообще могла, как я смела предположить, что такой дом, такое место может позволить себе пошлость и навязанную театральность! Всё наоборот. Ирина, научный сотрудник, фамилии я так и не узнала, держалась так незаметно, говорила так по-человечески, не заученным тоном, негромко, спокойно, что только украсила наше пребывание в доме Михаила Афанасьевича.
«Боже, какими мы были наивными, как же мы молоды были тогда».
Пошёл дождь. Летний. Тёплый. Он шлёпал по кустам, как будто легко хлопал в ладошки. Город молчал, и молчали дома. Мы сидели на веранде булгаковского дома, пили чай по рецепту бабушки Турбиной, настоянный на смородиновых ягодах и вишнёвых листьях. Мы пили чай с тыквенным и ореховым вареньем, с вишнёвым пирогом. Мы пили чай и слушали дождь.
«В час, когда ветер бушует неистовый,/С новою силою чувствую я,/Белой акации гроздья душистые/Невозвратимы, как юность моя./Белой акации гроздья душистые/Неповторимы, как юность моя».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
