«АиФ» Мария, вы — самая высокооплачиваемая певица на оперном олимпе, вас наперебой приглашают все главные сцены мира: Метрополитен-опера, Ковент-Гарден, Венская опера. А когда-то Маша Гулегина в родной Одессе жила в рабочем квартале Черемушки. Похоже на сказку...
Мария Гулегина: Насчет гонораров — они для меня не так важны. Я пою для собственного кайфа. Если мне будет интересно, соглашусь петь и бесплатно. Благотворительные концерты — святое дело, всегда в них участвую.
А по поводу того, что моя жизнь похожа на сказку... Если бы меня кто-то взял и поставил на этот олимп, это было бы сказкой. Но я шла своим путем и работала, как муравьишка. Вы никогда не ходили в горы? Я ходила. Для того чтобы подняться на вершину, нельзя задирать голову. Нужно смотреть себе под ноги и спокойно идти, думать о чем-то хорошем, напевать. Вниз можно посмотреть, когда ты уже на самом верху. И ощутить кайф. И то нельзя близко к краю подходить — голова закружится. Так и в карьере.
— Конечно, когда при бронхитах, при ангинах теряешь голос, это ужас, конец жизни! Кажется: все, жизнь окончилась! А когда выздоравливаешь, то будто небо проясняется, будто солнышко выходит. И снова начинаешь строить нотку к нотке...
— Существует много легенд о том, как оперные певцы улучшают голос. Пьют яйца, например...
— Пить яйца? Не знаю зачем. Самое лучшее — когда выходишь на сцену и знаешь, что в зале сидит Он, твой любимый мужчина, и смотрит на тебя... (В 2010 году после развода с певцом Марком Гулегиным певица вышла замуж за государственного тренера России по греко-римской борьбе Вячеслава Мкртычева. — Ред.)
Своя партия
— Были такие: «Девушка с Запада», «Джоконда» и «Турандот». Но последнюю я уже спела — и ничего, жива осталась, скоро возьмусь и за первые две.
Последние годы оперой правит идиотский маркетинг. Всех разделили: ах, ты две ноты умеешь петь, значит, будешь петь Джильду. А ты — Амину. Все забыли, что бывают драматические сопрано, которые могут исполнить почти все. Мой хлеб — «кровавые партии»: «Леди Макбет», «Набукко»... Их никто кроме драматического сопрано петь не умеет. Иногда мне интересно спеть лирическую партию. Но в них негде выложиться. Нет риска, нет головокружения, экстрима. Когда обладатель легкого сопрано поет лирические партии, кажется: пищит уже на последнем издохе. Я всегда думала: ох, Джильда, как ее исполняют? А потом спела эту арию...
На самом деле в опере сложности кроются не только в технике пения. Есть роли, которые трудно исполнять в чисто психологическом смысле, нужно слишком сильные переживания героини передать... Например, это «Саломея» Штрауса, там страшный текст. Слова, адресованные голове Иоанна Крестителя, меня пугают... И после «Макбет» я молюсь, молюсь...
— Недавно вы блистательно спели партию принцессы Эболи в опере «Дон Карлос». Как писали в прессе, в Большой театр на эту роль вас позвали давно и даже подписали с вами контракт. Но вы не приехали, так как из театра уволили Николая Цискаридзе.
— Ну что за глупости! Если бы я подписала контракт, то обязана была бы приехать. Просто было время, когда я, несмотря на то, что мне очень хотелось спеть Эболи, отказалась от переговоров с Большим. Это действительно произошло из-за увольнения Коли. Я даже как коллега, не говоря о нашей дружбе, не могла себе позволить предать его. И только когда произошла смена руководства, я поняла: час настал, театр возрождается, пришел новый руководитель и ему нужно помочь. И сделала все, чтобы премьера прошла так, как она прошла.
Я очень рада, что дебютировала в Большом театре. О нынешнем руководстве Большого у меня самое высокое мнение. Новый директор уже зарекомендовал себя как принципиальный, знающий руководитель, разбирающийся в тонкостях театрального дела. Я рада тому, что сегодня происходит в Большом театре и с удовольствием исполню все свои главные роли на этой сцене.
Главное — дети
— Как вам живется за границей?
— Уже нет ностальгии: я теперь бываю на Родине часто. Это счастье. Я всегда помнила, откуда я. Даже мой маленький сын, когда ему было 4 года, услышав русскую речь, бежал за людьми и рассказывал, что он русский, с гордостью...
— Все в оперном мире знают, что Гулегина — сумасшедшая мама. Ходят легенды о том, как вы между актами спектакля бегали за кулисы кормить сына Руслана. А чем вас радуют ваши дети сегодня?
— Мои дети — самая большая моя радость. Каждый день, минута, секунда с ними дают мне такое счастье! Когда каждый год на каникулы собираю своих теперь уже не только двоих детей, но и еще двоих детишек моей дочки в Италии, это для меня настоящее блаженство! Вообще, самые счастливые периоды в моей жизни — это рождение детей! И еще, конечно, новые постановки в Ла Скала, Метрополитен-опера. И все же в первую очередь я мама, и только во вторую — певица.
— Мария, сплетники поговаривают о вашем сложном характере...
— Не думаю, что у меня плохой характер. Во всяком случае, когда я недовольна чем-то, это сразу видно. Гораздо хуже, когда человек тебе улыбается, а повернешься к нему спиной — и он «нож воткнет в спину». Если я не люблю, то не люблю. Если же люблю, так со всей силы. Задушу! До дыр зацелую! (Смеется.) Я и пою от сердца...
