Это случилось летом 1938-го. Потомственную княжну, ведущую актрису московского театра имени Ермоловой взяли у вагона «Красной стрелы» — Эда с труппой собиралась на гастроли в Ленинград.
«…Самые тяжелые дни в моей жизни. Все время болело сердце, происходящее казалось… ужасным кошмаром».
Даром, что это были не дни – годы. В первый раз Эду осудили на десять лет. Сыну было всего шесть. Мальчик появился на свет с дефектом нёба и верхней губы — пришлось сделать несколько операций, обращаться к логопедам, чтобы научили правильно говорить. А сколько он еще потом пережил!..
Первый тревожный звонок
В 1935 году арестована вместе с мужем, а в 1937-м с ним же и расстреляна младшая сестра Эды. В 1938-м в Воркутинском лагере умер отец — князь Юрий Урусов. В 1939-м — в административной ссылке в Киргизии — мать, графиня Евдокия Урусова. В 1940-м на Колыме смерть настигла мужа Эды – 36-летнего актера Михаила Унковского (внука основателя русской скрипичной школы Льва Ауэра и адмирала Ивана Унковского, командира фрегата «Паллада»).
Неужели виной всему — дворянские корни? По линии отца Эды в роду — Александр Невский, Дмитрий Донской, князья Лопухины. Сам князь Юрий Урусов близко дружил с сыном Льва Толстого Сергеем. Предки матери-графини — писатели Евгений Салиас-де-Турнемир, Александр Сухово-Кобылин, Евгения Тур.
Эда же с детства мечтала о сцене. С ранних лет пела и учила языки, занималась танцами и верховой ездой. В 1928 году после окончания студии была принята в труппу театра имени Ермоловой. И очень скоро стала ведущей актрисой. За 10 лет — полтора десятка главных ролей.
Наверное, это были самые счастливые годы ее жизни. Когда спокойно и на работе, и дома. Она занята в четырех спектаклях, пробует себя в разных жанрах. Муж служит в том же театре. Растет сын...
Первый тревожный звонок прозвучал в начале 1935-го, когда арестовали отца Эды, младшую сестру Елену и ее мужа Сергея Раевского. Спустя два года супругов расстреляют, сиротой останется маленький сын. Но еще летом 1937-го никто и представить не может, каких масштабов достигнут репрессии. Коллега Василий Качалов подписывает Эде фотокарточку: «…лучшие пожелания». Ей поручают работу в двух новых спектаклях. Эйзенштейн приглашает попробоваться на главную женскую роль в «Александре Невском». В начале 1938-го Эду Урусову представляют к званию Заслуженной артистки РСФСР…
Риск не оправдал себя
А уже весной все рушится. Муж и еще несколько ведущих артистов театра осуждены на 8 лет в ИТЛ. Говорили — все признались в контрреволюционной деятельности и террористических намерениях по отношению к руководителям партии и правительства. Понять это здравомыслящему человеку было невозможно. Родственники репрессированных надеялись: их близкие не виноваты, «наверху» обязательно разберутся, надо только верить и ждать. Сколько из них дождались?..
Добрый знакомый Эды, знавший немного больше, советовал ей бросить дом, работу и уехать с сыном куда-нибудь подальше. Она не поверила в опасность. Не захотела оставить любимый театр.
Риск не оправдал себя. 20 июня 1938 года Эда Урусова была осуждена по ст. 58 за контрреволюционную деятельность. В сентябре ей объявили приговор «тройки» — 10 лет ИТЛ. И эшелон отправился на Восток.
Двое коллег, арестованных раньше, подтвердили активное участие Эды в их преступной организации. К счастью, она этого не узнала. Как не узнала и того, что родной театр «прикрепил» к уголовному делу характеристику:
«Общественной работой занималась мало и плохо... Впечатление, что не по внутреннему призванию, а скорее формально и по принуждению. Друзьями и близкими людьми... были ныне арестованные... внутренне была очень скрытная и замкнутая... всегда в театре относилась с большой неприязнью к партийным и общественным организациям, точнее, к людям, принадлежащим к этим организациям... не пропускала ни одного человека в театре, чтобы не склонить его в свою сторону... где ей не удавалось этого сделать, она стремилась сделать ему неприятное, дискредитировать его. Конечно, делала она это не всегда сама, а через приближенных к ней людей… Открыто не высказывала своих взглядов на решения, проводимые партией и правительством Советского Союза».
26 ноября 1938 года мать актрисы Евдокия Евгеньевна напишет в своем дневнике:
«Эда в тайге на 10 лет. Эта мысль еще не вкладывается полностью в мое сознание… Вторые сутки не могу спать, болит сердце; и сегодня ночью я мечтала умереть, чтобы ничего больше не знать…».
Чуть позже — новая запись:
«От Эды получила первое письмо. К счастью, она справилась с собой; учится на техника-топографа… Только голодает и раздета (продала, украли и т.д.). Посылок еще не получила. К счастью, живет больше не в палатке, не пилит дрова, не стирает на арестованных. Играет в драмкружке».
Доярка, счетовод, топограф
Девять лет в Дальлаге не сломали княжну. А характер Эда проявила еще по дороге в лагерь. Когда уголовницы начали грабить политических (везли всех вместе), актриса одним ударом разбила окно и выставила перед собой руку с куском стекла. Никто и подойти не посмел. А потом ее высадили вместе с уголовницами на станции Известковая. На строительстве БАМа.
Урусову переводили с одной работу на другую. Она валила лес, возила тяжелые тачки, доила коров, была счетоводом и топографом.
«Мне сразу разъяснили, что работа зимой на лесоповале для непривычного человека — это гибель, —вспоминала актриса много лет спустя. — Свалишься на третий день, и тогда конец. Лес валили привыкшие к физической работе молодые здоровые девушки, в основном из семей раскулаченных. Остальная масса уголовных сидела у костров и не работала. Охранник, один солдат на весь отряд, даже и не пытался их заставлять… На ногах у нас были матерчатые чуни, которые постоянно промокали. Мы придвигались как можно ближе к костру… Я читала стихи.., о чем-то рассказывала… Снова как бы выступала перед благодарными слушателями, и это согревало душу».
Спасением для Эды стал театр культурно-воспитательного отдела (КВО) Управления Бамлага. Помог случай. Вольнонаемная актриса родила чуть ли не за два дня до спектакля — играть некому. Стали искать кого-то поблизости — нашли Урусову. Очень скоро она стала ведущей актрисой, потом начала сама ставить пьесы. Заниматься любимым делом было важнее всего. Холод, голод, неудобства — ради театра можно было перетерпеть.
«Вряд ли были у меня когда-либо еще такие благодарные зрители».
Вера, надежда и… новая любовь
Когда в ссылке от рака умерла мать Эды, опекуном ее сына стал брат актрисы. Помочь друг другу они были не в силах. Эда сама еле выживала. Жесткое обострение язвы. Цинга. Потеря всех зубов… Спасали коллеги, обменивая хлебные пайки на деревенское молоко.
«Со мной были люди, которые прекрасно ко мне относились…».
Она верила, надеялась. И, видимо, действительно везучая была — даже влюбилась еще раз. В Александра Блохина, «социально-вредного элемента», осужденного на 10 лет. Сын артистов Большого театра, когда-то он учился в балетной школе, и теперь в лагере его способности пригодились. С Эдой они поставили отрывки из оперетты «Свадьба в Малиновке». Сами их исполняли.
А в год Победы пришло радостное известие — срок заключения Урусовой сократили на 1 год. Но в 1947-м, досрочно освободившись, она еще год играла в лагерном театре вольнонаемной. И только потом с Блохиным вернулась в Москву.
Однако ни в столице, ни в областных центрах вернувшимся из лагерей жить было нельзя. Супруги уехали в Александров, в 120 км от Москвы. Иногда подрабатывали в концертах. И вдруг — опять везение: на актерской бирже Эда находит работу в Угличском драмтеатре. Устраиваются оба: она — актрисой, муж — администратором. В январе 1949-го к ним приезжает сын Эды — 17-летний Юрий…
Кажется, все страшное, наконец, закончилось. Теперь — новая жизнь. Спокойная и счастливая.
Снова тайга
Не получилось. 25 мая 1949 года Эду Урусову снова арестовывают.
«Меня забрали на улице после спектакля «Последняя жертва» в белых туфлях и легком платьишке и отправили в тюрьму в Ярославль, где я просидела все лето. Потом вызвали, сказали, что дела на меня нет, но Москва высылает всех ранее судимых. Нас загнали в ужасные вагоны и повезли. Молодых посылали на лесоповал, а нас, постарше, на работу не гоняли, но не давали ни еды, ни одежды… Фактически мы были обречены на вымирание... Это была страшная зима. Было тяжелее, чем в лагере на лесоповале. Ссыльные жили небольшими группами по крестьянским избам… На улицу выходили поочередно. Собирали со всех теплую одежду, и была одна пара валенок на всех».
В таежном селе Тасеево Красноярского края княжна Урусова проведет несколько месяцев, пока не найдет возможность перебраться в Норильск. На счастье, мужу удастся отыскать ее, приехать. Так что, в Заполярном драмтеатре они снова будут вместе: она -на сцене, он — администратором.
К слову, в те годы в Норильске служило немало крепких актеров. В том числе, Георгий Жженов и Иннокентий Смоктуновский. Держались все вместе, помогали, чем могли.
«Тому, что осталась жить, я обязана своей профессии и людям, которые меня окружали», — подытожит в конце земного пути Эда Юрьевна.
Но тогда, в конце 1940-х, об итогах и думать было невозможно — ссылка была бессрочная. Летом 1954-го в Норильск прилетел сын Эды Юрий, который уже заканчивал институт. Как выдержало все эти тяготы материнское сердце, даже представить страшно. Когда весной 1955-го Эда с мужем вернулась в Москву, сын уже работал в Ленинграде. И их снова разделяло расстояние. Разве что не такое большое, как прежде. Но получилось ли у них вновь стать близкими людьми?..
«В театре никто не ждал»
Эда и Александр вернулись домой с чистыми паспортами. Свободными. Но абсолютно больными. Обострение язвы, дистрофия последней степени… В Институте им. Склифосовского актрису, конечно, поставили на ноги, но на это потребовались месяцы. При этом у супругов не было ни жилья, ни работы, ни документов о реабилитации. По закону они должны были получить это все. Но, оказалось, и по закону не просто. Начали с коммуналки. Потом Эду через Министерство культуры восстановили в театре им. Ермоловой, а там уже дали однокомнатную квартиру…
«В театре меня, конечно, никто не ждал. Мои года уже приближались к 50-ти, а таких актрис там и без меня хватало… В театр приняли, но ролей никаких не давали… Даже понизили ставку с высшей, которая была у меня до ареста. И вдруг меня назначают на роль в пьесе «Преступление и наказание»… За ней последовали и другие роли. И все успешнее и успешнее...
И вот однажды актриса Угрюмова, которая недавно перешла из другого театра.., говорит: «Ты знаешь, что ты играешь мои роли?» Оказывается, ее муж занимал высокий пост, и она попросила его надавить через министерство, чтобы ей дали роль. А… чиновник перепутал фамилии… Вот он опять счастливый случай!»
Спустя несколько лет Эда Юрьевна уже играла по пять спектаклей в неделю. У нее словно открылось второе дыхание - ни одной проходной роли! Ее вспомнили кинематографисты. Экранные роли Урусовой, в основном, маленькие, но ведь ни одной проходной! Хоть теща Кисы Воробьянинова в «12 стульях» Гайдая. Хоть Чарская в «Ларце Марии Медичи». А чего стоит Агнесса Ивановна в «Курьере» Шахназарова!..
Эда Юрьевна начала наконец жить по-настоящему. Стремясь наверстать упущенное, в свободное время ходила на премьеры. Ездила в Ленинград. Много читала. Да и у мужа все сложилось — он руководил танцевальным коллективом. Чуть позже они соединили квартиру с жильем его родителей, поселились вместе в Трехпрудном переулке. Создал свою семью сын Юрий…
Но судьба уже готовила актрисе новое испытание. Не чета прежним. Свободная морально, теперь актриса теряла свободу физическую — отказывались ходить ноги. Не помогли ни санатории, ни лучшие врачи, поздно распознавшие недуг, ни деньги — актриса получала Президентскую пенсию. Суставы просто перестали работать. Обезболивающие, трость стали вечными спутниками княжны Урусовой. Каждый выход на сцену был преодолением. Почти подвигом. И, когда в родном Ермоловском ей перестали давать роли, она ушла в Новый драмтеатр ко Львову-Анохину. И он сделал спектакль специально «на Урусову». Последний в жизни актрисы. Но как он был важен для нее!..
В мир иной княжна Эда Урусова ушла в звании народной артистки России. Ей было 88 лет…
