– Актеры, которые снялись в вашей картине, говорят, что вы очень мягкий и чувствительный человек. Как вам удается выигрывать споры без агрессии?
– Когда я бралась за этот фильм, я понимала: у нас может что-то получиться, только если мы будем прислушиваться друг к другу, работать как одно целое и дадим высказаться людям с разных сторон конфликта.
Мне было важно найти не просто талантливых и профессиональных актеров, а добрых, честных, хороших людей. Это было критерием номер один – каждый, кто прошел пробы, кто подходил по опыту, потенциально мог с нами работать, все они должны были быть хорошими людьми. После каждых проб я спрашивала нашего директора по кастингу: «Как он тебе как человек?» Нам было важно собрать вместе людей с правильными мотивами. Знаете, люди, с которым нам повезло встретиться, пожертвовали многим, многие из них согласились с урезанным бюджетом, но полностью посвятили себя этому проекту и выложились на все сто. Мне невероятно повезло! Я многому у них научилась, и это бесценный опыт – стать частью такой крепкой семьи.
– Вы и Брэд Питт тоже вложились в этот проект, как в материальном, так и в эмоциональном плане.
– Да, конечно. Нам была нужна определенная сумма, и она вдруг оказалась у нас, целиком. Все случилось очень внезапно, и я внезапно оказалась в режиссерском кресле. Я помню, тогда мы пытались найти кого-то еще на мое место, так как мы понимали, что я технически была не совсем готова к этой роли. Однако тема фильма для меня много значит, и я была готова работать не покладая рук. Для меня до сих пор немного странно, что я выступила в качестве режиссера.
– Вы сожалеете о том, что ваши дети не смогут посмотреть этот фильм?
– Сожалею? Ничуть. Они обязательно увидят этот фильм, чуть позже, пока они слишком малы. Мои дети родились в воюющих странах, они знают о насилии не понаслышке. В Камбодже, в доме, где вырос мой сын, например, есть бункер. Более того, последний военный конфликт Камбоджи был с Вьетнамом, откуда родом его брат. Мои дети хорошо информированы, они знают о моих поездках в роли посла доброй воли ООН, они изучают обществоведение, но им, как мне кажется, рано изучать все подробности войны.
.jpg)
– То есть вы обсуждаете с ними то, что происходит в мире? Вы говорите о войне?
– Да, конечно. Все время.
– До выхода картины в прессе появлялась самая разная информация о вашем фильме. Как человека с достойными побуждениями, вас не задевает, что кто-то пытается заварить кашу и все опорочить?
– Вы знаете, я понимаю людей из регионов, где совсем недавно процветало насилие: воспоминания о войне очень свежи, и людям свойственно болезненно реагировать. Меня это действительно огорчает, потому что мы никому никогда не хотели причинить боли, и люди, ради которых мы создали фильм, люди, об эмоциональном благосостоянии которых мы больше всего заботились, пошли против нас. Мне сложно передать словами, насколько это ранит. Трудно объяснить, как важны для меня были положительные отклики боснийских женщин после показа фильма; ни одна рецензия кинокритика не сравнится с этим.
– Вы когда-нибудь задумывались над тем, что было бы, если бы над вами совершили насилие? Можете ли вы поставить себя на место этих женщин и сказать, как бы вы повели себя в их ситуации?
– Я бывала в настоящих передрягах в разных странах. Конечно же, по сравнению с тем, что пережили эти женщины, – я отделывалась синяками и легким испугом… Я не знаю, как бы я повела себя, если бы моя семья вдруг была разрушена, и мы с Брэдом оказались по разные стороны конфликта. Мой фильм как раз задает этот вопрос: на что бы я пошла, если бы на нас обрушилось такое насилие, если бы кругом в течение трех лет насиловали моих друзей и убивали мужчин. Я не знаю, как бы это изменило меня, и насколько долго я бы продержалась перед тем, как окончательно сломаться. Это - вопрос для всех.
– Ваша жизнь подвергалась опасности во время поездок с ООН?
– Однажды в Сьерра- Леоне в самый разгар войны, когда на улицах творился настоящий ужас и каждый день мы находили людей с отрезанными частями тела, ночью я с группой волонтеров помогала перевозить пострадавших женщин в лагерь, и наш грузовик застрял прямо перед самой границей. Мы слышали, как в округе бесновались подростки, вооруженные до зубов. Я молча сидела в темноте и не знала, что с нами случится в следующий момент: вытащат ли нас из машины, отберут ли паспорта, дадут ли нам выехать из горячей точки… Было очень страшно, нам нужно было двигаться дальше, но мы просто застряли в грязи. Были очень сложные ситуации в Афганистане, когда от безнадеги я писала письма Брэду, но, слава Богу, так и не отправила их, потому что не хотела, чтобы он переживал. Все обошлось, как видите. Я надеюсь, он не увидит этого интервью! (Смеется)
– Вы бы назвали себя «крепким орешком»?
– Думаю, да. Но в чем-то я намного мягче, чем многие думают.
– Вам удалось снять картину такой, как вы ее задумали? Собираетесь снять что-то еще?
– Да, я сняла этот ильм именно так, как я его задумала. Мне пока сложно сказать, насколько мне понравилось снимать. Я взялась за это потому, что меня интересовала тема. Если мне попадется история, которая настолько меня затронет, то, возможно, я возьмусь за новый проект. Но у меня нет цели стать режиссером, только в случае, если я захочу рассказать что-то зрителям.
– Как вы справляетесь с тем, что вы узнали об истории этого региона и судьбах людей? Такие вещи могут глубоко травмировать человека.
– Я не сопротивляюсь, я просто живу с этим. У меня много друзей из этого региона, я недавно встретилась с некоторыми из них в Нью-Йорке. Кто-то уже женат, у кого-то есть дети… Мы стали очень близкими друзьями. И я надеюсь, они останутся в моей жизни навсегда.
– Вы много всего видели за годы работы в ООН, какой отпечаток это оставило?
– Я действительно много повидала за последние 10 лет. Иногда даже не предполагаешь, что какие-то ситуации, какие-то образы могут засесть в подкорке, и потом в самый неожиданный момент появиться на поверхности. Я могу внезапно начать рыдать от увиденного несколько лет назад. Однако мой опыт не сравнится с тем, что пережили люди в странах, где идет война. И я всегда помню, насколько мне повезло.
