Крыша ArtPlay нагрета, как сковорода. Наши герои весело фотографируются на фоне раздувающегося парашюта. И высота ртутного столба тому не помеха. Они смеются и перебрасываются шутками, но ветер уносит обрывки фраз. В момент затишья слышно, как Бондарчук говорит Раппопорт: «Я тебя с удовольствием сожгу». Сразу видно, что актеры, сыгравшие в фильме «Два дня», стали настоящими товарищами. И таким изящным способом, судя по всему, Федор предлагает Ксении роль в своем новом фильме. Драматургический накал там, похоже, перебьет шкалу Цельсия. Но сегодня мы говорим о картине Дуни Смирновой, где случайная встреча антагонистов: музейного работника Марии Ильиничны и федерального чиновника Дроздова — обернулась историей любви.
— Ваши герои были написаны именно под вас. Это честь или дополнительная ответственность?
К.Р.: — И то, и другое. Ты знаешь, что автор пишет что-то, думая о тебе, рассчитывая на твои силы. Конечно, это большая ответственность — насколько ты сможешь соответствовать фантазии автора. Могу сказать, что мне было страшновато. Но страх улетучился, как только мы начали репетировать и работать.
Ф.Б.: — Пару лет назад мы сидели с Дуней на «Кинотавре», и я говорю: напиши сценарий на меня и Раппопорт. Ксения появилась тогда, как вспышка сверхновой: Торнаторе, приз в Венеции, в Риме. Но я согласен — страшно очень. Ничего себе: художник откликнулся.
— Были ли вы знакомы до съемок? Быстро «спелись»?
К.Р.: — Практически не были.
Ф.Б.: — Ну это заслуга режиссера, она хитрая. Хотя в съемочный период обходилась с нами круто.
К.Р.: — Был момент, когда мы расслабились и стали слишком дурачиться в перерывах. Авдотья Андреевна нам запретила общаться. Даже во время обеденного перерыва — по разным вагончикам.
Ф.Б.: — Но надо понимать, что она обожает своих актеров.
К.Р.: — И не только актеров. Она собирала всю команду не по принципу, кто дороже или кто дешевле, кто знакомый или кто суперпрофессионал. Все были подобраны по любви.
Ф.Б.: — И при этом она диктатор. Когда она запретила нам общаться, мы послушно сказали: хорошо, мы не будем. И вот эти счастье и легкость существования на площадке...
— Какая сцена далась вам сложнее всего?
К.Р.: — Когда он меня из-под развалившегося сарая вытаскивает, перед первым поцелуем.
Ф.Б.: — А еще мы друг друга накрутили по поводу постельных сцен. Но в результате просто заснули, обнявшись, поскольку снимали под утро уже.
— Ваши герои — функционер и интеллигент — очень понятные зрителю и знакомые. Интеллигент — бедный и неряшливый, функционер — лощеный и практичный. Вам в жизни такие встречались?
Ф.Б.: — Таких, как мой герой, я видел. И я наслаждался тем, что творили художники по костюмам с Ксенией Александровной. Мне Дуня показывает фотопробы с примерки костюмов, я говорю: где ты нашла эти тапки?! Я знаю эти тапки! Которые женскую ногу превращают в чудовищную... бересту!
К.Р.: — А юбка из занавески для «торжественных случаев»! Когда мы делали фотопробы на «Мосфильме» и мерили эти вещи, мы, конечно, страшно хохотали. Но нам казалось, что мы перебарщиваем. А когда приехали в музей, то оказалось, что мы точно поймали этот стиль.
Ф.Б.: — В «Двух днях» вообще много деталей, которые дополнительно усиливают разницу и пропасть между двумя мирами. И зрители их замечают — меня это очень порадовало. Ведь конструкция фильма — ортодоксальная драматургическая. Богатый и бедная. Интеллигент и чиновник. Конструкция старая, но реализация... Я такого кино для широкого зрителя давно не видел.
К.Р.: — И давно не было историй любви с персонажами старше двадцати лет.
— Может ли политик быть полезен для интеллигента?
Ф.Б.: — Конечно. Другое дело, что общение интеллигенции с власть имущими невозможно.
К.Р.: — Попытка такого общения выглядит пошлостью.
Ф.Б.: — Сесть за один стол с власть имущими, разговаривать — невозможно, пошло. Тогда ты больше не будешь интеллигентом. Между ними — пропасть. Тем более в России. Хотя в силу экономических обстоятельств искусство без поддержки государства у нас не проживет. Так что хочешь не хочешь, а разговор необходим. Но ведется он с интонацией: «Я поступилась своими принципами и пошла с этим чудовищем разговаривать». Эти два мира у нас не соединяются. Скажем, сложно соединяются.
— Ксения, ваша героиня уезжает в расцвете сил жить в деревню. Как вы считаете, это позиция или эскапизм?
К.Р.: — Круто изменить свою жизнь — это очень сильный поступок. Я, честно говоря, мало встречала таких людей.
Ф.Б.: — Но согласись, они есть.
К.Р.: — Есть, и это, конечно, люди неординарные, какими в общем-то и являются работники наших полузабытых музейных усадеб.
— В фильме завязавшиеся между вашими героями отношения выглядят весьма органично и правдоподобно. А в жизни, как вы считаете, возможна такая связь?
Ф.Б.: — Возможна, но скорее как исключение.
К.Р.: — Мне, честно говоря, хотелось, чтобы был хеппи-энд. Но в жизни, боюсь, это вряд ли возможно.
Ф.Б.: — В репетиционный период мы разбирали перспективы их взаимоотношений. Вот станет он губернатором, будет головокружение от того, что они вместе. Через месяц они свадьбу отыграют, потом, наверное, ребенок — это год. Потом ребенок растет, они продолжают жить — еще год. В общем, дали мы им два года совместной жизни. Потом они должны были разойтись.
К.Р.: — Мы решили, что они друг друга будут ломать. Понятно было, что его не сломать. Сломает ли он ее? Решили, что скорее они разойдутся, чем она сломается.
Ф.Б.: — Это мы так решили, но финал-то открытый, и зритель может дать моему герою шанс — человеку, которому изначально он внутренне подписал приговор. И он может этот приговор пересмотреть, увидеть все другими глазами. Дать шанс власти и интеллигенции на счастливое совместное будущее. Правда, это уже утопия.
Все права на этот материал принадлежат журналу InStyle.
