Накануне юбилея «АиФ» поговорил с известным актёром об оружии, детях и женщинах.
Иван Охлобыстин — личность неординарная. Про него говорят, пишут, его обсуждают. Но составить представление о нём можно лишь при личной встрече. Нам удалось пообщаться с актёром на съёмках второго сезона сериала «Метод Фрейда» (компания Star Media), премьерные серии которого зрители увидят уже этой осенью. Как и в прошлом сезоне, Иван Охлобыстин играет главную роль — психолога Романа Фрейдина, внедрённого в следственный отдел и помогающего раскручивать самые запутанные преступления с точки зрения психологии.
Мера вранья
Сергей Юрьев, «АиФ»: Иван, ваши партнёры говорят, что вы очень добрый человек. Как вам «существуется» в шкуре человека из органов?
Иван Охлобыстин: Я же ВГИКовец, и меня многим техническим приёмам научили. Будучи сам сценаристом, я примерно понимаю, что хочет сценарист, и всегда стараюсь слушать режиссёра. Если он до меня доносит самое главное, я подкладываю это главное под свою психологическую конструкцию. Хотя иногда приходится конструировать заново. Я не холерик, как мой герой, я — сангвиник. Я шумный, прихожу на площадку и громко произношу текст: мне так проще его осмыслить, понять, где можно, где нельзя делать паузы, что и как произносить, что мне органично произнести, что нет.
— Фрейд — больше милиционер или психолог?
— Он в большей мере естествоиспытатель, ему нравятся люди, которые там работают, интересны задачи, которые перед ним поставлены, он любит отвечать на вопросы и любит рисковать. Так что он попал в идеальную для себя ситуацию.
— Если не учитывать темперамент, вы близки с ним?
— Мне тоже нравится задавать вопросы, не могу сказать, что я такой же маньяк по этой части, как он, но мне нравится. И сам себе ставлю вопросы, хотя иногда понимаю, что не в состоянии ответить на них. Но, как правило, нахожу ответ.
— Какие вопросы задаёте чаще всего?
— Мы все одинаковые, и нас интересуют одни и те же, по сути, проблемы, за исключением людей какой-то оригинальной судьбы. В принципе, круг вопросов одинаков, и каждый сам для себя выбирает, на какие отвечать.
Хочется задумываться о чём-то большом, глобальном, влияющем на судьбы. Хотя ты понимаешь, что можешь влиять на окружающих только в определённой мере, и тогда эти вопросы не приобретают характер первостепенности.
Меня волнуют вопросы бытийности, веры, взаимоотношений между людьми, и самый главный вопрос, который надо разрешить в себе, — научиться допускать человека таким, какой он есть, а не таким, каким бы хотелось его видеть. Признать в другом его оригинальность и смириться с этой оригинальностью — наука сложная.
— Если подвести итоги первого сезона, вы стали больше психологом, возможно, фрейдистом, нежели были до съёмок?
— Фрейд — это равноправная часть учения психологии, но я не был фрейдистом и не стал им. Юнг мне ближе. Я и раньше внимательно относился к людям. Вопрос общения с людьми, он очень деликатный. Ты учишься взаимоотношениям и волей-неволей становишься психологом.
— Что касается виновности женщин, то виноваты всегда в равной степени все. В одной ситуации могут быть виноваты женщины, в другой — мужчины. Они всегда гармонично друг друга дополняют. Нельзя всё сводить к одному. В жизни многое для мужчины определяется женщиной. Женщина — то, ради чего живёт мужчина, ради чего он работает. Женщина для мужчины — это материализованный смысл. Она делает процесс его жизнедеятельности осмысленным. Конечно, это касается тех, кто выбрал путь семьи.
Что касается переосмысливания… Мы с женой живём вместе уже тридцатый год. Изначально всё не было гладко, мы притирались, могли ругаться из-за всякой ерунды. Как правило, это были бытовые вопросы: кто поедет за рулём, например. Но слава богу, перед нами не стояли глобальные вопросы.
— Всё-таки с годами приходит понимание ценности отношений, самой жизни…
— В религии это называется «София премудрость Божия», четвёртая ипостась Христа, которая переводится как «житейская мудрость». Каждый из нас примерно представляет, что хорошо, а что плохо. И в границах этой константы он и бьётся, где-то себе попускает, чтоб полегче было, где-то категоричен. Это процесс естественный. Любой человек настаивает на своих принципах. Мера допуска вранья себе и отстаивания своих принципиальных позиций и определяет порядочного человека.
— Возвращаясь к «Методу Фрейда», там практически всегда есть кто-то, кто стал жертвой обстоятельств. Как вам кажется, люди делают обстоятельства или обстоятельства людей?
— Я думаю, что это взаимообратный процесс. Фрейд может себе позволить смотреть на ситуацию отстранённо. Не будучи милиционером, он может быть как бы в стороне. И это помогает ему быть объективней. Плюс его аналитические способности, плюс его опыт, отношение к себе смешливо-объективное — всё это позволяет ему сокращать путь до истины. Самое простое доказательство — самое верное.
— Он, как психолог, оправдывает виновных?
— В некоторых сериях он оправдывает, а в некоторых у него внутренний конфликт…
— Часто вам приходится оправдывать?
— Чаще всего я на стороне близких людей, даже если они сделали что-то не очень хорошее. И я могу покритиковать, и у меня может быть раздражение, и я могу дать волю эмоциям. Но это бывает в форс-мажорных обстоятельствах, когда уже язык не держишь. Но как правило, я потом переживаю. В силу того что мы не совершенны, как ангелы, и с каждым может что-то случиться, я предпочитаю всё-таки довериться своим родственно-чувственным отношениям. Я стараюсь людей жалеть… за свои 50 лет я много чего и сам разного совершил… 
С детьми — пострелять
— Съёмки всегда непредсказуемы. Было на «Методе Фрейда» что-то, что вам пришлось делать впервые?
— Наверно, в этой жизни я уже сделал всё, кроме разве каких-то ужасных вещей, да и то не факт… может, и сделал (не по злому умыслу). Новое? Самое главное, что можно найти в ситуации, — это новые люди, я от этого получаю удовольствие. Кино — коллективный труд, и не учитывать работу какого-то из цехов по крайней мере легкомысленно. И грим важен, и костюм, и оператор… Ты же не можешь в кадре встать так, чтобы тебя не было видно? Поэтому надо следовать рекомендациям оператора. Актёры всегда вкладывают свою личность — посыл, артикуляцию, распознаваемость текста, и на них ты тоже ориентируешься, иногда даже копируешь их, как это бывает во время разговора (когда ты с человеком разговариваешь, проникаешься им и начинаешь с ним разговаривать на одной волне).
А что можно найти в кадре? В принципе, мы живём в рамках 12 сюжетов Шекспира, в 7–8 психотипах, и ситуации могут меняться… Интересна комбинация людей в заданной обстановке, и на этом всё и строится.
— Выполняете ли вы сами трюки, коих немало в сериале?
— То, что нам позволяют делать. Сам нырял с аквалангом. У меня был опыт погружения, и мне больше объясняли, как работать с камерой — при подводной съёмке есть своя специфика. А проехать на тросах, как на тарзанке, между домами не дали. По КЗОТу не положено. А я бы сам переехал, мне интересно.
— А стреляли?
— Мой герой не использует оружия, если только ему нужно привлечь чьё-то внимание. А сам я пострелять люблю, в тир с детьми хожу. И с девочками, и с мальчиками. Для них это экстрим: что-то грохает, что-то падает.
— А как вы объясняете детям, особенно мальчикам, что даже в игре нельзя целиться друг в друга, драться нехорошо?
— Детей я учу чисто технологическим вещам, чтоб они знали. Если окажутся в ситуации с оружием, знали, как с ним обращаться. Объясняю, как… Мы всё с детьми обсуждаем, но не так: «Сели, давайте сейчас, дети, с вами всё обсудим!» Нет, всё в разговорах. К тому же мои дети на многое смотрят иначе.
— И снова к Фрейду. Мы наблюдаем за переодеваниями во время съёмок. У вас столько красивых и необычных костюмов, одни шарфики чего стоят. Сколько их у Фрейда?
— Я очень доверяю девчонкам – художникам по костюмам. Они с большим вкусом. А сколько точно шарфиков, не могу сказать, но знаю точно, что больше, чем у меня. Я, в отличие от своего героя, к таким вещам совершенно равнодушен. Он тщательно одевается, следит за собой, дотошный, такой рафинированный.
