- Александр Николаевич, в начале ноября премьера «Александры» с успехом прошла в Лос-Анджелесе, голливудскими кинокритиками фильм выдвинут по 7 номинациям на «Золотой Глобус». Чем, по-вашему, вызван такой серьёзный интерес к картине - политическим моментом (съёмки в Грозном и Ханкале, послевоенная жизнь Чечни), кинодебютом всемирно известной оперной певицы?
- Если говорить о политике, то я не совсем понимаю, какое она может иметь отношение к картине? Ведь любой современный фильм с современным сюжетом обязательно вызывает какие-то политические ассоциации. Но с течением времени они уходят.
Обречены жить рядом
- Прав был Чехов, утверждавший, что от политики художнику вообще надо бы обороняться?
- Да, вот это - прямая, ясная, безальтернативная позиция, но она очень трудно реализуется в современном мире, так сильно изменившемся с начала ХХ века. Очень трудно. Наша интеллигенция сегодня опасно близка к власти. Особенно творческая, особенно столичная. Ну а если всё же говорить об актуальном политическом контексте «Александры», то я не думаю, что со времён Лермонтова на Кавказе что-то особенно изменилось. И речь в картине идёт не о каких-то политических вещах, а о жизнепроживании, об общечеловеческой истории, очень простой - бабушка в наши дни приезжает в Чечню к 27-летнему внуку-офицеру. Это история взаимоотношений молодого мужчины и пожилой женщины. Вот и всё.
- Слышала упрёки в том, что вы, снимая Чечню, хотели тем самым «понравиться Западу».
- Знаете, у меня уже нет необходимости нравиться Западу. Мы почему-то всегда забываем, что за нашей спиной - великая культура, великая кинематографическая традиция. И пусть Запад сам сделает что-то такое, чтобы нам понравиться. Нам совершенно незачем раскланиваться перед кем-то.
- Вы как-то заметили, что сейчас отношение к России в мире резко ухудшается.
- Да, я стал это очень чувствовать - просто по-человечески. Может быть, на самом деле всё возвращается к тому, что было в годы холодной войны? В западных странах до сих пор живо прочно сложившееся представление о России: это непонятная страна с непонятными, закомплексованными людьми, персонажами с непонятной, хаотичной жизнью, где нет сильных, внятных характеров, нет борьбы этих характеров. Есть лишь такая... «чеховщина» - размазанная, вялая жизнь.
- Значит, причины такого, как вы сказали, ухудшения - не в политике?
- Я много езжу по миру в последнее время и вижу, сколько ошибок последовательно совершается у нас, к примеру, на Кавказе. И уверен: самая большая опасность в том, что там перестают принимать и уважать русских как статусную нацию, авторитетного «старшего брата». А через что должно приходить уважение? Через государственность, качественную работу государственного аппарата, в первую очередь умную, осторожную внутреннюю и внешнюю политику, надёжную здоровую армию. И культуру, где мы исторически сильны. А мы демонстрируем абсолютно неталантливую политику во всех проявлениях: страшное, гиперболизированное распутство коррупции, непредсказуемость экономики. На Кавказе уходит внутренняя основа, крепость наших отношений. А когда она ослабнет - никакая армия ничего не удержит.
- Вы убедились в этом сами во время съёмок в Чечне? И, кстати, ведь другие наши фильмы о Чечне снимали не там?
- Да, наша группа - единственные, кто снимал в самом Грозном. Понимаете, сложность в том, что мы с Чечнёй обречены жить вместе. Самое трудное начинается, когда замолкают пушки: как забыть, простить, как задавить в себе боль, потому что прошлым жить нельзя?
Что касается нашего опыта на съёмках - да, война завершена, но обстановка очень сложная. Галину Павловну каждый рабочий день - а их было 30 - привозили на съёмки с эскортом, с вооружённой охраной. Сценарий я посылал в ФСБ, мы не скрывали, о чём собирались снимать. Отснятый материал наш они не смотрели. И никто не предпринимал ни малейшей попытки как-то ограничить наши дневные передвижения. Снимались у нас не только прекрасные чеченские актёры, но и студенты Грозненского университета, приехала группа чеченских артистов. Работы у них дома нет, и они очень больно переживают свою замкнутость в республике, отделённость от остальной России.
В объятиях спецэффектов
- После трилогии на тему власти, вождей - «Тельца» о Ленине, «Молоха» о Гитлере, «Солнца» о Хирохито - вы сняли фильм об обычной русской женщине.
- В искусстве нет ни героев, ни вождей, ни «простых», «маленьких» людей. Есть человек в искусстве, как и в жизни. Гитлер - не герой, не сверхчеловек. Это тот, кто может встретиться вам, когда вы спускаетесь по лестнице. Вождями не рождаются. Однако всякий, получающий большую власть, начинает играть героя, актёрствовать, придумав себе роль. У тиранов нет «режиссёра», они не видят себя со стороны. Может быть, народ - это «режиссёр». К сожалению, власть и интеллигентность, нравственность, мораль несовместимы. Впрочем, такая совместимость всё равно приводит к трагедии. Нравственно-интеллектуальная личность высочайших качеств - вот это был бы вождь!
- А влияет ли искусство кинематографа на нравственное воспитание сегодня?
- Искусство, культура и кинематограф в частности - это достаточно элитарная сфера жизни. Человек должен суметь потрудиться, быть готовым душевно к восприятию искусства. Но я убеждён, что зрителей с серьёзными духовными потребностями у нас гораздо больше, чем кажется иным кинопрокатчикам. Но и кинематограф должен быть ответственен, не дать себя задушить в объятиях техники и спецэффектов, не оглушать человека агрессией, не «забивать» его внутренний мир. Фильмы снимаешь не потому, что они нужны кому-то, а потому, что ты не можешь не снимать. И только уважая собственную фантазию, ты уважаешь зрителя. Пускай зрители думают, что кино снимается для них.
