Эти годы не были для Арбениной простыми, преград было много. Но ее это только подстегивало работать. Сегодня за плечами артистки более 200 песен, книги со стихами и прозой, десятки картин, автобиографический спектакль. И вроде бы можно выдохнуть и расслабиться. А она все несётся дальше — писать новое, творить, удивлять, открывать себя. Журналист АиФ.ru встретился с лидером «Ночных снайперов» и поговорил о семье, разочарованиях, детских мечтах и любви на всю жизнь.
Родители меня осудили
Наталья Кожина: В одном интервью вы сказали, что эти 20 лет на сцене были для вас «очень непростыми» по той причине, что вам никто не помогал, у вас не было «ни мамиков, ни папиков». Это вас двигало или тормозило?
Диана Арбенина: Только двигало. Когда я приняла решение заниматься музыкой и уехать из Магадана, то родители меня осудили и сказали: «Раз так, мы умываем руки». Я очень благодарна им за это, потому что я ответила за свои разговоры и за то, чем начала заниматься. А потом просто всё пошло по накатанной, потому что мы работали, полагаясь только на свои силы и на свои деньги.
— Если бы ваше творчество развивалось в тепличных условиях, не было бы той Дианы Арбениной, которая есть сейчас?
— Я в этом уверена. Более того, мне кажется, что это свойственно любому нормальному артисту. Давайте опустим слово «настоящему», но я это тоже имею в виду, потому что, если бы у Ван Гога не было брата Тео, а был бы, допустим, ряд поклонников, он бы не писал такие картины. Доказательством моих слов служат многочисленные шоу, происходящие на разных телевизионных каналах, которые, как правило, ни к чему не приводят.
— Вы производите впечатление достаточно закрытого человека, но при этом все ваши песни — об очень личных переживаниях. Как вам удается отдавать их на суд публике?
— Я кажусь закрытым человеком, потому что не признаюсь в любви со сцены и не занимаюсь панибратством. Поэтому некоторым людям кажется, что я держу их на дистанции и закрыта. На самом деле это абсолютно не так. Просто я уважаю своих оппонентов и публику, но это не значит, что есть такая степень свободы, на которую любой человек может перейти со мной. Вот и всё. И я никогда не жалела о том, что вынесла свои переживания в песнях на суд публики. Мне очень приятно, что мне Бог даровал такую свободу самовыражения, которая во мне есть. Она позволяет мне абсолютно безнаказанно рассказывать о своих сокровенных мыслях любому человеку, который пришёл в зал.
— А что нужно сделать, чтобы вы приняли человека в свой круг, чтобы он стал вашим другом?
— Это очень сложная штука, потому что нужно пройти путь. Более того, могу сказать, что на сегодняшний день у меня довольно ограниченное количество друзей, но оно не уменьшается. Что очень важно, потому что с годами друзей становится всё меньше. И не по смерти, а потому что расходятся пути. У меня те, с кем я дружила 20 лет, никуда не ушли.
Свобода
— Когда вы были маленькой, каким человеком представляли себя во взрослом возрасте?
— Когда я была маленькой, я мечтала закончить школу, потому что на это было мало шансов. Я очень плохо училась. Как-то с грехом пополам я её закончила и поняла, что начинаются ещё большие мучения — институт. Потом я, проучившись в одном институте, перевелась в другой. И подумала: «Когда же я этот закончу?!». И когда это закончилось, я получила диплом, побрилась налысо и поняла, что теперь я совершенно свободна. С тех пор в такой уверенности и пребываю.
— Своих детей будете заставлять учиться?
— Я буду их убеждать, потому что учиться надо. Мои родители приложили очень много усилий к тому, чтобы я всё-таки училась. Я сначала училась на инязе. Зарубежная литература — это очень важно. Просто, когда ты не можешь определиться, чем ты хочешь в жизни заниматься, кроме того, что хочешь петь, и считаешь, что все, кто пытается навязать тебе образование, — враги, очень сложно достучаться. У моих родителей получилось. Я буду делать всё, чтобы мои дети всё-таки закончили высшее учебное заведение. Это очень важно.
— У вас с родителями были непростые отношения. Если человек чувствует себя комфортно без общения со своей семьей, стоит ли культивировать в себе желание пообщаться?
— Я бы покривила душой, если бы сказала: «Культивируйте в себе...». Я очень долго не общалась с мамой после того, как уехала из Магадана. Не могу сказать, что мне или ей это добавило счастья. Тем более ценны сейчас отношения между нами и тем более важно то, что сейчас у меня происходит с родителями. Момент сближения должен быть естественным. Не надо «по галочке» ходить в гости или звонить.
— После чего наступил момент сближения?
— Сначала мне казалось, что это было признание меня, как человека, который пишет песни, но сейчас мне кажется, что нет. У моей мамы своя система координат. По-моему, она до сих пор хочет, чтобы я закончила университет в Магадане и поехала на Аляску учить иностранцев русскому языку. Она постоянно заставляет себя думать о том, что я выросла. Родив детей, я поняла, что все дети для родителей всегда детьми и остаются. Поэтому всё, что я хочу посоветовать — беречь родителей.
— У вас подрастает сын, не вступают ли ваши материнские чувства в конфликт с патриотическими? Я имею в виду армию и стремительно взрослеющего Артема.
— Я об этом пока не думаю. Он ещё маленький. Я верю в службу по контракту. Я понимаю, чем грозит армия и как много там случаев жестокости, но я всё-таки надеюсь на то, что, если он пойдёт в армию, то попадёт в нормальные войска. Так надеется каждая мама. У меня брат не служил в армии. Я отношусь к этому с большой долей скепсиса, потому что, например, когда в Израиле в армии служат и мужчины, и женщины, это всё-таки несколько поднимает патриотический дух. Нормальный, а не выхолощенный. Вообще-то, хорошо бы уметь защищать свою страну. Говорю вам как человек, который хотел служить в армии.
Главное — идти дальше
— Я знаю, что вы верующий человек. В храм ходите?
— Я верю в Бога. Я крещена, но в церковь перестала ходить после инцидента с Pussy Riot. С моей точки зрения, Церковь поступила странно, потому что мне кажется, что она должна была этих девочек защитить, но не сделала этого. Бог велел в первую очередь защищать своих детей, а не осуждать. Меня очень разачаровал именно институт Церкви, потому что я думала, что люди, которым тяжело и хочется поплакать, или их что-то не устраивает, или они не могут с чем-то согласиться, они должны туда идти. Есть специальные люди для этого, которые называются священнослужителями, призванные выслушивать, объяснять, прощать, наставлять на путь истинный, но не наказывать. В данном случае этого не произошло.
— Вы крестились уже в сознательном возрасте?
— Крестилась я сама в Иерусалиме. Мне было 33 года. Я потеряла двоих друзей и к тому же поняла, что в моей жизни произошёл некий крен и мне нужно присягнуть Господу, потому что он меня принимает такой, какая я есть, даёт мне песни и после этого подарил двоих детей.
— Где вы находите ответы на вопросы духовного характера?
— В себе самой. Я знаю, когда мне стыдно, когда я поступаю не так честно, как я хочу поступить, когда я кривлю душой. И я знаю, что моё мерило — это моя совесть. Вот перед своей совестью я чиста, иначе я бы просто плохо засыпала. Ну, и конечно, дети. Потому что просто так смотреть детям в глаза ты не можешь, они тебя сразу просканируют.
— Почему вы расстаетесь с людьми? Когда наступает тот рубеж, после которого понимаешь — у отношений нет будущего, конец?
— Если имеются в виду близкие отношения, то я расстаюсь, когда понимаю, что во мне не осталось никакого интереса. Я человека узнала, и мне стало грустно и скучно. Тогда я ухожу. С человеком должно быть интересно, должно искрить, иначе зачем всё это? И хорошо, если искрит и 5, и 25 лет, потому что такие случаи тоже бывают. Не ко мне относится, к сожалению. Мои родители, например, живут вместе уже долго, но их искрит до сих пор. Это очень заметно. Когда они приходят куда-нибудь, они ни с кем не разговаривают, только друг с другом (смеётся). Они так друг другу интересны. Приходите 5 декабря, я их пригласила на концерт, посмотрите.
— Какими качествами нужно обладать, чтобы быть рядом с вами и вашими детьми?
— Надо, чтобы человек хотел в жизни самого главного — идти дальше, развиваться. Был добрым, щедрым, и конечно, чтобы он не считал, что он — истина в последней инстанции. Всегда между людьми должен быть компромисс, или хотя бы нужно пытаться его достичь. Но со мной это сделать трудно, поэтому я и говорю, давайте это будет делать и вторая сторона в том числе (смеётся).
