«Горечь и боль сдавили мне сердце», когда я смотрел новый фильм Кончаловского.
Это невероятное кино с позиций кино современного, когда артхаусная заумь считается признаком значительности, либо не заумь, а сермяжный формат «погляди, как парень умеет ногами».
Никто после триумфа в Венеции не написал, что почтальон Тряпицын — это мы, это всякий из нас, это сага про нас, образцовых раздолбаев с многолюбивыми сердцами, не умеющих жить нормальной жизнью в буржуазном понимании.
Фильм Кончаловского — образцовая большая вещь про маленьких людей с невидимым, но читаемым эго, каждый день пытающихся наладить отношения с собственной головой, социумом и природой.
У нас никто не говорит «вышнее существование», но мы — и вы, и Кончаловский, и, простите, я — знаем, что сей сон значит. Пусть психика у нас неустойчивая, зато сердечности вона сколько! А в глазах наших то крайняя робость, то злобная дерзость, и почтальон Тряпицын не боится ничего, кроме как потерять надежду, но он чужд высокопарности, это я за него говорю.
Кончаловский говорит: «Не надо нас ненавидеть за то, что мы другие. Мы же не презираем вас за то, что вы одинаковые». Нам зачастую изменяют выдержка, вкус и такт, мы водянисты, нас замыкает, и мы искрим, но мы любим этот дол, эту реку, это небо, эту будку. «Эй, есть для меня письмецо?»
Нет, но будет.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
