Латышская актриса Гуна Зариня известна российскому зрителю по роли в фильме Кирилла Серебренникова «Измена». У себя на родине, в Риге, Зариня работает в Новом Рижском театре. В начинающемся театральном сезоне она сыграет главную роль в премьерном спектакле Гоголь-центра, который режиссер Владислав Наставшев поставил по мотивам трагедии Еврипида «Медея». Медея — дебют Зарини на российской театральной сцене. И сразу же латышской актрисе досталась роль одной из самых сложных, неоднозначных и ярких героинь — волшебницы Медеи, которая помогла вождю аргонавтов Ясону добыть Золотое руно, а в последствии, будучи преданной тем, кого спасла, убила их общих с Ясоном детей. В интервью АиФ.ru Гуна Зариня рассказала о том, как идет подготовка к премьере, которую зрители увидят уже 5 октября, и о процессах, которые происходят в современном европейском театре.
Анастасия Рогова, АиФ.ru: — Гуна, это ваш первый спектакль в Гоголь-центре?
Гуна Зариня: — Да, первый. Владислав Наставшев поставил здесь уже два спектакля, а с Кириллом Серебрянниковым я работала в фильме «Измена». Так все и сложилось. Увы, я пока не видела ни одного спектакля в Гоголь-центре: занята на репетициях. Но знакома с постановками «Отморозки» и «Страх», которые я видела еще до того, как был создан Гоголь-центр.
А.Р. АиФ.ru: — Медея – персонаж с тысячелетней историей. Насколько вообще ваша Медея отличается от той, которую играли во времена Еврипида?
Г.З: — Конечно, мы, современные люди, смотрим на эту трагедию по-другому. Принято считать, что самая страшная древнегреческая трагедия — «Эдип». Но «по женской линии» «Медея» страшнее. Мы потратили много времени, чтобы постареть на три тысячи лет и добраться до сути текста Еврипида. Тут очень важен текст. Перевод Аннинского, и прекрасные хоры в переводе Бродского. Но я все равно не уверена, что мы добрались до сути, и это, конечно же, в первую очередь наш рассказ о трагедии Медеи. Ведь современный театр от древнегреческого ушел очень далеко, есть много технических различий. Там был определенный порядок постановки, тысячи зрителей в огромных амфитеатрах, и самым важным было слово драматурга. Тогда все достигалось именно посредством слова.
А.Р. АиФ.ru: — А чувства, которые испытывала Медея? Вы же должны их понять, пропустить через себя?
Г.З.: — Чувства… Нам эти чувства понять очень непросто. Медея — особый человек. Мы с режиссером определили ее как сверхчеловека, такого Гулливера в стране лилипутов. У нее есть волшебный дар, которым она пользуется. Вообще, очень непросто понять ее логику. Она совсем другая, я даже не уверена, что тут можно говорить о какой-то женской логике. Медея, конечно, женщина, но ее поступки не применимы к обычным людям. Наша сегодняшняя, христианская мораль не применима. Наши миры очень разные. Медея очень одинока, одна в чужой стране. Все, что она имела, слилось в одном — в муже, в Ясоне. Медея говорит, что мужа нет, а дети – это плод их общих подвигов и молодости. Который все время напоминает о Ясоне. Поэтому дети и умирают: потому они все время не дают успокоиться, воплощают эту боль, эту загубленную жизнь. Не дают покоя нигде, никогда. Они — общее прошлое, которое всегда следует за Медеей. Поэтому она их истребляет. И для меня главный барьер в понимании ее логики как раз то, что она способна смотреть на эту кровь и быть довольной своим поступком. То, что она радуется тому, что сотворила (задумывается).
А.Р. АиФ.ru: — Для вас радость Медеи — барьер в работе над ролью?
Г.З.: — А для вас? (смеется). — За три тысячи лет мы сильно изменились, и крайне не просто вникнуть в логику Еврипида и Медеи. Понимаете, Медея вырвала из себя живой кусок, но не жалеет. Мы стараемся верить тексту Еврпида в этом. Для нее ее поступок полностью оправдан. Здесь страшная смесь трагических чувств, которую одним словом не обозначишь. Но одно руководящее чувство все-таки ведет через всю историю: месть. Чем еще больнее я могу уязвить того, кто меня предал? Понятия чести, слова, справедливости, страха — у Еврипида они иного масштаба, чем сегодня. Несправедливость со стороны мира и людей в отношении Медеи, которую она не может смиренно принять. Она мстит за то, что считает несправедливым. Но ведь и я это считаю несправедливым. Думаю, и вы бы считали несправедливым, если бы ваш муж ушел к другой женщине, бросив вас с детьми. К тому же, тесть выгоняет ее из страны, а ей некуда идти. При том, что Медея отдала все ради Ясона. В какой-то мере можно сказать, что она, со своим магическим даром, опустилась до людей, до человечества, и вот что они с ней сделали. Сейчас таких трагедий много происходит за закрытыми дверями, и всегда происходило, но мы с этим смиряемся. В этом и есть суть Медеи — что она не смиряется. Она не принимает это как само собой разумеющееся, для нее это неприемлемо.
А.Р. АиФ.ru: — Вы сходитесь с режиссером во взглядах на вашу героиню?
Г.З.: — Это редко бывает просто. С режиссером отношения всегда какие-то… очень страстные, что ли. К тому же, этот материал ведет нас в пространство, где больно существовать. Это очень требовательный материал. Нам приходится искать точки соприкосновения во взгляде на Медею. Вообще, я и не надеялась, что это будет просто. С виду, может, спектакль и простой, но с технической точки зрения, и актерской — очень сложный. Сложно рассказывать историю, которая произошла три тысячи лет назад. Если к этому ответственно относиться (улыбается).
А.Р. АиФ.ru: — А как вы в целом можете оценить Гоголь-центр с точки зрения европейского театра?
Г.З.: — По-моему, тут очень хорошее зерно. Есть четкое ощущение того, что здесь бурлит жизнь, что сюда пришли молодые люди, которые хотят что-то создать. Тут много чего более европейского, чем даже в европейских театрах. Дай Бог, чтобы это развивалось. Идет поиск. Я вот работаю в нормальном таком репертуарном театре, занята во многих спектаклях, в том числе и по русской классике, «Ревизор», «Преступление и наказание», но мы и сами тоже создаем свои спектакли, все время также находимся в поиске.
А.Р. АиФ.ru: — И что сейчас ищет современный театр?
Г.З.: — Я думаю, что каждый художник ищет свой смысл. В зависимости от своего пути. Может быть, я ошибаюсь, и кто-то просто хочет обрадовать зрителей и понравиться им. Но это уже не поиск, это инстинкт. Думаю, хорошо бы удивить, повести за собой зрителя, через свои лабиринты и вывести куда-то, где он станет мудрее, одарить его.
А.Р. АиФ.ru: — Кстати, о зрителях. Как вам московская публика? Вы же выступали на гастролях здесь, и уже знакомы с ней.
Г.З.: — Московская публика очень позитивная и оптимистичная. Она очень требовательная, но берет то, зачем пришла. Она много чего видела, и приходит со своим багажом. Но в то же время очень доброжелательно настроена, очень чувствует отдачу актеров.
А.Р. АиФ.ru: — Сейчас, накануне премьеры, чувствуете ли вы уже, что спектакль полностью готов?
Г.З.: — Знаете, у нас есть латышская присказка такая, про то, что время от времени кто-то приходит и спрашивает – Рига построена наконец-то? И надо отвечать, что нет, не готова — иначе Рига утонет. Так и со спектаклем — всегда надо говорить, что он не готов. Самое главное еще впереди (улыбается).
