Стеклянный параллелепипед, устремлённый ввысь десятками стройных пилонов, был клонирован на сотни обкомов, горкомов и райкомов и так в конце концов намозолил глаза, что стал восприниматься чуть ли не как монстр современной архитектуры.
Советский народ, которому с трибуны этого дворца было обещано, что через двадцать лет мы будем жить при коммунизме, быстро невзлюбил кремлёвскую «стекляшку». То ли потому, что она погребла под своим фундаментом несколько прекрасных исторических сооружений, то ли оттого, что само слово «съезд» ассоциировалось с тем, что бесконечно далеко от народа.
«Съезд всё съест»
Так звучала популярная в те годы зубоскальная прибаутка. В самом деле, всего через два года после XXII съезда случился такой неурожай зерна, что хлеб стали развозить по дворам и продавать строго по одной буханке на семью. А восхитительные буфеты банкетного зала во Дворце съездов ломились от экзотической снеди. Растерянный провинциал, купивший билет на «Лебединое озеро», в перерыве между актами не знал, что предпочесть: канапе с ломтиком брауншвейгской колбаски или анчоус в винном соусе.
Не любили Дворец съездов ещё и потому, что с него началась вторая атака партийной элиты на историческую Москву. Первая, ударившая в 30-е годы под руководством Кагановича, разорвала паутину московских переулков прямыми и напористыми, как партийный вождь столицы, магистралями, застроенными в стиле сталинского ампира.
Во главе второй атаки оказался народный архитектор СССР Михаил Посохин. Дворец съездов был его первой карьерной ласточкой. Вслед за ним знаменитую Собачью площадку раздавил проспект Калинина (нынешний Новый Арбат), которому народ дал прозвище «вставная челюсть Москвы», а унылым высоткам по нечётной стороне - «Мишкины книжки». Такой же массовой нелюбовью пользовались и другие постройки М. В. Посохина: здание СЭВ на проспекте Калинина, спорткомплекс «Олимпийский», новое здание Министерства обороны на Арбатской площади. Наверное, потому, что столь далёкие от народных представлений о прекрасном сооружения мог придумать только народный архитектор СССР.
Амброзия и нектар
Во Дворец съездов часто ходили специально, чтобы краешком глаза взглянуть, как живут «они». Мне довелось попасть в главную «стекляшку» страны в 1967 г. на премьеру оперы Вано Мурадели «Октябрь». Оперу слушал вполуха и забыл навеки, зато буфет и туалет произвели неизгладимое впечатление. Об оживших чудесах, будто выскочивших из «Книги о вкусной и здоровой пище» - кулинарной библии сталинской эпохи, лучше перед обедом не вспоминать. А туалеты Дворца съездов, уверен, лишь из-за чёрной зависти иностранцев не вошли в список новых семи чудес света. Писсуары и унитазы сияли такой ослепительной белизной, что сделать в них то, что намеревался минутой раньше, казалось непростительным кощунством. Амброзия и нектар, витавшие в атмосфере съездовских туалетов, заставляли забыть о музыкальной муре, конъюнктурно сочинённой к 50-летию Октября. Кажется, в зрительный зал после антракта я так и не вернулся.
Банкетный зал Дворца съездов по праву заслужил славу главного очага гедонизма в СССР. Вряд ли где ещё простому человеку, ставшему на один вечер гостем Кремля, доводилось так славно выпить и закусить, как в этом залитом светом просторном зале. А уж что здесь творилось в дни главных форумов партии, можно было лишь догадываться. В элитную клинику, где я начал работать после института, не раз привозили в дни работы XXV съезда КПСС депутатов, дожравшихся в несравненном дворцовом буфете до хирургических проблем желудочно-кишечного тракта.
Кто-то из идейно-эстетических наследников Посохина продавил решение о присвоении Дворцу съездов статуса памятника истории и культуры России. Но примечательно, что ЮНЕСКО, в котором, к счастью, не так много сторонников народного архитектора СССР, не включило стекляшку в зону памятников всемирного наследия ЮНЕСКО в Кремле и на Красной площади.
«Само по себе сооружение по качеству архитектуры, если абстрагироваться от его местоположения, может быть, не так уж и плохо, - считает историк архитектуры Алексей Клименко. - Вертикальные пилоны придают ему стройность и внушительный облик главного общественного здания страны. Не в Кремле, а где-нибудь в другом месте этот дворец даже мог бы стать украшением города. А главное - тогда его строительство не было бы связано с гибелью нескольких прекрасных исторических памятников, стоявших на этом месте. Ухудшило облик здания то, что Хрущёв, ознакомившись с уже готовым и утверждённым проектом дворца, возразил архитектору Посохину: а где же мы будем отмечать знаменательные даты? И заставил нарастить сверху банкетный зал, изменивший не в лучшую сторону пропорции сооружения. Но самый большой вред Кремлю Дворец съездов нанёс даже не столько своим обликом, сколько эффектом плотины, возникшим из-за котлована, вырытого на глубину девяти этажей. Прежде воды реки Неглинки, протекающей под западной стеной Кремля, фильтровались земляной массой Боровицкого холма и уходили в Москву-реку. После того как в холм врезалась гигантская бетонная масса фундамента, этим водам не осталось ничего другого, как обтекать препятствие слева и справа. Образовались две подземные реки, подмывающие фундаменты всех кремлёвских соборов и колокольни Ивана Великого. По стенам древних памятников поползли трещины. Пришлось срочно укреплять фундаменты закачкой жидкого стекла. В итоге возведение нового дворца обошлось в такую астрономическую сумму, какую, знай заранее, с какими проблемами придётся столкнуться, не утвердил бы никто».
