Выяснилось, что безусловное предпочтение российские граждане отдают периоду, который еще совсем недавно принято было именовать «временем брежневского застоя». На втором месте с большим отрывом идет «Российская империя до 1917 года», а все прочие времена оказались непопулярны, включая и нынешнее, и сталинское (то, что при этом едва ли не большинство считает «кремлевского горца» величайшим из руководителей страны, не есть парадокс - каждому хочется сурового Сталина для других, а себя, любимого, тянет к чему-то помягче и попушистей). Что ни говори, а на времена «застоя» пришлась светлая пора детства-отрочества-юности большинства респондентов.
Сегодняшний российский народ, издерганный кризисами, дефолтами, «административными восторгами» и мутной неопределенностью завтрашнего дня, с мечтательной тоской вспоминает время монументальной стабильности и как бы пожизненной предсказуемости, когда решающий год пятилетки плавно перетекал в определяющий под новогодние песни «АВВА», а пачка «Бело-мора» и кружка пива в ларьке стоили двадцать две копейки - вчера, сегодня, завтра и всегда. Можно сколь угодно иронизировать над этой массовой тягой к «светлому прошлому», но порой она охватывает даже самых «продвинутых» членов нашего суверенно-демократического общества. В очередной раз задуматься о причинах удивительной «манкости» этого отнюдь не золотого времечка меня побудила книга Дины Ильиничны Рубиной «Больно только когда смеюсь», в которой собраны интервью, данные писательницей в разные годы и по разным поводам. Интервью эти отредактированы и скомпонованы таким образом, что получается некое подобие автобиографии в вопросах и ответах. При чтении тех частей книги, в которых говорится о «ташкентском» и «московском» периодах, меня не покидало странное чувство: это же мое, это же про меня! Казалось бы, что общего? А общее одно - некий единый код восприятия, при котором всякая чужая конкретика органично встраивается в твою картину мира. Такая вот была магия ушедшей эпохи - «своим» мог оказаться любой, и распознавалось это если не с полувзгляда, то с полуслова: «Выбегалло пробегало?» «Но у нас с собой было...»
«Я сказал - горбатого!» «Господа, вы звери!». Рассказы про литературные мытарства - это уж совсем свое, родное. Правда, произведения высоких литературных чинов из союзных республик «переводить» с полуграмотных подстрочников мне не приходилось, зато перетолмачивать уже «переведенное» на английский в целях мировой пропаганды многонациональной советской литературы случалось неоднократно. Было забавно, и неплохо оплачивалось. «Отъездная» тема знакома тоже не понаслышке: скольких друзей проводили, как казалось, навсегда. Помню огромную то ли выморочную, то ли расселенную квартиру, под завязку забитую ожидающими разрешения на выезд. Проживала в этом «общежитии ОВИР» и трепетная химичка-технолог с «Красного треугольника» по имени Дина Рубина... А вот в заключительной, «иерусалимской», части этот единый код утрачивается начисто. Другой мир, другие импульсы. Текст даже в самых легкомысленных сценах начинает вибрировать какой-то тревожной взвинченностью с оттенком обреченности, превращаясь в своего рода «записки с вулкана»... «Еврейское счастье», как говорил дедушка Наташа (он же Натан Исаакович), старичок-сапожник с Сытного рынка.
Искренне ваш, Дмитрий Вересов
Анна Берсенева, писательница:
«Не относитесь так серьезно к литературным текстам, это не боговдохновенная Библия. Мало что писателю взбредет в голову вспомнить? Хороший писатель всегда врун в самом ослепительном смысле этого слова», - написала Дина Рубина в книге «Больно только когда смеюсь». Может быть, этот сборник интервью она и издала для того, чтобы все-таки приоткрыть перед читателями завесу своих многообразных вымыслов. А параллельными картинами жизни снабдила свои интервью потому, что считает фиксацию таких картин «гимнастикой воображения по любому поводу, мгновенными творческими импульсами на малейшие раздражители реального мира». Дина Рубина - не только прекрасный писатель, но и умный, обладающий здравым смыслом, глубокий человек, от которого хочется услышать мнение по разным вопросам - кому бытия, а кому и быта, тоже неплохо. Ее книги полны ослепительных вымыслов,
