Я и сейчас рассматриваю Аршавина как одного из самых — если не самого — одарённых наших футболистов, но и в то, что он сволочь порядочная, я охотно верю. Футболисты, с которыми я знаком, не очень-то хорошие люди.
Сейчас он похож на издёрганного декадента, выведенного из концентрации; таким он предстал, когда выходил на замену в последнем матче. Первый канал устами его бывшей обвинил его — ладно бы в скупердяйстве (щедрый футболист — это оксюморон), но в бессердечии: деток обрекает на нищету. А это даже хуже, чем быть Александром Емельяненко.
А до сих пробирается через житейский бурелом (крах в Лондоне, позор на ЧЕ, скамейка здесь). Но подозревать его в людоедстве и в наличиии чёрного сердца оснований покуда не было. До сих пор, да, он был немного нарциссом, немного хорьком, но подонком ведь не был, его биография не стерильна — а у кого стерильна?
Я не знаю, сколько денег даёт он бывшей и сколько давать должен, я знаю, что оба они виноваты. Роза Сябитова, злоречивая сваха из программы «Давай поженимся!» и моя приятельница, уверена, что Юлия Аршавина — та ещё...
Я вполне осознаю, как уязвим в глазах наших людей этот малорослый футболист с вечной полуухмылкой на лице, и, хотя я за него часто заступаюсь, могу предположить, что он тот ещё... Но я миллион раз утверждал — после того, как пять миллионов видел — что футбольно-хоккейные жёны — это особая статья.
Я слышал в их исполнении такие каденции, что не диво, что футболисты, разводясь, похожи на жертв деменции. Девять из десяти футбольных жён не помогают своим, когда те имеют дело с житейским буреломом, а добивают их.
Формально Юлия права, но, как теперь заведено, бежать на ТВ и рассказывать, какая гнида бывший муж, — это есть, как писал Фолкнер, «расстройство идейной системы». Низость, возведённая в норму.
При этом аршавинская бывшая не забывает и про гормональный драйв, целый год фотографируясь с актёром Чадовым. Сябитова, которую невозможно побороть в дискуссии на матримониальную тему, говорит, что гражданские отношения — это карикатура, и если Аршавин так и не женился на Ю., значит, на то у него были резоны, теперь понятно какие.
Жизнь, как сказал хороший поэт, становится — уже стала, более эпичной, никто уже не боится адского пламени — ни завиральные дамы, ни злостные алиментщики — «однова живём». Ни он, ни она — кто хоть что-то знает о взаимообусловленности, о взаимном перетекании добра и зла.
