Нынешняя снегообильная зима вызвала на европейской территории России небывалое число травмоопасных падений с крыш ледяных пластов и сосулек. Гибель младенца в Петербурге даже вынудила губернатора северной столицы собрать ученых для поиска инженерного решения проблемы. Впрочем, что-то сообщений об успехе этого мозгового штурма не было.
Между тем мне помнится, как на рубеже 70-80-х годов прошлого столетия к выступающему карнизу одного из восьмиэтажных домов по проспекту Вернадского в Москве прикрепили ленту фольги, на которую был подан импульсный ток слабой величины, – и проблему решили: больше на этом здании не нарастала ни одна сосулька. Изобретатель, живший как раз в этом доме, выбил из ЖЭКа официальное заключение о том, что его простейшее и очень дешевое приспособление (нагрев фольги требовал мощности не большей, чем электролампочка) на протяжении такого-то периода препятствовало льдообразованию на крыше дома по такому-то адресу.
Этот документ должен был, по мысли изобретателя, стать последним недостающим звеном в его нудной переписке с патентным ведомством. Без практического доказательства дееспособности инновации госкомитет не хотел выдавать авторское свидетельство – главный в советское время документ, защищавший право изобретателя на вознаграждение – а оно могло быть огромным, судя по тому, сколько в нашей заснеженной стране домов, угрожающих пешеходам ледяными сталактитами.
Но не тут-то было! Патентные эксперты умели считать деньги уж точно не хуже изобретателя. И они продолжали крючкотворную тяжбу, не выдавая авторского до тех пор, пока изобретателю это не надоело – и он переключился на решение других задач.
Но сосульки, как видим, из-за бюрократической волокиты еще на тридцать лет продолжили свою киллерскую кампанию. Давно уж нет на свете того интеллектуала с проспекта Вернадского, а жители первого «бессосульного» дома в Москве все так же пугливо озираются на карниз, прежде чем входят под арку.
В этом несмешном анекдоте, как в осколке сосульки, просматривается весь комплекс проблем изобретательского творчества, увы, тающего с той же устрашающей неумолимостью, как ледяная глыба на крыше жилого дома.
СССР, при всех его известных нам недостатках, намного опережал другие страны по числу поданных изобретательских заявок: их в 80-е годы регистрировалось от 200 до 250 тысяч в год. Наша страна пережила послевоенный инновационный бум, не имевший аналогов в истории. Если, к примеру, в начале 50-х создавалось около тысячи новых машин, приборов, аппаратов и средств автоматизации в год, то через десять лет – больше четырех тысяч в год. Только за полтора десятилетия, предшествовавших перестройке, в СССР почти в два раза повысился удельный вес разработок, превосходящих лучшие отечественные и зарубежные (с 90 тысяч до 160 тысяч).
После распада СССР в изобретательском рейтинге стран Россия скатилась во второй десяток. Сегодня она постепенно наращивает свой изобретательский потенциал, но происходит это до обидного медленно, и нет уверенности, что нашу страну снова удастся назвать самой изобретающей в мире.
И ещё стоит обратить внимание вот на какую особенность российского изобретательства. Радио придумано у нас (Александр Попов), но патентообладателем считается Гульельмо Маркони; телевидение изобрел ленинградский инженер Лев Термен, но весь мир видит в этой роли Владимира Зворыкина – хоть тоже русского, но все-таки американца; первый на свете оторвавшийся от земли самолет создал Александр Можайский, но во все энциклопедии мира вошли американцы братья Райт.
Из этих примеров видно: не умеют наши новаторы отстаивать свои права: их либо обыгрывают в патентных играх, либо ощипывают, как лохов. Но есть и другая сторона проблемы: не приучены наши соотечественники доводить интеллектуальный продукт до полного завершения, презентовать его на рынке так, чтобы показать все его преимущества; позаботиться о тысяче тех мелочей, без учета которых любое, самое талантливое изобретение останется чистой игрой ума и не принесет никакой практической пользы.
До сих пор среди изобретателей гуляет байка, впрочем, говорят, не соответствующая реальности: в свое время японцы предложили советскому руководству продать им архив отклоненных заявок на изобретения. Сотни миллионов этих бесполезно лежащих бумаг все равно никогда не будут использованы в Советском Союзе – японцы же, зная, что много отказов объяснялось бюрократической волокитой, надеялись извлечь из них немало пользы. Но Советский Союз гордо отказал просителям. Американцы будто бы поступили хитрей – договорились со специалистами из Индии и за переводы советских патентов с русского на английский расплачивались с индусами передовыми технологиями.
В любом случае, материальные следы интеллекта российских изобретателей высоко ценились в мире.
Советская административная система, в бюрократических недрах которой вязли многие лучшие разработки, все-таки по-своему стимулировала интеллектуалов. Изобретательство в стране было плановым. Не сделав чего-либо на уровне мировой новизны, научные организации рисковали остаться на следующий год с урезанным бюджетом. Такой, почти формальный, стимул неплохо срабатывал. И, как ни странно, в атмосфере тотального контроля над личностью именно творчество в научно-технической сфере оставалось наиболее свободным. Оно зачастую давало советскому человеку ту психологическую и социальную отдушину, какой гуманитарное творчество дать не могло.
Кроме того, изобретательская деятельность в Советском Союзе оплачивалась государством. Верхним пределом вознаграждения была сумма в 20 тысяч рублей (примерно столько стоила трехкомнатная кооперативная квартира в Москве). Правда, редко кому из изобретателей удавалось получить столь огромные деньги. Для этого должно было сойтись несколько обстоятельств. Прежде всего, изобретение должно было внедриться с ощутимым экономическим эффектом. А это, в свою очередь, требовало совместных усилий большой группы людей – коллег по научной отрасли, управленцев, смежников, производственников… Однако мне встречался человек, который трижды получил максимальное вознаграждение (хотя и разделил его с соавторами) за успешное внедрение разработок в автомобилестроении.
Но даже в случаях (численно преобладающих), когда внедрение изобретений оказывалось нереальным, автор получал за каждое выданное ему авторское свидетельство 25 рублей (если он одиночка) или 50 рублей (если заявку подавало учреждение). Я знал одного молодого бакинского инженера, который получил несколько сотен рублей за серию изобретений, основанных на одной только ленте Мёбиуса (ленте, разорванной в одном месте, повернутой на 180 градусов и вновь склеенной).
В России за сами изобретения не платят. Патент, в отличие от советского авторского свидетельства, денег автору не приносит – наоборот, за получение патента надо предварительно заплатить, причем немало. Потому что патент не удостоверяет авторство, а дает право на получение дохода от внедрения изобретения. Если ты уверен в прибыльности своего детища, не жалей – плати за патент, даже если для этого придется влезть в долги. В принципе, эта система правильная, ее придерживается весь мир. Проблема, однако, в том, что рассчитывать на прибыль от внедрения, опираясь только на техническое совершенство изобретения, слишком наивно. Обычно успех внедрения зависит преимущественно от тех чиновников, которые отвечают за данную отрасль. И когда изобретатель выходит на такого чиновника, ему выдвигают условия, принятые там, где правит бал коррупция: деньги пополам, а все права на разработку остаются у нас. В просторечии это называется – откат.
Кроме того, многие плодовитые изобретатели в последние годы попросту перестали регистрировать свои разработки, наверняка зная, что не только идея, но и техническое решение будет украдено. Системному воровству интеллектуальных продуктов можно противопоставить только четкое законодательство и объективный суд, этим законодательством руководствующийся. Беда России в том, что сегодня в ней не существует ни того, ни другого.
Смекалка хороша и, слава Богу, присуща нашим людям. Российское образование, при всей его нынешней деградации, тоже пока не худшее в мире. Но неумение и нежелание грамотно сопровождать воплощение своих идей и решений на сложном рынке, к законам которого мы все еще не привыкли, нависает над творческим потенциалом нашего талантливого народа, как опасная сосулька над пешеходами. Которым губернатор Матвиенко посоветовала по возможности реже выходить из дома.
Так и в изобретательстве: не хочешь проблем – сиди не высовывайся!
Михаил Веллер: Опять раскол? 
Сплотить народ 
