В конце русско-японской войны в коридорах российского МИДа царила паника: Николай II искал человека, который бы отправился в американский Портсмут на переговоры с японцами, однако брать на себя эту миссию никто не хотел. Это, кажется, единственный в истории России случай, когда профессиональные дипломаты под разными предлогами отказались выполнять распоряжение руководства страны.
Первым, сославшись на нездоровье, отказался посол в Париже Нелидов. Муравьёв, бывший министр иностранных дел России, а в ту пору посол в Риме, сначала согласился, но, прибыв в Петербург и поговорив с информированными людьми, тут же, как и Нелидов, «приболел». Посол в Дании, будущий министр иностранных дел Извольский, надо отдать ему должное, свой отказ мотивировал хотя бы честно, заявив, что неспособен выполнить столь сложную задачу.
Разумеется, дело было не в том, что представлять на переговорах проигравшую сторону — мало радости. И даже не в том, что при любом исходе переговоров главу делегации общественное мнение подвергнет критике. Если переговоры закончатся неудачей, скажут, что он обрёк Россию на продолжение кровопролитной войны. А в случае успеха, на него ополчатся всё ещё многочисленные сторонники продолжения конфликта: мол, «не позволил русским победить». Но и это можно было стерпеть: нервы у дипломатов крепкие. Проблема заключалась в другом. Все понимали, данная миссия — особой важности, следовательно, это как раз тот случай, когда можно запросто (и надолго) «вляпаться в историю». Отсюда и дипломатические недомогания.
Вспомним: русско-японская война, усилив и без того острые противоречия в обществе, спровоцировала революцию 1905 года. Людские и материальные потери оказались колоссальными. Учитывая тревожную ситуацию на Западе, эти потери предстояло, несмотря на все внутренние неурядицы, срочно компенсировать. Однако многое восстановить быстро было просто невозможно. Скажем, морская мощь оказалась подорвана настолько серьёзно, что России предстояло надолго довольствоваться ролью континентальной державы. Сильный противник придвинулся непосредственно к дальневосточной границе, поэтому России в ближайшие сорок лет (вплоть до окончания Второй мировой войны) свой военный потенциал приходилось постоянно делить на части, разрываясь между Западом и Востоком. Поражение ослабило Россию и в Европе, чем тут же воспользовалась Австрия, аннексировавшая Боснию и Герцеговину. Даже в новом тройственном союзе с Парижем и Лондоном (Антанта) русским пришлось после поражения играть роль далеко не равноправного партнёра.
Так вот, потери могли стать и более тяжкими. Всё зависело от исхода переговоров в Портсмуте.
Интересно, что имя бывшего премьера Сергея Витте царю называли с самого начала, учитывая его знание Дальнего Востока, ум и твёрдый характер, но Николай долго сопротивлялся. Для него это было унизительно: приходилось просить помощи у опального в ту пору политика, неоднократно предупреждавшего царя о последствиях его ошибочной политики на Дальнем Востоке. Облегчать душевные страдания государя Витте не захотел, а потому, когда к нему пришли с предложением отправиться в Америку, он ответил, что согласен, однако, лишь если царь лично попросит его об этом. Николай склонил голову.
Наверняка эта маленькая месть доставила Витте немалое удовольствие, хотя сама задача, поставленная перед ним, не могла не вызывать озабоченности: Николай требовал добиться мира, но при этом не уступить ни одной пяди исконно русской земли и не соглашаться на выплату даже символической контрибуции. Когда Витте накануне своего отъезда в США зашёл за инструкциями к великому князю Николаю Николаевичу (он в то время являлся «председателем обороны»), то услышал следующее напутствие: «Что касается уступок территориальных, то можно уступить часть того, что мы сами в благоприятные времена награбили». Слово «награбили» в устах члена царской семьи звучало, конечно, колоритно.
История тех переговоров уникальна. Во-первых, успеха России удалось достичь за счёт блестяще проведённой PR-кампании, что для тогдашней мировой дипломатии, привыкшей работать в тиши, было делом новым. Во-вторых, для успеха миссии было необходимо обыграть не только японцев, но и американцев, поскольку тогдашний президент Теодор Рузвельт и общественное мнение США открыто симпатизировали японцам. А японцы действовали с оглядкой на американцев. Наконец, всё это совершила не могучая команда, а всего лишь один человек.
Вот стратегия, разработанная Витте: «1) ничем не показывать, что мы желаем мира, вести себя так, чтобы внести впечатление, что если государь согласился на переговоры, то только ввиду общего желания почти всех стран, чтобы война была прекращена; 2) держать себя так, как подобает представителю России, то есть представителю величайшей империи, у которой приключилась маленькая неприятность; 3) имея в виду громадную роль прессы в Америке, держать себя особливо предупредительно и доступно ко всем её представителям; 4) чтобы привлечь к себе население в Америке, которое крайне демократично, держать себя с ним совершенно просто, без всякого чванства».
По теперешним временам стратегия выглядит очевидной. Но это сегодня. В те годы для России подобный план являлся революционным. Редкий человек из окружения Николая II мог тогда в полной мере оценить роль прессы и общественного мнения в политике. К тому же в план закладывалась и невидимая глазу мина. Слово Рузвельта в какой-то момент могло стать решающим, а потому было крайне важно заставить президента изменить позицию. Сам Витте при всех его талантах переубедить президента не мог, зато мог попробовать перетянуть на свою сторону американцев и уже с их помощью повлиять на Рузвельта. Так судьба России оказалась в руках газетчиков и «среднего американца».
Свою работу с прессой и публикой Витте начал уже на пароходе, раздавая бесчисленные автографы дамам и интервью любому, кто пожелает. Посреди океана он, например, дал пространное интервью известному в США и Великобритании корреспонденту «Дейли телеграф» Диллону. Как вспоминает Витте, «это было первое интервью со времени существования прессы, которое было дано по воздушному телеграфу с середины океана».
Раздача улыбок, автографов, рукопожатий и интервью стала важнейшей частью дипломатической миссии Витте. Он был открыт для всех, жил в квартире, специально не закрывая окон, чтобы его мог сфотографировать любой репортёр, а когда выходил из поезда, первым делом направлялся к машинисту, чтобы поблагодарить его за работу. Всё это вызывало у публики запредельный восторг. Наконец, Сергей Юльевич завоевал симпатии американцев, предложив, чтобы все переговоры велись открыто. Лукавый Витте, конечно, понимал, что японцы на это не пойдут, так что просто подставил оппонентов. Угрюмая и скрытная японская делегация на фоне вечно улыбавшегося и общительного Витте проигрывала в глазах американцев всухую. 
В конце концов, Витте добился своего. Теодор Рузвельт не мог уже игнорировать, что настроения в американском обществе кардинально изменились. А потому направил в Токио телеграмму, где предупредил японцев, что, если переговоры не дадут результата, «Япония уже не будет встречать то сочувствие и поддержку в Америке, которые она встречала ранее».
Как и предвидел Витте, позиция США стала решающей. В Токио, как и в Петербурге, между собой боролись две партии: одна выступала за мир, другая — за продолжение войны. В конце концов, глава японской делегации Комура получил от микадо приказ подписать договор, по которому Россия соглашалась лишь на одну уступку. Она отдавала японцам уже оккупированный ими Южный Сахалин. (Япония претендовала на весь остров.) Но и эту уступку сделал царь. Комментируя это решение, Витте писал: «Сия честь принадлежит лично его величеству, я, может быть, её не сделал бы, хотя нахожу, что государь поступил правильно, так как без этой уступки едва ли удалось бы заключить мир».
Как и следовало ожидать, после возвращения домой и на Витте, и на Комуру обрушился шквал критики. Витте, правда, получил в награду графский титул, но часть прессы, настроенной всё ещё воинственно, тут же окрестила его «Графом Полусахалинским». А Комура — и того хуже — лишился поста министра иностранных дел. Всё это говорило о том, что русские с поражением не смирились, а японцы итогами войны не удовлетворены.
Как предупреждал накануне конфликта военный министр Алексей Куропаткин: «Первая война, какие бы таковая ни имела результаты, не будет последнею: напротив, эта война откроет целую серию войн России с Японией». И оказался прав. В 1938 году русские разбили японцев около озера Хасан, в 1939 году — на реке Халхин-Гол, а в 1945 году разгромили Квантунскую армию в ходе Маньчжурской операции.
Впрочем, у переговоров был ещё один результат. Витте показал России, какой силой обладают правильно выстроенные PR. А заодно продемонстрировал, что политику полезно дружить с журналистами, общаться с машинистами, а иногда даже раздёргивать шторы на своих окнах.
Мнение автора может не совпадать с позицей редакции
