«Народная воля»: цели и средства

Пётр Романов, историк, писатель, публицист:

— ​Летом 1879 года после бурных дискуссий революционная организация «Земля и Воля» распалась. Вместо неё на свет появились две новые. Первая — «Чёрный передел» — всё ещё продолжала верить в агитационную работу среди крестьян. Вторая — «Народная воля» — разочарованная результатами «хождения в народ» и пассивностью «человеческого материала», пришла к убеждению, что «история движется ужасно тихо, а потому её надо подталкивать» (слова Андрея Желябова). Отсюда и решение — рядом громких политических убийств разбудить страну, вкачать в неё изрядную долю адреналина и таким образом спровоцировать в России «девятый вал», способный утопить самодержавие.

Статья по теме

Убойная профессия. Как посягали на жизнь русских царей

​Как это чаще всего случается с революционерами, цели, к которым стремились народовольцы, были почти лучезарными (согласно архивам, тут и всеобщее избирательное право, и полная свобода слова, и созыв в будущем Учредительного собрания), а вот средства…

Считать Россию родиной политического терроризма нельзя, поскольку этот способ борьбы против власти (и за власть) известен с библейских времён: иудейские террористы, вооружённые кинжалами, боролись с римлянами ещё до рождества Христова. А вот по размаху и результативности террористической деятельности «Народная воля» и сегодня, во времена разветвлённого международного терроризма, производит впечатление, хотя она и проповедовала ещё не массовый, а точечный, индивидуальный террор.

Были у русского терроризма и свои «особенности национальной охоты». Если террористические акты в те времена носили всё же единичные случаи, то в России терроризм приобрёл широчайший размах, поскольку это стало делом не одиночек, а, пусть и небольшой, но дисциплинированной революционной партии. Причём «Народная воля» не только брала на себя ответственность за убийства, но и, как правило, мотивировала и даже анонсировала их, рассылая информацию о вынесенном приговоре будущим жертвам.

Только на Александра II было совершено свыше десятка покушений: в него стреляли, минировали столовую Зимнего дворца, взрывали царский поезд, в императорский экипаж бросали бомбы и т. д. Стреляли в царя даже в Париже, правда, там это был поляк — мстил за подавление польского восстания. По своей настойчивости и изобретательности охота на царя-освободителя не имеет себе равных. Впрочем, охотилась «Народная воля» и на «дичь» поменьше: министров, губернаторов, градоначальников, жандармов.

То, что главной мишенью стал царь-реформатор, с точки зрения революционной логики, ничего не меняло: Александр II, будь он хоть тысячу раз освободителем, по-прежнему олицетворял собой самодержавие. А «Карфаген должен быть разрушен».

В годы советской власти к народовольческому террору относились, как к младшему брату: тепло, хотя и немного свысока — всё-таки ребята, как наставительно заметил Ленин, пошли не тем путём. Цитирую советского историка Николая Троицкого: «2 апреля (1879 год) Александр Соловьёв вышел с револьвером на самого царя. Долгие минуты гонялся он за самодержцем по Дворцовой площади, расстрелял в него всю обойму из пяти патронов, но лишь продырявил высочайшую шинель». Лёгкий и ироничный тон этих «охотничьих рассказов», где царь изображён в виде обезумевшей от страха куропатки, а народоволец в роли ещё неопытного стрелка далеко не случаен. Такой тон делает неуместными рассуждения о тогдашних великих реформах в России, да и самой цене человеческой жизни.

Статья по теме

Может ли терроризм быть окончательным решением вопроса?

Не вызывал отвращения народовольческий террор и в дореволюционном интеллигентском обществе. Напротив, терроризм окутывала некая романтическая дымка, которую не могли разогнать даже сообщения о том, что в результате народовольческих акций наряду с царскими чиновниками и жандармскими чинами часто гибнут и ни в чём не повинные люди.

Об обстановке, царившей в среде тогдашней интеллигенции, многое, полагаю, говорит репортаж из зала суда (газета «Голос») после оправдания Веры Засулич: «Вдруг раздался не то стон, не то крик. Разом ахнула толпа, как один человек. Точно вам не хватало воздуха, вас душило что-то, какой-то страшный кошмар, и вдруг вы стали дышать, вдруг тяжёлый камень свалился с плеч… Крики радости, аплодисменты, топот ног, пронзительные возгласы: «Браво! Молодцы!» Многие крестились, демократически настроенная молодёжь обнималась… Судебные приставы вначале бросились успокаивать. Кони (председатель окружного суда) запретил это делать».

Как видим, никто из присутствующих даже не понял, что вместо тяжёлого воздуха самодержавия, которым люди дышали до сих пор («не хватало воздуха», «душило что-то») они с лихвой глотнули в зале суда не менее опасного веселящего, угарного революционного газа.

Хладнокровно наблюдал за охотой на реформатора и Запад. Выдавать Петербургу даже очевидных террористов Европа (а именно там и готовились многие акции) не спешила. Причин тому немало, но одна из них — умелая пропаганда «Народной воли» за рубежом. И народовольцы, и их идейные последователи в своих прокламациях, направляемых на Запад, неизменно подчёркивали, что для них террор — мера вынужденная.

Любимый аргумент — слова народника Александра Михайлова: «Когда человеку, хотящему говорить, зажимают рот, то этим самым развязывают руки». Подобные заявления убеждали на Западе многих, хотя на самом деле в них крылась изрядная доля лукавства. Большинство народовольцев, а затем и их последователей к западной демократии, и в частности, к парламентаризму, относилось точно так же, как впоследствии ленинцы. То есть как к «парламентскому кретинизму».

Статья по теме

Алексей Байков: Ни земли, ни воли

Борис Савинков в своих воспоминаниях приводит два любопытных высказывания по этому поводу террориста Ивана Каляева. Первое из официального документа — кассационной жалобы на вынесенный приговор, где Каляев, придерживаясь партийной дисциплины, формулирует своё отношение к парламентаризму таким образом: «В государственном вопросе партия социалистов-революционеров стоит на точке зрения европейской социал-демократии, проповедующей участие рабочего народа в государственном управлении посредством выборов в парламент». Но это декларация для внешнего потребителя. Важнее второе заявление, где Каляев рассуждает уже в кругу друзей: «Почему именно мы, партия социалистов-революционеров, то есть партия террора, должны бросить камнем в итальянских и французских террористов? Террор — сила. Я верю в террор больше, чем во все парламенты в мире».

О том, как бы сложилась судьба России, не случись 1 марта 1881 года убийства Александра II, можно лишь гадать. Известно только, что утром в день своей гибели император вызвал в Зимний дворец председателя кабинета министров Валуева и передал ему проект важного правительственного сообщения. В документе говорилось о необходимости созыва депутатов от губерний, дабы они помогли правительству уяснить требования народа. На 4 марта уже назначили заседание комитета министров для утверждения проекта, названного по имени тогдашнего министра внутренних дел «Конституцией Лорис-Меликова». (Как признавал позже Ленин, принятие этого документа при определённых обстоятельствах могло изменить ситуацию в стране коренным образом.)

К моменту прихода Александра II к власти страна была тяжко больна, но, как показали реформы, всё же излечима. Единственным результатом террора стало то, что европейские реформы в стране остановились, а вслед за этим началась и реакция. Для больной страны, у которой отобрали лекарство, это было смертельно опасно. Для революции — замечательно.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции