Предлагаются различные варианты, но в последнее время всё чаще в виде человека с автоматом в руке. Такое впечатление, что даже 100 лет спустя после революции, поставившей страну на военные рельсы, мирные будни и мирный труд у нас не в почёте. Научившись ездить за границу, пользоваться долларами и евро, одеваться с учётом моды, мы всё ещё живём героикой революции, гражданской войны, постоянного преодоления. Нас тянет по поводу и без повода затянуть «вихри враждебные веют над нами» или «и как один умрём в борьбе за это».
Почему-то нашим архитекторам человеческих душ не приходит в голову, что человек рождается вовсе не для того, чтобы совершить подвиг и умереть. Человек приходит в мир, чтобы любить, учиться, работать, создавать семью. Неудивительно, что и нашим мастерам культуры всё время хочется вылепить из глины что-то героическое, возвышенное и, главное, устрашающее. Мы сами во вред себе и образу России создаём для мира какой-то военизированный образ русского человека. Военная риторика всё шире проникает в школы. И очень ли мы удивимся, если из Министерства культуры скоро придёт циркуляр с рекомендацией включить в репертуар наших театров советские «Бронепоезд 14-69», «Человек с ружьём», «Как закалялась сталь» и, конечно (что было бы крайне актуально), «Любовь Яровая»?
Вещие сны
Было бы, наверное, несправедливо упрекать в искусственной героизации русской души наших современников. Стремление из каждого пахаря и кузнеца сделать Добрыню Никитича, а из каждого подростка - Павлика Морозова исторически свойственно нашей культуре. И одна из причин этого явления - чрезмерная её политизация. Русская культура всегда охотно откликалась на актуальные потребности политики. Героизация нашего человека, мечтающего о преображении скучной действительности, стала отличительной чертой разночинного периода нашей литературы. Вспомним знаменитые сны Веры Павловны о прекрасной жизни и прекрасных людях из романа Чернышевского «Что делать?», который он писал, кстати, сидя в Петропавловской крепости. Вспомним образ Рахметова - «особенного человека», который, готовя себя к будущим испытаниям, спал на гвоздях. «Проба. Нужно. На всякий случай нужно», - говорил он, готовя себя к подвигам.
Черты Рахметова легко угадываются и в образе Павки Корчагина из романа Н. Островского «Как закалялась сталь». Сталь - вот металл, из которого советские мастера культуры отливали образы строителей коммунизма, образы «сталинских винтиков». «Гвозди б делать из этих людей: / Крепче б не было в мире гвоздей», - писал известный советский поэт Тихонов. При этом во внимание совершенно не принималаcь ценность человеческой жизни.
Мечтая о новой породе людей, Максим Горький готов был пожертвовать миллионами жизней. В своём знаменитом очерке «О русском крестьянстве», напечатанном в Берлине в 1922 г., он писал: «Вымрут полудикие, глупые, тяжёлые люди русских сёл и деревень… и их заменит новое племя - грамотных, разумных, бодрых людей». Откровение «буревестника революции» было столь шокирующим, что его очерк был запрещён в СССР.
Новое племя
Увы, пророчество Горького во многом сбылось. Массовый голод в Поволжье в 1921-1922 гг. в результате политики военного коммунизма погубил на территориях, контролируемых большевиками, 5 млн человек. Вторая волна голода 1932-1933 гг. в результате коллективизации унесла 8 млн. Голод и разрушение привычного уклада крестьянской жизни привели к массовому бегству населения в города. Миллионы вынужденных переселенцев стали тем бесправным и дешёвым трудовым резервом, который Сталин использовал для ускоренной индустриализации. Малограмотная и дезориентированная в непривычных для неё городских условиях крестьянская масса стала лёгкой добычей для советской пропаганды. «Демьяны Бедные» стали активно творить из неё новых советских людей. Велось последовательное упрощение русского характера. Появился тип советского труженика, сталинского патриота, всецело занятого строительством нового общества. В городах резко сократилось число интеллигенции. А такие сословия, как купечество, дворянство, буржуазия, русское офицерство и частично религиозное сословие, были вовсе ликвидированы. Оставшиеся вынуждены были скрывать своё социальное происхождение.
Правда, востребованной советской властью оказалась техническая и научная интеллигенция. Но лишь та её часть, которая приняла новые правила игры. Советская элита формировалась из остатков дореволюционной разночинной массы, смешиваясь с партийной и военной элитой, чекистами, выдвиженцами из рабочей среды, с новым поколением чиновничества.
* * *
Сегодня, 100 лет спустя, в России мало кто говорит о своём происхождении. «Всё смешалось в доме Облонских». Для успеха значение имеет не «кровь», а другие составляющие: образование, культура, городская среда, талант. В последнее время всё больший вес приобретают связи, протекция, статус. В характеристики возвращается и графа «партийная принадлежность». Формируется понятие «наследственная элита». Это когда дети чиновников или глав крупных корпораций вначале становятся мажорами, а насладившись «мажоратом», занимают должности в высоких кабинетах или бизнесе.
Но некогда популярное понятие «общность советских людей» фактически исчерпало себя. Не вполне ясно даже, что такое «россиянин». Загадочными являются само госустройство России и система власти. И неудивительно, что на поверхности нашей общественной жизни появляются пионеры с иконкой в кармане, коммунисты со свечкой в руке, сторонники монархии или освятители баллистических ракет. Ну как тут не вспомнить знаменитую фразу из повести Аркадия Гайдара «Судьба барабанщика»: «За это ли, старик Яков, боролся ты и страдал, звенел кандалами и взвивал чапаевскую саблю! А когда было нужно, то шёл на эшафот...»
Может, хватит спать, как Рахметов, на гвоздях и взвивать чапаевскую саблю? Может, пора просто работать?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
