Можно спорить, разумны ли были журналисты еженедельника «шарли Эбдо», печатая карикатуры на тему ислама. Можно дискутировать о границах свободы слова и печати. Можно задаваться массой других вопросов…
Например, не заигралась ли Европа в «толерантность», в «плавильные котлы»? Не проглядели ли европейские политики ту грань, которая отделяет благородную толерантность от попустительства, ставящего под угрозу саму европейскую цивилизацию? После последних событий в Париже подобного рода споров в Европе хватит надолго. А что же мы, россияне? Взволновала ли нас трагедия «Шарли Эбдо» и её последствия?
За занавесочкой
События в Париже почти не затронули Россию. В наших городах - в отличие от европейских - не было массовых демонстраций с плакатами «Я «Шарли». К французскому посольству в Москве с цветами и свечками пришло лишь несколько сотен человек. А между тем драма «Шарли Эбдо» всколыхнула всю Европу. Только в Париже на манифестацию в знак солидарности с журналистами вышли почти 2 млн человек - больше, чем в 1945 г. после объявления об окончании Второй мировой войны. Аналитики заговорили о том, что мощный всплеск гражданской активности европейцев обозначил некий Рубикон в восприятии ими современного миропорядка. И что воспоследуют перемены.
Повлияет ли всё это на российское общество? Или мы закроем окна и сквозь занавесочку будем смотреть на то, что происходит в Европе и остальном мире? В духе знаменитого высказывания М. Горького о российском обывателе: революция пронесётся над ним огненным валом, а он лишь присядет на корточки…
Думаю, не я один испытал чувство зависти к той степени гражданской солидарности, которую продемонстрировал французский народ. И вот что обращало внимание: демонстранты не выдвигали никаких требований. Они не искали виновных, шли не за зарплатой, не за рабочими местами, не за стипендиями и пособиями.
Нападение на редакцию французского журнала Charlie Hebdo
Настрой был иным. Французы хотели показать и показали, что они единая нация. Что поверх множества социальных, имущественных, образовательных и иных различий в стране существует более высокий уровень коллективного сознания - сознание национальной солидарности. И что в основе этой солидарности лежит не корысть, не социальный эгоизм, не политические предпочтения, а общность демократических ценностей и традиций. Стихийный протест против убийства журналистов превратился в мощное движение «демократию не убить». Манифестация ясно показала, что в европейском обществе свобода слова и свобода СМИ воспринимаются как фундаментальные основы демократии.
Для россиян важно уяснить именно эту связь. И прежде всего потому, что на протяжении веков многострадального становления демократии в России первые удары со стороны реакции всегда наносились именно по свободе слова. Заткнуть рот ради сохранения власти и послушания у нас считалось святым делом. Есть исторические свидетельства того, что у нас даже церковные колокола за неуместный набат наказывали плетью и ссылали в Сибирь. Исключение представляет разве что царствование Александра I. В Цензурном уставе, принятом в 1804 году, свобода слова трактовалась так: «Двусмысленные места следует трактовать выгоднейшим для сочинителя образом, нежели преследовать».
Но самые драконовские меры против свободной печати были приняты при большевиках. В своём неприятии свободы слова и мнений Ленин как бы соревновался с Николаем I.
В 1917 году, буквально через несколько дней после большевистского переворота в России, были закрыты более 500 оппозиционных газет и журналов. Цензурные оковы начали постепенно снимать лишь при М. Горбачёве.
Общежитие или общество?
Возможны ли в сегодняшней России проявления национальной солидарности, подобные тем, которые мы наблюдали во Франции и Европе вообще? Сколько людей выйдет на улицу, если, не дай бог, случится драма наподобие той, что произошла с Д. Холодовым из «Московского комсомольца» или А. Политковской из «Новой газеты»? Какую солидарность продемонстрировал наш запуганный властью бизнес, когда правоохранители «замели» Евтушенкова? Кроме Кудрина и Шохина все прикрыли ладошкой рот, закрыли глаза, хотя изначально было ясно, что наезд на «Систему» Евтушенкова нанесёт инвестиционному климату в России дополнительный ущерб.
Похоже, что, кроме солидарного ворчания на кухне по поводу роста цен, падения рубля и «сосулей» на крышах, мы ничего предъявить не можем. Какие в России появились ценности, для защиты которых миллионы москвичей и петербуржцев захотели бы выйти на улицу? Сама мысль о том, что кто-то может выйти на Манежную площадь добровольно, а не по развёрстке «Единой России», кажется сегодня дикой. И дело не только в том, что ещё не забылись последствия акции на Болотной, а активистам по ночам снятся стальные браслеты.
Дело в том, что в стране не сформулированы те ценности, которые могли бы объединить и разные поколения, и разные социальные и конфессиональные группы, и разные политические течения. Политика всё чаще сводится к поиску «пятой колонны», «внешних врагов», к разоблачению «закулисы». Общественная жизнь сведена к телевизионной забаве «кто сильнее плюнет в западника и либерала».
* * *
К сожалению, элита, ожиревшая за последнее тучное десятилетие, утратила способность к решительным действиям. Последний Гайдаровский форум, заявленный как инструмент выработки конкретных предложений для Кремля и Белого дома, был больше похож на всероссийский плач по поводу того, как плохи наши дела. Виднейшие экономисты буквально соревновались в том, кто даст самый мрачный прогноз. Но ни одного конкретного предложения по реформированию экономической и политической сферы так и не прозвучало. Такое впечатление, что кроме бессмысленной и надоевшей дискуссии по поводу того, какая же она на самом деле, Россия, - чисто русская, европейская или с примесью азиатчины? - наша элита предложить обществу ничего не может. Но это переливание из пустого в порожнее длится в России не первый век. А между тем кризис не просто нависает над страной. Он уже взламывает тишину. И коридор возможностей для принятия решений сужается изо дня в день…
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
