95 лет назад, 15 марта 1927 г., Академия наук СССР приняла решение о создании Музея изучения женщины.
В развлекательных околоисторических публикациях это событие обычно сопровождается «смешным» комментарием. Дескать, сотрудницам музея постоянно задавали вопрос: «Почему музей изучения женщины, а не мужчины?» На что молодые барышни-учёные, порядком уставшие от бесконечных объяснений, в итоге стали отвечать: «А что мужчин изучать? Примитив, он и в Африке примитив!»
Побасенка бойкая, но она не учитывает один факт — в «Списке научных учреждений, состоящих при Академии наук СССР» от 13 марта 1928 г. такой музей не значится. Нет, можно, конечно, предположить, что за неполный год успели не только принять решение о создании музея, но и реализовать его. То есть укомплектовать штатом сотрудников, снабдить фондами, выделить помещение, сформировать экспозицию, разработать экскурсионные программы, успеть устать от надоедливых мужских вопросов... А потом внезапно закрыть проект, в который вбухано столько сил и средств.
Предположить можно. А вот с внятными и подробными данными о том, что это был за музей, какие экспонаты там хранились и выставлялись, кто в нём работал, и кто его возглавлял, возникает проблема. Даже Наталья Пушкарёва, основоположница исторической феминологии и гендерной истории в отечественной науке, в своих работах упоминает музей вскользь: «Это было необычное и в некотором смысле экстравагантное начинание. Выставлялись ли в нём какие-либо достижения ученых-россиянок — сказать трудно».
Судя по всему, это была чистой вода импровизация, которая не оставила сколько-нибудь заметных следов. Но импровизация характерная. Чётко отвечающая запросам времени, запросам власти и запросам общества. Очень быстро инициатива ленинградцев — а Академия наук до 1934 г. располагалась именно там — была подхвачена Москвой.
С 1922 г. в Новодевичьем монастыре работал Музей эпохи правления царевны Софьи и стрелецких бунтов. В 1928 г. его как «не соответствующий духу времени» расформировали. В 1930 г. там открылся Музей раскрепощения женщины. 1320 экспонатов. Три раздела экспозиции: «Труд и быт женщины», «Религия и женщина», «Октябрь и женщина». Тематика, само собой, идеологически выверенная: «Внешнепоказная святость монастыря как яд, одурманивающий верующего, в частности женщину», «Экономическая причина вступления в монастырь бедной части женского населения», «Учение религии о женщине как о низшем и не чистом существе»...
Это было уже кое-что. Музей существовал, принимал посетителей и вызывал нешуточный общественный резонанс. Другое дело, что резонанс этот был не тот, что предполагали изначально. Московская пресса того времени внимательно следила за жизнью музея. И конечно, от журналистов не ускользнула ни кадровая чехарда — а за пару лет в музее сменилось шесть (!) заведующих — ни научный уровень экспозиции. Который был вполне достоин пера Ильфа и Петрова — в заметке газеты «Вечерняя Москва» от 5 февраля 1932 г. издевательски прошлись по интерпретации экспонатов, отметив, в частности, такой перл: «Кости неизвестного животного, возможно, осла, на котором ездил Христос».
Словом, свою задачу по «вовлечению женского населения в производственный и общественный процесс» музей выполнял кое-как, что и привело к логичному финалу — в 1934 г. он был превращён в филиал Исторического музея.
Но проблема-то никуда не делась. Более того — год от года она становилась всё актуальнее. И лихорадка «создать музей, закрыть музей» — всего лишь незначительный эпизод грандиозного эксперимента молодого Советского государства. Причём эксперимента в общем и целом удачного.
Эксперимент был запущен по инициативе основателя этого самого государства, Владимира Ленина, который был уверен: «Мы не можем осуществлять пролетарскую диктатуру без миллионов женщин, мы не можем без них вести коммунистическое строительство. Мы должны искать к ним дорогу, должны многое изучить, многое перепробовать, чтобы найти её». Так что метания по поводу музеев — тот самый «поиск дороги». Но главное всё же в другом — Ленин не уставал повторять заветное: «Не привлекая женщин к общественной службе, к политической жизни, не вырывая женщин из их отупляющей домашней и кухонной обстановки, нельзя обеспечить настоящей свободы, нельзя строить даже демократии, не говоря уже о социализме».
Над Лениным и его стилем управления принято посмеиваться. Зря — в данном случае он был абсолютно прав. И остаётся прав до сих пор. Если вынести за скобки идеологическую составляющую, то его мысль будет звучать весьма современно: «Любой значимый проект в масштабах государства без активного участия женщин обречён».
Сейчас это очевидно. Но в те времена пришлось разработать и привести в движение огромный административный механизм, с помощью которого осуществлялась затея «Кремлёвского мечтателя». Впрочем, почему «мечтателя»? От этого проекта за версту веет хладнокровным прагматизмом.
Делай раз. Понимая, что лояльность покупается либо заслуживается, Советское правительство в первые же месяцы своего существования принимает ряд законов, уравнивающих права мужчин и женщин. А также обеспечивающих женщинам невероятную по тем временам социальную поддержку — тут и оплачиваемый отпуск по беременности и уходу за ребёнком, и запрет на женский труд в ночное время, и много чего ещё.
Делай два. У финансистов в ходу циничная профессиональная поговорка: «Деньги на бумаге — это только бумага». То же самое можно сказать и о законах. Чтобы они исполнялись как следует, нужна не только крепкая власть, но и контролирующие органы. А поскольку все ценные кадры после Революции брошены на Гражданскую войну и восстановление хозяйства, то пусть-ка этим делом займутся сами женщины.
Делай три. В 1919 г. при ЦК и местных комитетах партии создаются женотделы — особые органы, задачей которых было «воспитание женщин в духе социализма и привлечение их к хозяйственному строительству и государственному управлению путём агитации и пропаганды». Однако помимо цели «научить кухарку управлять государством» женотделы занимаются кое-чем ещё.
Александра Коллонтай, с 1920 г. заступившая на пост Завженотделом при ЦК РКП(б), отмечала: «Задача женотделов — совместно с производственными органами обдумать и набросать план использования женских сил в области организации быта и защиты прав, не перегружая при этом работницу работой сверх положенных часов и гарантируя ей и так минимальный досуг».
Делать четыре приходилось уже самим женщинам. На практике это выглядело так. Стандартный женотдел состоял из заведующего, инструктора и секретаря. Казалось бы — много ли с такими силами проконтролируешь? Разве что агитацию провести, да что в ней толку?
На самом деле агитация — это не «смешные» плакаты на тему: «Женщина — она тоже человек». Агитация — это когда женотдел собирает работниц предприятия и буквально на пальцах разъясняет, что к чему: «Бабы, у нас теперь новые законы, и вам по ним положено столько, что закачаешься! Надо только уметь всё это взять. А потому не робейте, идите во власть — вон, в местные Советы, например, и защищайте свои права! В случае чего обращайтесь к нам. А ещё выберите среди себя делегаток, которые посмелее. Мы их подтянем по грамотности, дадим полномочия, и они уж вас в обиду не дадут!»
Если кто думает, что тут-то всё и устаканилось, то это большая ошибка. Работа в женотделе, а тем более работа делегатки, была очень опасным занятием. Потому что вслед за агитацией шёл реальный контроль, выглядевший, например, так: «В Брянском Губженотделе имеются сведения, что продукты в магазинах Потребкоммуны, где выделяются пайки беременным и кормящим, выдаются по личному усмотрению заведующих. Требуется послать делегаток для наблюдения за выдачей». Или так: «Ввиду недобросовестности служащих столовой в раздаче обедов, установить в течение четырёх дней дежурство делегаток». Кроме того, делегатки наблюдали за распределением продуктов и медикаментов в детских садах, яслях и школах, за ликвидацией безграмотности, за исполнением права женщин избирать и быть избранными в Советы... Короче, «везде совали свой нос», требуя положенного и настаивая на исполнении законов. Такое не прощается. За делегатками охотились, их избивали, насиловали и даже убивали. Но система оказалась на удивление живучей и эффективной — женщины действительно пробудились и почувствовали, что могут многое.
Даже слишком многое. По сути, это была параллельная властная структура. И товарищ Сталин, имевший свой взгляд на то, как должно выглядеть государство, в 1929 г. ликвидировал женотделы, заявив, что женский вопрос в СССР решён. Однако женские делегатские собрания на местах и на производстве никуда не делись. Женсоветы по-прежнему занимались просветительством, контролировали создание школ и детских садов, словом, вели работу по защите прав женщин и детей. Но под эгидой партии. И никакого ущемления — низший и средний уровень партийных органов и Советов был укомплектован женщинами так, что иные мужчины в шутку жаловались: «Как во времена Екатерины живём, сплошное бабье царство!»
А отдалённые последствия грандиозного эксперимента 1920-х гг. по вовлечению женщин во власть и управление хозяйством проявились во время Великой Отечественной. Мы привыкли слышать, что основные тяготы работы в тылу легли на плечи женщин, и прежде всего представляем себе работницу на снарядном заводе или колхозницу в поле. Но женщины в те годы ещё и реально «держали» страну. Когда почти все мужчины ушли на фронт, структура власти не посыпалась, в том числе и благодаря усилиям бывших делегаток, которые к 1941 г. имели солидный опыт контроля и управления.
