Событие, казалось бы, сугубо политическое — от переезда зависело, выживет ли государство. Но вопрос приобрел и значение культурно-знаковое. Коснулся каждого. Об этом мы поговорили с Соломоном Волковым, известным культурологом, автором «Истории культуры Санкт-Петербурга», переведенной на 15 языков: сейчас готовится к изданию его новая книга об истории культуры Москвы.
Игорь Вирабов, «АиФ»: У нас большие выборы на носу — и вот один из кандидатов в президенты в телевизоре стал фантазировать: неплохо бы периодически переносить столицы по стране туда-сюда. В 90-х, помните, ходили разговоры: не вернуть ли всё в Петербург? Блажь, конъюнктура — а вдруг? По-вашему, такое возможно?
— Чего не скажешь сгоряча. Время от времени всплывают такие идеи: мол, Москва слишком жирует, а Россия большая, надо делиться и так далее — а перенесём-ка мы куда-нибудь столицу. Возможно ли такое? Загадывать историю наперед бессмысленно. К концу XIX века казалось, что столица не вернется в Москву никогда, Но история сыграла по-своему, за ночь. Дени Дидро сказал когда-то, что очень неразумно помещать сердце государства на кончик пальца. Это и стало очевидно, когда в 1918 году немцы двинулись на Петроград, — почему всё руководство и переехало в Москву. Причём, Ленин ни с кем эту идею не обсуждал, это неожиданно для всех — решительно и быстро. В этом была гениальность его как политика — мгновенно, по ситуации, менял точку зрения, мгновенно осуществлял. Но история с тем спешным переносом столицы во многом осталась — терра инкогнита.
— Что в ней такого туманного?
— Сам переезд 11 марта, когда поезд с Лениным и членами правительства прибыл на Николаевский вокзал, а на другой день была объявлена новая столица пролетарского государства — в спешке, секретности. Тут любопытны детали. Накануне появилось знаменитое воззвание «Социалистическое Отечество в опасности!». До сих пор идет дискуссия, кто подлинный автор этого воззвания: Ленин или Троцкий? Есть предположение, что текст написан Троцким. В любом случае, его одобрил Ленин — что само по себе факт чрезвычайный: слово «отечество» в лексиконе Ленина прежде отсутствовало начисто. Он никогда не был, условно говоря, «патриотом», еще меньше «националистом». Ориентировался на классовое интернациональное братство: пролетариев и даже, предположим, прогрессивной интеллигенции. Так что употребление термина «отечество» само по себе знаменовало резкий поворот. Перед лицом опасности классический политик Ленин апеллировал к совсем другим струнам души населения — то же самое Сталин (у которого совершенно другая идеология) использовал в знаменитой речи от 3 июля 1941 года, обращаясь к «братьям и сёстрам».
— Кремль, куда приехало молодое правительство, ещё не расчистили после революционных разрушений. Как в этих антисанитарных условиях работать?
— Очень тёмная история — с бомбардировкой Кремля во время революционных боёв. Неделю обстреливали. У историков до сих пор нет четкого ответа — кто мог санкционировать такую бомбежку, разрушение национальной святыни. Даже нарком Луначарский в знак протеста подал в отставку — но, как потом он написал в воспоминаниях, Ленин на него накричал, цитирую: «Как вы можете придавать значение тому или другому старому зданию — как бы оно ни было хорошо — когда дело идет об открытии дверей перед таким общественным строем, который способен создать красоту, безмерно превосходящую все, о чем могли только мечтать в прошлом!». То есть, Кремль — пустяки и тьфу, мы создадим в сто раз лучше, а ты нам не мешай, старый дурак. Луначарский заявление забрал.
Но это в Петербурге. Как только переехали и сели в Кремль — Владимир Ильич тут же распорядился всё немедленно отремонтировать. Затягивают с ремонтом? Ага, Ленин грозит: «найти виновного в невероятных промедлениях». Всё починили тут же, за пару дней. Ну, вечная российская история.
— Никто не говорит почему-то «ленинская Москва». А понятие «сталинской Москвы» сохранилось. Отчего это так?
— Всерьёз меняться столица стала не сразу. Строителем новой имперской Москвы как раз и стал Сталин. При том, что отношение его к Москве нельзя назвать сентиментальным: оно было амбивалентным и часто менялось. Помните, когда Москва получила звание «города-героя»? Это же очень интересно. Сразу по окончании Великой Отечественной «городами-героями» объявлены четыре города: Ленинград, Сталинград, Севастополь и Одесса. И никакой Москвы — Сталин был зол за события 41-го, когда в городе была паника, вводили чрезвычайное положение. Присвоили Москве звание героя в 1965-м, уже совсем при других вождях, когда и Киеву, и всем давали звания. Сталин же этого делать не собирался.
Тем не менее — с его именем связан генеральный план реконструкции, принятый в 1935 году. Этот генплан сформировал «сталинскую Москву» и оставался до недавних пор её стержнем. Гигантский Дворец советов построен не успели, вмешалась война — но Сталину было важно превратить Москву в подлинно имперскую столицу. Не одного Советского Союза — столицу всего мира. Метрополитен, канал Москва-Волга (позже «имени Москвы»), знаменитые «высотки» и даже ленинский мавзолей (тоже сталинская идея, наперекор Крупской) — всё это центральные элементы новой имперской Москвы.
— «Столица мира» — это же практически «Москва — третий Рим» (а четвертому не бывать)?
— Сейчас, кстати, забывают: начиная с 30-х годов, началось паломничество в Москву светил европейской и даже американской культуры. Приезжали Эптон Синклер из Америки, Бернард Шоу из Англии, Рабиндранат Тагор, Фейхтвангер, Брехт — все звезды, как паломники. Меня всегда поражала книга Фейхтвангера «Москва, 1937»: скептический еврейско-немецкий интеллигент, ничего не принимавший на веру, все подвергавший сомнению, — вдруг пишет, абсолютно подпав под обаяние Сталина. Можно назвать художника «слепцом» — но это явно не объясняет всего.
— А после войны были ещё и Арагон, и Сартр. Странное дело: Хрущев их как-то не вдохновил — а после истории с Пастернаком они и вовсе загрустили. И всё-таки не принято даже задумываться: отчего же сталинская Москва казалась западным художникам привлекательной?
— Сталин играл с идеей московского Голливуда, посылал Эйзенштейна в Америку, говорил, что нам надо учиться у американцев деловитости — об этих его высказываниях совершенно забыли. А для чего это было нужно Сталину? Он формировал имидж Москвы как центра всеевропейского сопротивления фашизму — в этом было главное для приезжавших интеллектуалов: здесь — настоящее, активное, убежденное, непродажное сопротивление фашизму.
И во второй раз идея Москвы как столицы мира зазвучала уже после 45-го — подкрепленная реальной силой. Как-то со Сталиным заговорили о Папе римском и его влиянии, он спросил: а сколько у него дивизий?
— Добро должно быть с кулаками?
— Конечно. После войны у Сталина была основа — СССР занимал 1/6 часть мира, Китай стал союзником, появились страны «народной демократии». Кроме того, мы забываем: в послевоенных Италии и Франции коммунисты имели реальные шансы прийти к власти путем выборов — они были популярны уже потому, что именно они были главной силой антифашистского Сопротивления в годы войны.
— А при чём тут оказалась послевоенная дискуссия о «новом учении о языке», которую подытожил Сталин книгой «Марксизм и языкознание»? Как это связано с идеей «столицы мира»?
— Так часто рассуждают: страна была в разрухе, а «этот придурок» в самое неурочное время занялся вопросами языкознания. Но Сталин как раз был убежден, что русский язык станет всемирным языком, под это он подкладывал теоретическую марксистскую подкладку. К идее «столицы мира» это имело прямое отношение. Вперед смотрел, как говорится. У него была своя политическая логика.
— Кстати, задолго до большевиков, почти за двести лет, столицу пытались вернуть из Петербурга в Москву. Внук Петра Первого — Петр Второй де-факто перенёс её в 1727 году. Московская (боярская) «партия» Долгоруковых тогда перетянула одеяло у питерской «партии» Меньшикова. Дело не в том, что юный самодержец скоро умер и всё опять переиграли. Дело не в одних интригах. За выбором столицы, кроме прочего, стоял вопрос мировоззренческий.
— Да, эта история абсолютно вклинивается в гобелен московский. Споры о Москве и Петербурге подогревались весь девятнадцатый век: Гоголь, Пушкин, Герцен, Некрасов — все высказались по этому поводу.
— Если верить критику Белинскому, неистовому Виссариону, «каждая из столиц лучше другой, каждая одна другой хуже». Сильно сказал, не придерешься.
— Петербург и Москва долго не менялись местами. Все знали: тут символ вестернизации — там исконный город, хранитель русской национальной идеи. Хотя сегодня нетрудно перепутать: символом вестернизации, скорее, теперь стала Москва — Петербург занял как раз позицию хранителя русской культурной идентичности.
— Ну так — культурная столица всё-таки.
— Ну да. И «бандитская столица» — ещё недавно тоже. А что касается культуры — вот любопытный момент. Что досталось Сталину в наследство от Москвы дореволюционной? Ему досталась купеческая культура. Вся великая московская культура построена купцами. Начиная с Третьякова, который покупал только передвижников, а импрессионистов не очень жаловал, — до Щукина, который покупал в Париже Матисса и Пикассо, которых французские арт-дилеры не признавали. Мамонтов с Частной оперой, соперничавшей с Большим. Коллекция Бахрушина составила основу Бахрушинского же музея истории театра. Наконец, МХТ, Художественный театр, создал купчина Алексеев, взявший себе псевдоним Станиславский. Про него, конечно, ходили легенды, что он рассеян, не от мира сего, путает ГПУ с ГУМом, а «закрытый распределитель» называет «тайным выдавателем» — однако он прекрасно вписался в новые условия и даже перестроил свою фабрику из золототкацкой в кабельную. Все эти люди и до, и после революции передавали свои коллекции государству. В свою очередь Ленин, а за ним Сталин их не репрессировали, всем дали большие госпенсии, оставили при своих коллекциях кураторами, смотрителями. Этим людям явно нужно ставить не по одному памятнику в Москве.
— Сегодня музеев в Москве, может, чуть меньше, чем в Петербурге, — но миллионеров гораздо больше. Благотворительностью, меценатством занимаются, даже музеи открывают.
— Миллионеров много — Третьяковых нет. Я говорю про слой купцов-титанов, у которых было не просто художественное чутьё, но и государственное видение. Смотрели в историческую перспективу — а нынешние олигархи решают свои узкие и часто краткосрочные задачи. Речь не о проектиках на год или два — о проектах глобальных, на все времена. Вроде Третьяковки или МХТ.
— Вы говорили о реконструкции Москвы прошлого века. Теперь, похоже, у Москвы есть новый генеральный план. Столицу перестраивают вполне революционно. Многие и тут волнуются — почему так быстро?
— Реновация. Даже при том, что я давно живу в Нью-Йорке, трудно не увидеть в этих планах очевидное стремление к гуманизации Москвы. Когда же говорят, что как-то это всё проводится «недемократически», — могу издалека ответственно заверить: в том же Париже, в том же Нью-Йорке, такие глобальные реконструкции всегда проводятся средствами не слишком демократичными. А результат? О нём судить уже следующим поколениям. Я же — могу лишь пожелать, чтобы сбылось то, о чем в 1916 году, накануне всех великих потрясений, замечательно сказала Марина Цветаева. У нее есть стихи, которые начинаются такой строфой:
Москва! Какой огромный.
Странноприимный дом!
Всяк на Руси — бездомный.
Мы все к тебе придем.
Карман России. Почему ярмарка в Нижнем Новгороде считалась русской столицей 
«Нью-Москва» на Волге. Как Куйбышев превратился в столицу СССР 
«Красные фонари» Москвы. Где в столице был квартал «лёгкого поведения»? 
От императора к вождю. Как Северная столица меняла имена 
