«Красные фонари» Москвы. Где в столице был квартал «лёгкого поведения»?

«Почему у вас никогда не пишут о проституции, ведь она страшное зло, наш переулок - это рабовладельческий рынок!»

А. П. Чехов

Это письмо пришло не в «АиФ», а в редакцию «Нового времени» (наша газета в далёком 1888-м ещё не выходила). И не от кого-нибудь, а от самого писателя Антона Чехова! Он тогда жил в самом центре столицы - на Сретенке. Правда, часто менял дома, потому как в окрестностях его сретенского жилья в те времена располагался знаменитый московский «квартал красных фонарей». 

«Ни в одном городе, не исключая Парижа, вы не найдёте такого проявления народного разврата, как в этой местности Москвы», - отмечал писатель и журналист Пётр Боборыкин. Почему же именно в районе Сретенки в своё время сосредоточились столичные дома терпимости? Об этом «АиФ» рассказала экскурсовод Татьяна Аверченкова.

По месту работы

История московских борделей официально берёт начало в 1844-м. Тогда в связи с повсеместной борьбой с эпидемиями «нехороших болезней» в столице открылся специальный врачебно-полицейский комитет. В обязанности его входило регулярное медицинское освидетельствование «жриц любви», данные о здоровье которых аккуратно, раз в две недели, заносились в «жёлтые билеты». Размещался этот комитет в Сретенской полицейской части (сейчас рядом - концертный зал «Мир», 3-й Колобовский переулок, д. 16) (1). И сотрудники этой конторы кроме осмотра девушек должны были ещё регулярно и неутомимо инспектировать кабаки, бордели и всякие другие злачные места, где трудились продажные женщины. Вот тут-то и кроется разгадка сретенского «разгула»! Штат «путанного комитета» был таким маленьким (бывало, в нём трудилось всего два-три человека!), что для облегчения работы приняли решение выдавать разрешения на открытие домов терпимости поближе к Сретенской полицейской части. Ну и начали появляться «весёлые домики» на Сретенке, как грибы после а­мстердамского дождя.

Марухи и «коты»

Стремительно выросший «квартал досуга» поражал своей разнузданностью многих знаменитостей. В возмутившей своей безнравственностью Николая I поэме Александра Полежаева «Сашка» центральный эпизод - посещение студентами публичного дома именно в этих местах. 

Владимир Гиляровский писал, что здесь жили женщины, «давно потерявшие человеческий облик». С ними, марухами, ютились их сожители - «коты», обычно скрывавшиеся от полиции. С Гиляровским тут произошёл едва не закончившийся трагедией случай. Знаменитый москвовед и писатель спас обо­бранного до нитки немца, которого двое злоумышленников пытались втиснуть в канализационный люк. Оказалось, его «обули» продажные женщины, но он ничего не помнил, бормотал одно лишь слово - «птица». Чуть позже в каком-то из притонов Гиляровскому налили выпивку в кружку с... птицей, и он тут же догадался, что ему угрожает. От судьбы немца его спас случайный знакомый из завсегдатаев и... имевшийся в кармане кастет.

 Сретенский разврат не оставил равнодушным и художника Василия Перова, вспоминавшего: «Во всякое время вечера и ночи в окна виднелись нередко красивые, но в большинстве дурные женские лица. Днём же эти дома представляли какое-то сонное царство, словно в них жили заколдованные, спящие царевны. Ученики художественного училища (Мясницкая улица, д. 21) (2) любили ходить мимо упомянутых окон после вечерних классов, потому что в это время все девицы приготовлялись к ночному балу, совершая свои одевания и причёски так открыто и в таком неглиже, что даже иногда и смотреть было неловко».

Пожалуйте в «Ад»

Вся Грачёвка (ныне Трубная ул.) была «застолблена» борделями. «Дома были на самые разные цены: от 50 копеек до 5 рублей за посещение, ночью в два раза дороже», - вспоминал профессор Николай Щапов. Действительно, московские дома терпимости делились в те времена на 3 категории. В домах высшего разряда с посетителей требовали по 3-5 рублей, в борделях попроще - от 1,5 до 2 рублей, самые демократичные можно было посетить и за 50 копеек. Какие из них были самыми известными?

Например, «Руднёвка» в Соболевом переулке (сейчас предположительно Большой Головин переулок, д. 22) (3) славилась кричащей роскошью. Для визита в «турецкую комнату» нужно было записываться заранее - так нравилась посетителям обитая дорогущими коврами спальня, несмотря на повышенный тариф - 15 рублей. (Больше всего её привечали отчего-то купцы-старообрядцы.) 

Не менее знаменит был и дом Эмилии Хатунцевой на Петровском бульваре, д. 15 (4), примечательный «садистическими актами». Говоря современным языком, прибежище поклонников садомазоразвлечений, которых особенно изобретательно наказывали в детстве нянечки. Его больше всех любили богатые московские старики и часто обходились «без всяких пошлостей». Требовали, чтобы их просто... выпороли две девушки с двух сторон, уплатив каждой аж по 25 рублей! 

Впрочем, вот что поразительно: славу Сретенке и окрестностям приносили не «утончённые заведения», а самые что ни на есть низкопробные. Так, гремел на всю Москву «Ад» - грязный притон, располагавшийся в подвальном этаже гостиницы «Крым» (Трубная улица, д. 2) (5) . Здание выходило на Цветной бульвар и Трубную площадь. В крошечные неоткрывающиеся окна были вставлены для вентиляции трубки, в ненастье в подвал затекала вода, повсюду пахло гнилью и пороком. Здесь торговали женщинами, воровали, обмывали бандитские сделки, пьянствовали по-чёрному и дрались до смерти. Александр Куприн писал именно об этом заведении: «Одной ночью на Масленице завязался огромный скандал в области распревесёлых непотребных домов в Соболевом переулке, а когда дело дошло до драки, то пустили в ход тесаки». Удивительно, но именно «Ад», окутывавший Сретенку дурной славой, послужил и средством избавления от неё. После того как выяснилось, что Дмитрий Каракозов, стрелявший в Александра II в 1866‑м, готовил покушение в этом притоне, очаги разврата и преступности начали уничтожать. Стирали с лица земли не только дома терпимости - властям также пришлось переименовывать улицы, чтобы «приличный люд» селился здесь, не вспоминая дурной славы района.